Я знаю, что эти цифры не сходятся. Общая сумма равна двум тысячам шестистам семидесяти шести, а не трем тысячам ста сорока восьми.
Гревилл нахмурился. Седовласый человек рядом с ним внезапно смутился, встревожился и тотчас же принялся за работу, снова пересчитывая цифры на странице.
– О Господи! Боюсь, мисс Саммерс права, милорд. Не понимаю, как я мог допустить такую ошибку. – Он вздохнул. – Теперь мне придется перепроверить и все остальные цифры, подсчеты которых основаны на этой ошибке. Это займет довольно много времени.
– Я могу вам помочь, – предложила Эриел. – Дело в том, что у меня есть талант в обращении с цифрами. – Она молча принялась за работу. – Общая сумма в первой колонке будет равна четырем тысячам тремстам четырнадцати, во второй колонке… трем тысячам тремстам восьмидесяти семи, а в третьей она должна быть… – Она умолкла, бросив взгляд на Джонатана Уиппла. – Вы не записали этой цифры, – сказала она ему, – и продолжали складывать неправильно.
Однако он не обратил внимания на ее реплику и лихорадочно продолжал складывать цифры, стараясь исправить ошибку.
– Сорок две тысячи двести четырнадцать фунтов, – подтвердил он, бросая взгляд на графа из-за оправы очков. – Леди совершенно права.
Изумленный взгляд Гревилла остановился на лице Эриел:
– Как, черт возьми, вы ухитряетесь делать это так быстро?
Эриел улыбнулась, довольная, что произвела на него впечатление.
– Это особый трюк, которому я научилась в школе. Ну, например, вы просто группируете цифры в комбинации по десяти, когда это возможно, или складываете их не в определенной последовательности, а рассматриваете две или три цифры как одно крупное число – восемь, двенадцать и десять, как равные тридцати.
– Весьма впечатляет.
– У нас был замечательный преподаватель математики, милорд, и за это я должна благодарить вас. Я столь же быстро могу умножать и делить и сделаю это для вас, если вам понадобится.
Уголок его рта слегка приподнялся в подобии кривоватой улыбки.
– Я буду иметь это в виду.
Граф завершил свою беседу со стряпчим, и они с Эриел снова уселись в экипаж. Он говорил мало и скупо, когда их карета катилась к окраинам города, хотя ей и показалось, что он незаметно разглядывает ее из-под полуопущенных век. Его густые ресницы были еще чернее, чем волосы.
Прошел час. Солнце пробилось из-за облаков, и его косые лучи светили сквозь окна кареты, бросая тени на лицо Гревилла, отчего его высокие, резко очерченные скулы выглядели еще выразительнее.
Городской шум постепенно стих, и наступила тишина.
– Думаю, после Лондона сельская жизнь может показаться скучной и однообразной.
Она смотрела на пологие зеленые холмы, на небольшие отары черномордых овец, пасущихся на склонах, на небо ослепительной ясности и синевы, какого никогда не увидишь в городе.
– Напротив, милорд. У меня нет ни малейшего желания возвращаться в грязную лачугу, где я родилась, но я всегда предпочту сладостный и свежий деревенский воздух и зеленую траву. В Лондоне кипит жизнь, но и здесь она кипит, только иначе. Здесь яркие насекомые, множество прекрасных птиц и интересных четвероногих тварей, и диких, и домашних. Ребенком мне было грустно расставаться с ними, а не с землей.
Граф ничего не ответил, но ей показалось, что она уловила одобрение в его усмешке.
– А как вы, милорд? Вы находите сельскую жизнь скучной и однообразной?
Его взгляд обратился к окну кареты.
– Сказать по правде, я вообще нахожу жизнь довольно однообразной и скучной. Однако жизнь на лоне природы, пожалуй, может таить в себе много приятного.
– В таком случае почему вы так мало времени проводите в Гревилл-Холле? Особенно если там много… – Она не закончила фразы, осознав, что чуть было смертельно не оскорбила его.
Одна из его прямых черных бровей приподнялась:
– Много – чего, мисс Саммерс? Там больше шика? Элегантнее? Или, может быть, слово, которое вы не решаетесь произнести, – там больше похоже на дворец?
Теперь уже она была вынуждена закончить начатую фразу, хотелось ей этого или нет.
– Я бы сказала, что там более жизнерадостная атмосфера, милорд. Гревилл-Холл – самое красивое место, какое я когда-нибудь видела. Этот дом легкий и изящный, он веселый. В нем так много окон, в которые льется солнце и струится свежий воздух. Сады там, кажется, всегда в цвету и даже мебель и драпировки веселого солнечного цвета.
– Как случилось, что вы так хорошо изучили Гревилл-Холл? – спросил он сухо. – Не думаю, чтобы мой отец приглашал вас на ужин.
Она бросила на него взгляд искоса:
– Не думаю, что и вас туда приглашали.
– Ценю ваше умение парировать, мисс Саммерс. Попали в самую точку.
– Я знаю, как выглядит дом, потому что имела обыкновение перебираться через ограду в сад, прокрадываться сквозь живую изгородь из кустарника и заглядывать в окна, выходившие в заднюю часть сада. Иногда, если свечи долго не гасили, я могла видеть там танцующих дам. Они казались мне такими красивыми и веселыми. И я поклялась, что наступит день, когда и я тоже стану как эти леди.
– И добились своего.
Но она знала, что это только иллюзия, она не добилась чего хотела. Настоящая леди не отправилась бы путешествовать по стране с едва знакомым мужчиной. Леди не стала бы его любовницей. Граф отвернулся от нее и уставился в окно.
– Я был в Гревилл-Холле только раз, незадолго до смерти отца. Моя сводная сестра Барбара теперь живет там со своим маленьким сыном Томасом. Мы с ней не ладим.
– Почему же?
Это был недостойный и дерзкий вопрос, и она это понимала. И все же надеялась, что получит ответ. Граф бросил на нее высокомерный взгляд, от которого она съежилась и уже пожалела о своем неуместном любопытстве. Должно быть, он унизил ее намеренно.
Он все медлил, не желая отвечать, но наконец сдался:
– Барбара – вдова. Если бы мой отец не сделал меня наследником, то титул Гревиллов и их состояние достались бы ее сыну.
Эриел тотчас же вспомнила красивую черноволосую девушку, жившую в этом доме, когда она сама была еще ребенком. Она видела ее с друзьями проезжавшей в открытом экипаже своего отца. Она не знала, что леди Барбара Росс вышла замуж. Похоже, что многое случилось с тех пор, как ее попутал черт заключить нелепое соглашение и уехать из этих краев в школу.
– Она слишком молода, чтобы стать вдовой, – сказала Эриел. – Она всего на несколько лет старше меня, если память мне не изменяет. Должно быть, ей несладко пришлось, когда она потеряла мужа так скоро после свадьбы.
Граф только хмыкнул.
– Барбаре двадцать шесть лет, и, думаю, моя сестра только испытала облегчение, когда умер ее муж. Граф Хейвуд был старше жены на добрых сорок лет. Это был брюзгливый старый болван, у которого больше денег, чем мозгов. Думаю, Барбара и вышла за него в надежде на то, что он проживет не слишком долго, а она останется богатой молодой вдовой. К несчастью для нее, она вторая жена Хейвуда. У графа уже было двое взрослых сыновей, когда они поженились, а это свело на нет шансы Томаса стать наследником.
– Но он ведь обеспечил ее и мальчика на случай своей смерти?
– Думаю, сначала он имел такое намерение. Но случилось так, что он застал ее в постели со своим управляющим. Потом возникли вопросы о растратах, которые совершил этот субъект, и вскоре после этого граф изменил завещание. Моему отцу удалось кое-как сгладить трения. И все же, когда Хейвуд умер, оказалось, что он оставил Барбару почти без копейки.
– Вы хотите сказать, что теперь она существует только за счет вашего милосердия?
– Более или менее. Конечно, она могла бы выйти замуж снова, и я не сомневаюсь, что со временем так и будет.
– Но если она такая, какой вы ее описываете, почему вы ей помогаете?
Он пожал плечами:
– А разве у меня есть выбор? Она наполовину моя сестра. Разве я могу вышвырнуть ее на улицу вместе с ребенком? Общество осудило бы меня, а мне не хочется, чтобы меня подвергли остракизму. Едва ли это будет способствовать успехам в моих делах.
На это Эриел ничего не ответила. Он помогал сестре не из сочувствия к ней, а просто ради сохранения своего положения в обществе. Он не хотел терять финансовые преимущества, которые ему обеспечивала принадлежность к высшему свету. И все же, если Гревилл рассказал правду, картина жизни его сестры вырисовывалась весьма безотрадная и мрачная. Да и его жизнь была беспросветной. При отце, не признававшем и игнорировавшем его, матери, которая его бросила, и беспринципной и алчной сестре, охотно пользовавшейся его деньгами, каким мог стать человек, если не холодным и бесчувственным? Внезапно Эриел испытала острый приступ жалости к нему.
Их беседа была исчерпана, и большую часть дня они проехали в молчании. Эриел читала или вышивала, пока граф просматривал целые тома, посвященные производству мануфактуры, или огромные рукописные книги об инвестициях. Поездка была долгой, и к тому времени, когда он подал сигнал кучеру остановиться на ночлег в придорожной гостинице «Королевская дорога», Эриел была вконец измучена.
Вероятно, граф предупредил заранее, потому что для них были приготовлены две спальни. Ей должно было стать легче при известии, что у нее будет своя, отдельная, спальня. Но когда, едва передвигая ноги от усталости, она вошла в увитое плющом здание гостиницы, ее нервозность только усилилась.
Граф стоял у подножия лестницы. Его холодный взгляд был, как всегда, непроницаемым, но Эриел заметила какую-то напряженность в его позе и во всей его высокой и стройной фигуре.
– Вы соблаговолите поужинать со мной или предпочтете, чтобы вам прислали чего-нибудь наверх, в спальню?
При мысли о том, что она останется в уединении своей спальни, Эриел испытала облегчение.
– Я очень устала, милорд. Если не возражаете, пусть мне принесут ужин в спальню.
Уголки его рта чуть приподнялись, потому что он угадал ее мысли.
– Очень хорошо. Я сам принесу вам ужин.
Эриел замерла, снова охваченная беспокойством.
– Благодарю вас, – прошептала она, усилием воли заставив себя сказать хоть что-нибудь.
Когда она услышала легкий стук в дверь, она была еще полностью одета, потому что не могла себя заставить переодеться, зная, что граф принесет ей ужин.
Войдя в комнату и бросив на нее взгляд, он нахмурился, потом сделал несколько шагов вперед и поставил поднос с едой на деревянный туалетный столик у стены.
– Вы сказали, что устали. Почему же вы все еще не разделись? А, как же я забыл? У вас ведь нет горничной. Все дело в этом? Думаю, вы окажете мне честь и позволите помочь вам раздеться… Подойдите, Эриел.
В том, как он произнес ее имя, было нечто притягательное, нежное, и от его тона по спине у нее побежали сладкие мурашки. Но она не сделала ни шагу навстречу ему. Господи, она все еще не забыла, как он приказал ей раздеться в своей спальне.
– Вы ведь не боитесь меня? Или боитесь? Я думал, вы поняли, что я не собираюсь сделать вам больно или уязвить вас.
– Я не боюсь вас, милорд.
Так почему же она стояла, будто приросла к полу? Она не могла бы объяснить этого.
– Я знаю, что вы устали. Я только хочу помочь вам. Позвольте мне расстегнуть ваше платье и помочь снять одежду.
Она шагнула к нему, чувствуя, что ноги не подчиняются ей, будто одеревенели, и наконец остановилась прямо напротив него, безучастная, с обреченным видом. Она ощутила его прикосновение на своих плечах – он осторожно повернул ее спиной к себе, потом принялся расстегивать пуговицы на спине ее дорожного платья одну за другой. Это было странное ощущение, очень интимное, и она не сказала бы, что ей это было неприятно. Если бы этот мужчина был Филиппом… если бы он был ее мужем, возможно, ей это было бы даже очень приятно. Но граф Гревилл не был Филиппом Марлином, и потому она ощущала его прикосновения так, будто он дотрагивался до нее раскаленным железом. Его прикосновения обжигали кожу. Наконец все пуговицы были расстегнуты, и она целомудренно придерживала платье руками на груди. Он все еще стоял у нее за спиной. В свете камина его фигура отбрасывала на стену длинную тень. Ткань его сюртука касалась ее обнаженной спины, пока он вынимал шпильки из ее волос одну за другой, потом распустил эти бледно-золотые пряди, и они упали ей на плечи.
– Как солнечные лучи зимой, – пробормотал он, и его пальцы нежно коснулись ее длинных волос, приглаживая их. – Заплести их в косу?
Она представила его изящные длинные пальцы, заплетающие ее волосы в косу, и внутри ее как будто что-то оборвалось. Когда она повернулась к нему лицом, то увидела его глаза, которые были теперь серебристо-серыми с очень черными зрачками, настолько черными, что казались выточенными из блестящего обсидиана. Сердце ее забилось очень часто, а во рту вдруг пересохло.
– Благодарю вас, милорд, – произнесла она едва слышно, – вам не стоит затрудняться. С остальным я справлюсь сама.
Он кивнул ей, слегка склонив голову, это был формальный вежливый поклон, будто он обиделся на нее и сожалел о ее решении:
– Как пожелаете. Доброй ночи, мисс Саммерс.
Эриел считала его шаги, пока он изящными грациозными движениями покидал ее спальню. Только когда дверь закрылась за ним, она смогла вздохнуть свободно.
Глава 7
На следующий день они добрались до пункта своего назначения, маленького городка Кадемона, расположенного в узкой речной долине к юго-востоку от Бирмингема. Когда они прибыли туда, было уже поздно. Поэтому, не заезжая на фабрику, граф решил остановиться в ближайшей гостинице, точнее, на постоялом дворе «Юркий воробей». Граф презрительно фыркнул, внося ковровый саквояж Эриел в маленькую и душную, почти лишенную пространства и воздуха комнату над кухней, где ей предстояло спать на комковатом перьевом матрасе. Его собственные «апартаменты» были на том же этаже, через несколько номеров после разделяющего эти части здания коридора.
– Прошу простить меня за неудобства. Я надеялся, что номер окажется приемлемым. По-видимому, когда наступили скверные времена для фабрики, пострадали и город, и гостиница.
– Комната вполне мне подходит, милорд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45