Теперь она была уверена, что сказала тогда истинную правду: Саймон был в ее глазах чист и ясен, как солнце, запутавшееся в его волосах.«Вот если бы мои супружеские обязанности сводились только к тому, чтобы стать хозяйкой в его замке, присматривать за слугами, окружить его заботой и вниманием…Но нет, мужчинам нужно от женщин не только это. Видно, Господь так рассудил».— Миледи, вам дурно? — вырвалось у Бланш.— Нет-нет, со мной все в порядке? — быстро произнесла Ариана.Бланш приблизилась и пристально посмотрела в лицо своей госпожи.— Да вы бледны как смерть! — ужаснулась служанка. — Вы что, тоже ребеночка ждете?— Нет. — Ответ Арианы прозвучал резко и отчетливо.— Ох, простите меня, миледи, не хотела я вас обидеть, — виноватой скороговоркой оправдывалась Бланш. — У меня на уме одни младенцы, да и сэр Джеффри говорил, что вы чуть было не забеременели.— Сэр Джеффри лжет.Голос Арианы звучал пугающе спокойно. Бланш сразу поняла, что опять переступила границу дозволенного в отношениях со своей госпожой.Девушка печально вздохнула. Вот кабы все знатные господа были такими любезными и простыми в обращении, как сэр Джеффри Красавец! Понятно, почему леди Ариана так загрустила, когда ей велели обвенчаться с этим саксонским грубияном. Ей ведь, ясное дело, хотелось замуж за сэра Джеффри: отец-то у него — норманнский барон и власть большую имеет.«Что верно, то верно — не повезло моей госпоже».— Ваша ванна готова, миледи, — сказала девушка. — Мне вам прислуживать?— Нет, не стоит.Следы позора и бесчестья, оставленные на теле Арианы руками Джеффри, давно исчезли, но она до сих пор с трудом выносила даже заботливые прикосновения своей служанки.Особенно теперь, когда имя Джеффри Красавца не сходило у Бланш с языка. Глава 4 Очаг распространял приятное тепло, легкий смолистый дымок наполнял комнату в верхних покоях замка. Полог богато убранной кровати был отдернут. Хмурый хозяин покоев, Доминик Ле Сабр, сидел за столом, уставленным всевозможными яствами и кувшинами с элем.Суровое, угрюмое выражение застыло на его лице, выдавая глубоко скрытое беспокойство этого сильного человека. На нем был черный плащ со старинным орнаментом Глендруидов, скрепленный на плече серебряной пряжкой в виде головы волка. Глаза зверя сверкали в отсветах пламени зловещим, холодным огнем. От огромной фигуры Доминика веяло затаенной угрозой.Мысли о предстоящей свадьбе Саймона не могли успокоить душу Волка Глендруидов: любовь, связывавшая этих двух людей, была намного сильнее уз родства или требований обычая, и Доминика не покидала острая тревога за судьбу младшего брата.— Вы посылали за мной, милорд? — раздался звучный голос Саймона.Доминик поднял голову. Тень мрачных мыслей исчезла с его лица при виде высокого статного воина, застывшего в дверях. Золотистые волосы Саймона растрепались, плащ цвета индиго был небрежно перекинут через плечо, так что была видна алая туника, богато расшитая серебряными и пурпурными нитями — подарок лорда Эрика. Изысканное одеяние скрывало гибкое, сильное тело, готовое к жестоким битвам: Саймон был доверенным лицом и правой рукой Волка Глендруидов, но, несмотря на это, никогда не уклонялся от нескончаемых ежедневных упражнений, которые устраивал Доминик для своих воинов, и принимал в них участие.— Ты выглядишь, как подобает, — произнес Доминик, с видимым одобрением окидывая брата взглядом.— Значит, я мчался к тебе сюда через весь двор, чтобы услышать, как ты говоришь мне об этом? — насмешливо осведомился Саймон. — В следующий раз побегай-ка за мной сам — уверен, у тебя дух захватит от такой скачки.Доминик расхохотался, но смех его быстро угас, и вокруг рта снова залегли угрюмые складки. Он слишком хорошо знал своего брата, чтобы рассчитывать на его недогадливость.— Так что случилось? — спросил Саймон, изучая выражение лица Доминика. — Дурные вести из Блэкторна? Что-то неладно в твоих владениях?— Нет, в Блэкторне все идет своим чередом. Сундуки с приданым леди Арианы стоят нетронутыми в сокровищнице, и Томас Сильный их охраняет.— Тогда почему ты мрачнее тучи? Что, Свен узнал о набегах саксов или скандинавов на близлежащие земли?— Нет, в округе все спокойно.— А где Мэг? Неужели этот колдун Эрик приворожил ее и она упорхнула из твоих объятий?На сей раз Доминик рассмеялся от души.— Эрик — прекраснейший из рыцарей, — ответил он. — Но моя колдунья никуда не улетит от меня, а я — от нее.Саймон улыбнулся. Он хорошо знал, что это истинная правда: верность леди Маргарет Доминику могла поспорить с преданностью Саймона своему брату и господину.— Я рад, что ты принял Мэг в свое сердце, как сестру, — сказал Доминик. — Присаживайся, брат, и раздели со мной трапезу.Саймон мельком взглянул на тонконогий стул напротив Доминика и придвинул к себе стоявшую у стены скамью. Опустившись на нее, он привычным жестом поправил меч у левого бедра. Неосознанная грация этого движения говорила о хорошем владении боевым оружием.— Да, я принял Мэг в свое сердце, — произнес Саймон, потянувшись за кувшином с элем.— Это странно. Ведь ты никогда не любил колдуний — ни добрых, ни злых.Саймон не спеша налил в чашу эля, поднял ее, молча кивнув Доминику, и осушил до дна. Поставив чашу обратно на стол, он взглянул на брата глазами, ясными, как весенний день, и черными, как полночное небо.— Мэг рисковала ради тебя жизнью, — спокойно сказал он. — Да будь она родной сестрой хоть самого Сатаны, я и тогда любил бы ее за то, что она спасла тебе жизнь.— Саймон, прозванный Верным, — задумчиво промолвил Доминик. — Есть ли на свете что-либо, чего ты не сможешь для меня сделать?— Когда речь идет о тебе, для меня нет ничего невозможного.Решимость в голосе Саймона, казалось, не убедила Доминика. Нахмурившись, он придвинул к себе кубок, налил в него эля, осушил и наполнил вновь.— Ты всегда был верен мне — и до Крестового похода, и в жарких схватках с неверными, — добавил он, помолчав. — Но я говорю о другом.— Ты говоришь об узах братства.— Нет, — возразил Доминик, протягивая Саймону чашу с элем. — Это больше, чем кровное родство. И вместе с тем меньше.Глубокое волнение в его голосе заставило Саймона удивленно поднять голову. Так и не пригубив эля, он внимательно посмотрел на брата.И встретил пристальный взгляд немигающих серых глаз, блеск которых был сродни волчьим.— Это то, что заставляет тебя винить себя за мучения, которым я подвергся в плену у султана, — произнес Доминик.— Да, я виноват перед тобой, — жестко сказал Саймон и осушил кубок.— Нет! — убежденно возразил Доминик. — Это из-за меня мои люди попали в засаду.— Не из-за тебя, а из-за женского вероломства, — спокойно ответил Саймон, с глухим стуком опуская чашу на стол. — Эта шлюха Мари околдовала Роберта, а потом наставляла ему рога с каждым встречным и поперечным.— Она не первая и не последняя из жен, которая так поступает, — усмехнулся Доминик. — Но все равно я не имел никакого права оставлять христианку на милость сарацин, хотя она и жила среди них с раннего детства — ведь ее похитили еще ребенком.— Да тебе бы этого просто не позволили твои рыцари, — насмешливо добавил Саймон. — Ее гаремные штучки их прямо приворожили.Доминик слабо улыбнулся.— Это верно. Мари хорошо знает свое дело. Мне нужны такие продажные девки для развлечения моих норманнских воинов — нечего им бегать за саксонскими девицами и чинить тем самым еще большие раздоры в моих владениях.Доминик откинулся на спинку тяжелого дубового кресла и остановил на Саймоне проницательный взгляд серо-стальных глаз.— Было время, мне казалось, что Мари и тебя околдовала, — наконец произнес он.— Так оно и было. Но это длилось недолго.Доминик постарался скрыть удивление: ему всегда хотелось знать, как далеко Саймон дал завлечь себя опытной Мари.— Она и на тебе пыталась испробовать свои чары, — заметил Саймон.Доминик молча кивнул в ответ.— Но ты раньше раскусил ее расчетливую игру, — продолжал его брат.— Просто я старше тебя четырьмя годами. Мари была у меня далеко не первая.— Можно подумать, она у меня была первой, — насмешливо хмыкнул Саймон.— У тех, других, было меньше опыта, чем у тебя. А Мари… — Доминик слегка пожал плечами. — Мари обучили в серале всяким ухищрениям, чтобы ублажать развращенного деспота.— Да будь ее наставницей хоть сама чертова Лилит — ее ужимки больше не разжигают во мне пожара.— Это правда, — согласился Доминик. — Я наблюдал, как она расставляла тебе ловушки во время нашего возвращения из Иерусалима. Ты был любезен с ней, но не более того. Казалось, ты скорее коснешься ядовитой змеи, чем ее тела. Почему? Ответь мне.Саймон изменился в лице.— Милорд, вы послали за мной, чтобы побеседовать о блудницах?Доминик понял, что ему больше ничего не удастся вытянуть из брата о его связи с Мари.— Нет, я позвал тебя не за этим, — спокойно ответил он. — Просто хотел поговорить о твоей свадьбе с глазу на глаз.— Что, леди Ариана мне отказала? — вырвалось у Саймона.Черные брови Доминика взлетели вверх, но голос прозвучал ровно:— Нет.Саймон с облегчением перевел дух.— Приятно слышать.— В самом деле? Но мне думается, леди Ариана не в восторге от предстоящей свадьбы.— Блэкторну не выстоять в войне, которая может вспыхнуть из-за того, что безродный саксонский вояка не пожелал взять за себя знатную норманнскую наследницу, — веско произнес Саймон. — И прежде чем зайдет луна, леди Ариана станет моей женой — это решено.— Я бы на твоем месте не спешил заключать столь прохладный союз, — хмуро промолвил Доминик.На лице Саймона отразилось легкое изумление. С проворством и ловкостью, которые не раз приводили в замешательство его противников, он выхватил кинжал из-за пояса, небрежным движением подцепил с блюда кусок холодной оленины и вонзил в мясо крепкие белые зубы.Затем острие кинжала вновь блеснуло с быстротой змеиного жала, и Саймон перебросил Доминику другой кусок оленины, который тот ловко поймал.— Мне помнится, твой брак поначалу был столь же прохладным, если не сказать больше, — ядовито заметил Саймон, пока Доминик пережевывал оленину.Легкая улыбка скользнула по губам Волка Глендруидов.— Да, — согласился он, — мой соколенок был достойным противником.Саймон рассмеялся.— Я же помню — она тебя прямо бесила своими выходками. И до сих пор иногда выводит из себя. Нет уж, в моем браке будет меньше страсти, но зато больше простоты в отношениях между супругами.Серебристо-серые глаза Волка Глендруидов некоторое время не мигая изучали лицо Саймона. Снаружи за каменными стенами замка завывал не по-осеннему холодный ветер, и его яростные порывы заставляли трепетать тяжелый занавес у входа.Комната была роскошно убрана и служила личными покоями хозяйке Стоунринга. Сейчас она была временно предоставлена в распоряжение лорда и леди Блэкторн — Доминика и Мэг. Но даже крепкие стены, плотный занавес и узкие окна не могли надежно защитить ее обитателей от ледяных когтей разгулявшегося ненастья.— Я знаю, в твоем сердце есть место страсти, — произнес наконец Доминик.Мрачные тени сгустились в глазах Саймона — черная ночь, безлунная и беззвездная, холодно и отчужденно проглянула из их глубины.— Страсть верховодит в сердцах зеленых юнцов, — произнес он, чеканя каждое слово. — Мужчины умеют укрощать ее порывы.— Я согласен с тобой, но суть от этого не меняется, и страсть остается страстью.— Хочется верить, что в твоем изречении есть доля истины.Доминик криво усмехнулся: Саймон не очень-то любил выслушивать советы даже от своего старшего брата и господина. Но Волк Глендруидов также знал, что Саймон предан ему, как никто другой. Он верил в его преданность, как верил в любовь Мэг.— Я понял теперь, что брак, освященный любовью, — это величайший дар судьбы, — настойчиво продолжал он убеждать младшего брата.Саймон промычал что-то неразборчивое.— Ты что, не согласен со мной? — сурово спросил Доминик.Саймон нетерпеливо передернул плечами.— Согласен я или нет — не имеет ни малейшего значения, — произнес он безразличным тоном.— Когда ты вызволил меня из сарацинского ада.— Да, но после того, как ты сам предложил себя султану в качестве выкупа за мою жизнь и жизни еще одиннадцати рыцарей, — ввернул Саймон.— …ты знаешь, я чувствовал, что-то во мне сломалось, — продолжал Доминик, не обращая внимания на слова брата.— Да неужели? — язвительно осведомился Саймон. — Надо бы спросить об этом у тех сарацин, которым удалось избежать твоего карающего меча.Доминик улыбнулся в ответ недоброй улыбкой.— Я говорю сейчас не о моих воинских доблестях, — раздраженно сказал он.— Вот и отлично. А то я уже стал бояться, что твоя колдунья-женушка совсем затуманила тебе мозги.— Я говорю о том, что тогда был не способен любить.Саймон вновь пожал плечами.— Что-то я не припомню, чтобы Мари жаловалась на твою холодность до того, как обвенчалась с Робертом. А после, я думаю, ей кое-чего недоставало.— Хватит разыгрывать передо мной слабоумного, Саймон! — взорвался Доминик, потеряв терпение. — Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду.Саймон молча ждал, глядя на брата непроницаемыми черными глазами.— Похоть — это одно, — спокойно продолжал Доминик. — Любовь — совсем другое.— Для тебя — может быть. А для меня это одно и то же. Влюбленный мужчина становится уязвимым, как последний дурак.Лицо Доминика исказила волчья ухмылка. Ему было хорошо известно, что думал Саймон о мужчинах, которые давали завлечь себя в сети женской любви. «Как последний дурак» было в устах Саймона высшим выражением презрения.«Но ведь он не всегда был таким, — размышлял Доминик. — Он сильно изменился со времен Крестового похода. И особенно после подземелий сарацинской тюрьмы».— Если рыцарь по своей воле становится уязвимым, его трудно назвать мудрым, — заключил Саймон. — Этому меня научил сарацинский плен.— Но любовь — не схватка между смертельными врагами.— Для тебя — да, — нехотя согласился Саймон. — Для других — нет.— А Дункан?— Вот его-то пример уж никак не сможет вдохновить меня на подвиги во имя любви, — холодно процедил Саймон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47