– Милорд? – раздался негромкий голос Жиля. – Вы ужасно промокли. Позвольте принять у вас плащ и шляпу.
Хайден не ответил. Он просто оттолкнул дворецкого в сторону и направился к музыкальной комнате.
Лотти и Аллегра были так увлечены своим пением, что не услышали шагов и очнулись только в тот миг, когда чья-то рука с силой опустила крышку рояля, едва не отдавив им при этом пальцы.
14
Поднявшись с табурета, Лотти посмотрела на Хайдена, стоящего по другую сторону рояля. В ушах ее еще продолжала звучать веселая музыка.
Он даже не удосужился снять промокший плащ и шляпу, и капельки дождя стекали тонкой струйкой на блестящий паркет. Глаз Хайдена не было видно под низко опущенными полями шляпы. Лотти заметила как подобралась Аллегра, как напряглись ее тонкие плечики, как поджались ее губы. Лотти захотелось топнуть ногой.
– Кто вас сюда впустил? – спросил Хайден.
– Никто, – с вызовом ответила Лотти.
Он прищурился и перевел взгляд на дочь.
– Аллегра?
– У меня нет ключа, – ответила она и яростно тряхнула головой.
Он снял наконец свою шляпу. Теперь Лотти смогла увидеть выражение глаз Хайдена, и ей сразу же захотелось не видеть их вообще.
– Тогда каким образом вы сюда попали? Аллегра, ты же знаешь, что я запретил тебе заходить в эту комнату.
– Мы играли в исследователей, – сказала Лотти, стремясь переключить внимание Хайдена на себя.
Ей это удалось. Хайден обошел рояль и молча уставился на Лотти, ожидая, что она скажет дальше.
– Тебе наверняка известно, что исследователей привлекает все запретное и тайное, – извиняющимся тоном сказала она, пожимая плечами.
Зеленые глаза Хайдена загорелись мрачным огнем.
– Так как же вы сюда попади? Украли у Марты ключ?
– Конечно, нет! Я никогда бы не стала учить Аллегру воровать, – пылко возразила Лотти. – Просто я открыла замок своей шпилькой.
Хайден какое-то время продолжал пристально огреть на Лотти, а затем хрипло хохотнул:
– Превосходно! Воровать ты ее не учишь, зато учишь взламывать замки.
Аллегра подошла к нему и потянула за рукав, но Хайден не обратил на нее ни малейшего внимания и продолжал:
– Что у вас запланировано дальше? Будете учиться угонять лошадей и отстреливаться от погони?
Прежде чем Лотти успела раскрыть рот, Аллегра еще раз потянула отца за рукав и заговорила, постепенно повышая голос:
– Она не учила меня взламывать замки. Она открыла дверь сама. И знаешь, почему она это сделала? Потому, что видит, как я одинока, знает, что я здесь никому не нужна и не интересна!
И Хайден, и Лотти замерли, пораженные этим признанием. Лотти и не мечтала, что Аллегра когда-нибудь вступится за нее, но она вступилась, да еще с таким жаром!
Впрочем, Хайден, кажется, не был подвержен сентиментальности.
– Твоя мачеха, возможно, еще не знакома с правилами, установленными в этом доме, но тебе, Аллегра, они хорошо известны, – он осуждающе покачал головой. – Я очень недоволен тобой, очень.
– Это не новость, папа, ты всегда мной недоволен, – грустно ответила Аллегра.
Лотти ожидала, что девочка после этого расплачется и выбежит из комнаты, но та только сжала кулачки.
Хайден тяжело вздохнул и отвернулся от рояля оказавшись лицом к лицу с портретом своей первой жены. Лотти была рада, что не может видеть в эту минуту выражение лица Хайдена. Впрочем, она уже догадалась, кто стоял по левую руку от художника, когда тот писал этот портрет. Конечно же, это был Хайден, на него с такою любовью и нежностью смотрела Жюстина.
– После того как она умерла, – наконец заговорил Хайден сухим, суконным голосом, – я провел в этой комнате почти две недели. Я не ел, не спал, не хотел видеть свою дочь. А когда нашел в себе силы, чтобы выйти отсюда, я запер эту комнату и поклялся, что больше не войду сюда до самой своей смерти.
Он тяжело отвернулся в сторону, чтобы не видеть ни портрета своей первой жены, ни свою вторую жену – живую.
– Прости, – прошептала Лотти, впервые осознав до конца всю свою вину.
– За что? – спросил Хайден, крутя в пальцах промокшую шляпу. – За неуважение? За дочь, которая не желает слушать меня? И вечно сует во все свой нос, то и дело вбивая между мной и тобой все новые клинья?
– Если ты считаешь, что я дурно влияю на твою дочь, то не понимаю, зачем ты вообще привез меня сюда.
– Потому что хотел, чтобы она стала похожей на тебя, – и Хайден стукнул кулаком по крышке рояля.
Лотти молча смотрела на Хайдена, потрясенная его словами.
– Я хотел, чтобы она, как и ты, научилась быть сильнее любых обстоятельств и никогда не складывала рук. Я хотел, чтобы она стала сильной, умной, находчивой и уверенной в себе!
Лотти слушала слова Хайдена, и они звучали для нее словно музыка, и во рту у нее вдруг стало сладко, словно она только что откусила большой кусок пряного пудинга, испеченного Куки. Она обогнула рояль и плотную приблизилась к Хайдену.
– Клянусь, я не хотела ничего плохого. Разве ты не слышал? Когда ты вошел, Аллегра пела, пела и смеялась словно нормальная десятилетняя девочка. Она была счастлива, пусть несколько коротких минут, но она была счастлива!
– Ее мать тоже любила петь и смеяться. К сожалению, это не принесло счастья ни ей, ни другим.
– Тебе? – напрямую спросила Лотти.
Хайден не ответил.
– Ну, хорошо, и что же ты теперь со мной сделаешь? – вздохнула Лотти. – Отошлешь спать без ужина?
– Не говори глупостей. Хотя ты и заслуживаешь наказания, но ты же не ребенок.
– Да, и не прислуга, между прочим, – парировала Лотти. – Хотя ты и держишь меня за гувернантку.
Он не принял вызов и молча пошел к двери, а Лотти вдруг захотелось, чтобы у нее случился такой же припадок, как у Аллегры, чтобы можно было схватить какую-нибудь фарфоровую вазу и с грохотом расколотить ее об этот вот мраморный камин. А еще лучше – швырнуть ею в голову Хайдена.
– Может быть, твоя жена очутилась в постели другого мужчины вовсе не из-за сумасшествия! – крикнула она вслед Хайдену. – Возможно, она просто устала от твоего равнодушия!
Хайден застыл на месте, и Лотти готова была пожалеть о сказанном. Он обернулся и пошел назад назад, сверля Лотти горящим взглядом. Она не удивилась бы если бы в эту минуту от промокшего плаща Хайдена повалил пар, столько огня было в его глазах. Хайден прижал Лотти спиной к роялю и обхватил ее шею своей могучей рукой.
Нет, он не стал душить Лотти, он ее поцеловал.
Поцелуй на этот раз не таил в себе никакой прелести. Это было просто яростное, жестокое прикосновени губ к губам, поцелуй хозяина, который уверен в своем полном праве распоряжаться своей собственностью по своему усмотрению. В эту секунду он был тем самым темным человеком из ее романа, чей смертельный поцелуй был прелюдией к смерти героини. Поцелуй человека, который способен распоряжаться чужой душой и телом.
Он оторвался от ее губ, поправил волосы на голове Лотти и сказал с неожиданной болью:
– Вовсе не равнодушие удерживает меня от того, чтобы лечь в вашу постель, миледи.
После этого он резко повернулся и ушел, громко и сердито хлопнув за собой дверью.
Потрясенная до глубины души, Лотти облокотилась на рояль, а со стены на нее понимающе смотрела и улыбалась Жюстина.
В тот вечер Лотти легла в постель, но долго не могла уснуть: все ее нервы были напряжены. Спящий дом окутала ночная тишина, но она не успокаивала Лотти, а, скорее наоборот, лишь усиливала ее беспокойство. Тишина давила на нее, и порой Лотти думала о том, как было бы хорошо, случись этой ночью очередной приступ Аллегры. Страдая от одиночества и непонятной неги она заглянула напротив, в спальню Гарриет: ее лучшая подруга мирно спала глубоким сном.
Лотти повернулась, резко потянув при этом одеяло с лежащим на нем мистером Уигглзом. Она хотела взять кота, но было поздно. Мистер Уигглз гордо поднял трубой хвост, поцарапал дверь, приоткрыл ее и скрылся в коридоре, решив найти для себя более веселую компанию.
Лотти со вздохом откинулась назад и заметила, обращаясь к свернувшейся на подушке Мирабелле:
– Что-то не везет мне в последние дни. Особенно с мужчинами.
Лотти закрыла глаза, но тут же вновь распахнула их. Честно говоря, она боялась заснуть. Ведь когда она погрузится в сон, ей вновь привидится край той скалы, и та зловещая черная тень, и тот последний, смертельный поцелуй.
Лотти уставилась в потолок, на котором играли тени, отбрасываемые догорающим огнем в камине. Возможно, теперь она добавит в свой роман еще одну сцену. Сцену, в которой ее благородная героиня отвергнет любовные притязания злодея. В конце она скажет, что скорее предпочтет умереть, чем принять его поцелуй. Что смерть в этом случае достойнее, чем унизительное прикосновение жестких, жадных губ и языка… чувственного языка… и пальцев, нежных пальцев, ласкающих шею так, словно… словно…
Лотти почувствовала легкое жжение в паху и перевернулась на живот. Вскоре она начала задремывать, но в ту же минуту до ее ушей донеслись первые звуки рояля.
Разумеется, Лотти тут же открыла глаза. Первым порывом было спрятать голову под одеяло, но она справилась со своей секундной слабостью, затаил дыхание и стала слушать.
Далекая музыка была прекрасной и в то же время жуткой, в ней звучала страсть, слитая с безумием.
– Жюстина, – прошептала Лотти. С тех пор как она увидела портрет этой женщины, у нее язык не поворачивался называть ее впредь просто «привидением».
Какая сила способна поднять мертвеца из могилы? Чего хочет Жюстина? Отогнать соперницу подальше от Хайдена? Предупредить Лотти, чтобы она не повторила той же ошибки, которая стоила жизни самой Жюстине?
Лотти положила на голову подушку и прижала ее к ушам. Однако и это не помогло заглушить музыку.
Когда пьеса стала приближаться к яростному крещендо, Лотти вскочила, подбежала к столу и принялась рыться среди лент, чулок и подвязок, пока не нашла то что искала, – длинную серебряную заколку для шляп способную превратиться в умелой руке в смертельное оружие.
Лотти подняла свое оружие, любуясь отблесками каминного огня на его гранях. Жюстина упустила из виду одну, но крайне важную вещь. Теперь Лотти стала хозяйкой этого дома, и если кто-то желает превратить этот дом в ад, то она готова выступить против самого дьявола.
Настроение, в котором пребывал Хайден, точнее. всего можно было бы назвать отвратительным до нельзя. Он слонялся по пустым коридорам огромного дома, проклиная себя за то, что свалял дурака. Он хотел поцелуем наказать Лотти, а наказал в итоге самого себя, сейчас он просто сбежал из постели, которая по контрасту с теплыми руками Лотти, показалась ему настоящей ледяной пустыней. Знала бы Лотти, скольких демонов она выпустила на волю, открыв дверь музыкальной комнаты! В ней, как в склепе, покоилась часть самого Хайдена, та самая, что была связана с памятью о Жюстине.
А Лотти пришла и разрушила это пристанище теней пошлого, взорвала своими песнями и смехом его могильную тишину.
Под напором Лотти не устоял даже образ Жюстины, он поблек, когда Хайден целовал Лотти. Он не думал в эту минуту ни о ком другом, кроме нее, и ни о чем ином, кроме ее губ – горячих, сладких и неотразимых. Когда своими маленькими руками она вцепилась в отвороты сюртука, но не для того, чтобы оттолкнуть Хайдена, а, напротив, притянуть его к себе, он вдруг почувствовал, что возвращается к жизни. Нет, это не тело его пробуждалось, это оживала его душа.
Но еще больше, чем за поцелуй, Хайден укорял себя за ту секунду, когда заявил, что хочет видеть Аллегру похожей на Лотти. А затем отметил ее решительность, ум и нежелание жить в жестких рамках правил, установленных в обществе. С тем же успехом он мог бы просто признаться Лотти в любви.
Хайден резко остановился. Уже то, что в его голове промелькнуло слово «любовь», – весьма тревожный знак. В прошлый раз из-за этого чувства он потерял свое сердце и едва не утратил разум.
И словно в ответ на мысли Хайдена, в ночи зазвучала музыка, прекрасная и безумная.
Хайден выпрямил спину и зашагал в ту сторону, откуда доносилась мелодия, опасаясь, что Лотти сама того не желая, выпустила на свободу демонов способных погубить их обоих.
Лотти пробиралась по темным коридорам волоча за собой длинный подол ночной рубашки. Зная что по ночам все слуги сидят по своим комнатам, она не стала тратить времени на то, чтобы надевать платье. С каждым шагом звуки музыки, доносившиеся из западного крыла дома, становились все ближе, все отчетливее, и не было силы, способной задержать, останвить Лотти. Ведь уже не любопытство и не страх влекли ее вперед, но лишь яростное желание навсегда поставить последнюю точку в споре с женщиной, которая считает, что сердце Хайдена до сих пор принадлежит только ей одной.
Хотя если говорить честно, то Лотти была испугана сейчас так, как еще никогда в жизни. К тому времени когда она добралась до того самого длинного пустынного коридора, зубы у нее уже выстукивали мелкую дробь. Подходя ближе к двери, ведущей в музыкальную комнату, Лотти подумала о том, что та сегодня может быть не только не заперта, но даже приоткрыта, словно дверца мышеловки, готовая захлопнуться в любую минуту.
Лотти взялась онемевшими пальцами за медную ручку. Дверь оказалась запертой, точно так же, как утром. Лотти вытащила из волос шпильку и принялась открывать замок. Шпилька дважды падала, не удержашись в дрожащих пальцах, но под конец замок все таки сдался и мягко щелкнул.
Лотти замерла, пытаясь предугадать, что ее ждет за раскрытой дверью. Увидит ли она за роялем призрак похожий на сгусток тумана, или обнаружит, что в комнате никого нет, а клавиши инструмента играют сами, когда на них нажимает невидимая рука?
Лотти зябко повела плечами и медленно повернула ручку, слабо надеясь в глубине души на то, что музыка может совершенно неожиданно оборваться, как это случилось в ту ночь, когда она впервые подошла к этому месту. Она приоткрыла дверь. Музыка не прекратись.
Загадочная комната утопала в тени. Дождь прекратился к вечеру, но небо осталось облачным и низким. Сейчас сквозь облака проглядывал размытый диск луны, похожий на бледное лицо Жюстины смотревшее с портрета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33