Сначала отец Том пытался отказать им в своем гостеприимстве, однако пики и арбалеты, сверкавшие в лунном свете, а также имена владельцев Рукхоупа и Линкрэйга сделали свое дело. Сейчас он, сонный и мрачный, стоял в длинной рубахе, с босыми ногами, накинув на плечи расшитую ризу священника, и торопился поскорее завершить обряд бракосочетания.
Уильям прислушивался к интонациям его голоса и смотрел на склоненные головы Джока и Анны – одну светловолосую, а другую рыжеватую, племенеющую при свете горящих свечей, которые они держали в руках. Их лица были тихи и невинны, взгляды опущены вниз. Священник начертал символ креста в воздухе над их головами, объявляя их мужем и женой, а потом поспешил к столу, чтобы составить документ о женитьбе.
Джок и Анна повернулись друг к другу. Он пальцами приподнял ее подбородок. Их поцелуй был медленным и нежным, таким трогательным, что у Уильяма, наблюдающего за ними, перехватило дыхание. Они отвели руки со свечами в стороны, и пламя этих свечей образовало вокруг них золотой ореол света.
Уильям отвернулся. Он всей душой стремился к спасению от одиночества, к такой же вот верной и терпеливой любви. Он почувствовал, как это желание жжет его изнутри, как оно стучится в его сердце, лишает устойчивости. В его власти было вновь обрести равновесие, но для этого он должен был побороть свой страх, пойти на риск.
Джок и Анна нашли в себе смелость взять то, что им было нужно, невзирая на опасность. Уильям, став свидетелем не только свадебной церемонии, но и их дерзкого, решительного поступка, почувствовал воодушевление. Он вдруг ощутил твердую решимость и желание добиться для себя счастья.
Уильям посмотрел на священника, склонившегося над пергаментом, услышал скрип пера, которым тот записывал имена влюбленных, соединившихся этой ночью. Наконец отец Том выпрямился и предложил Уильяму засвидетельствовать свершившийся акт, поставив под документом свою подпись. Уильям расписался, пробормотал свои поздравления Джоку и Анне и, развернувшись, отошел к двери, слыша за спиной оживленные возгласы и радостный смех. Он стоял в стороне один, сохраняя молчание. Стремление к одиночеству стало одним из основных свойств его натуры, молчание дарило ему ощущение безопасности.
Простая, поспешная церемония, которую он только что наблюдал, глубоко тронула его сердце. Он не мог говорить сейчас, потому что не доверял своему голосу. Позднее он поздравит новобрачных лучше и придумает, какой подарок отправить в Линкрэйг в честь этой свадьбы.
Уильям открыл дверь и принялся вглядываться в ночь. Он хотел удостовериться, что холмы, лежащие впереди, пустынны. Стремясь оторваться от преследования Форстеров и Масгрейвов, они сильно углубились в Шотландию и потратили немало времени, чтобы найти священника, который согласился бы обвенчать Джока и Анну. Да еще и хорошо заплатить ему за это. Уильям думал о том, как быть дальше. Он понимал, что сейчас они не могут отправиться в Линкрэйг, замок Джока, потому что там их наверняка будут ждать преследователи. Жениху и невесте придется подыскать другое место для первой брачной ночи. Когда этот вопрос будет решен, Уильям сможет вернуться в Рукхоуп.
То, что зародилось сегодня между Джоком и Анной, было настолько драгоценным и одновременно настолько хрупким, что Уильям дал себе слово сделать все, что в его силах, чтобы обеспечить их безопасность. Он привык защищать и оберегать тех, кого любил и уважал, и охотно делал это. А когда опасность останется позади, он займется своей жизнью. Он попытается найти в себе смелость, чтобы добиться счастья и для себя. То, что он узнал сегодня ночью, то, что он понял в эту ночь о любви и о себе, вселило в него надежду.
Часть XXIII
– Так, значит, у Джока с Анной был заготовлен план? Они договорились встретиться позже тем же вечером, и она уходила только для того, чтобы собрать вещи? – допытывалась Тамсин. – Значит, похищение на реке было спонтанным?
– Да, – подтвердил Уильям. – Форстеры и Масгрейвы выскочили из засады, и тогда Джок увез Анну с собой.
Тамсин кивнула. Она уже слышала эту историю, но не возражала против того, чтобы, послушать ее снова, потому что с каждым разом история обрастала новыми, все более интересными деталями. Уильям, как и большинство мужчин, не смог во время первого рассказа передать все подробности. Но три женщины Рукхоупа понемногу вытягивали из него все новые детали.
Уильям вернулся вчера в середине утра, грязный, голодный и возбужденный. Он привез вести о свадьбе Джока.
За обедом Тамсин, Эмма и Хелен услышали самое основное. Позже, после того, как Уильям поспал несколько часов, они снова расспрашивали его о том же самом, но поток вопросов не прекращался, и сегодня с утра Уильям продолжал терпеливо отвечать на них.
– Какое замечательное приключение. Пойти против своих родных, и все ради любви, – вздохнула Хелен.
Она улыбнулась и нежно погладила головку Кэтрин, на которую был надет шелковый чепчик. Кэтрин восторженно загулила и рванулась вперед в своих ходунках – легком коробе из прочных прутьев, к которому были приделаны деревянные колеса и сиденье из ткани. Ее маленькие ножки, обутые в кожаные туфельки, топали по отполированному деревянному полу.
Уильям наклонился и откатил ходунки от камина, направив Кэтрин в сторону бабушки. Малышка звонко рассмеялась.
– Джок и Анна сейчас, должно быть, в Линкрэйге? – спросила Тамсин и склонилась над маленьким кусочком льна, который держала в левой руке.
Она стала чаще показывать свою руку, потому что никого в Рукхоупе не смущал ее вид. Тамсин начинала ощущать легкость, будто сбросила камень с плеч, который пригибал ее к земле, не давал разогнуться и вдохнуть полной грудью. Сейчас она свободно вышивала простой цветочный узор, который нарисовала для нее Эмма. Вдруг серебряная игла, за которой тянулась голубая шелковая нить, соскользнула, и Тамсин вскрикнула, уколов палец.
– Не думаю, – ответил Уильям. – Скорее всего, им прлдется прятаться еще несколько дней или даже недель. Форстеры и, конечно, Артур Масгрейв будут продолжать искать их. Сэнди ездил в Линкрэйг сегодня утром и сказал, что прошлой ночью Форстеры и Масгрейвы совершили набег, украли дюжину овец и сожгли амбар. Люди слышали, как они кричали, что этот огонь зажжен в честь свадебного пира.
– Родственники девушки должны смириться с тем, что Анна и Джок поженились, – сказала Хелен. – В ту ночь Джок разбудил священника. Они женаты по закону и провели вместе ночь, так что родные уже ничего не смогут сделать.
– Да, это правда. Мы с Сэнди были свидетелями на их свадьбе и подписали документ, – подтвердил Уильям. – Джок отправил человека с копией к отцу Анны и приложил письмо, написанное Анной собственноручно, в котором она объясняет, что вышла замуж по собственному выбору и никогда не сделала бы этого по принуждению. Они спали вместе, как муж и жена. Формально Форстеры и Масгрейвы ничего не могут сделать, потому что Анна не была похищена, а уехала с Джоком по доброй воле.
– Они могут положить начало кровавой междоусобице, – сказала Эмма, – но я думаю, все стихнет, нужно только время.
– Форстеры и Масгрейвы могут потребовать жизнь Джока в обмен на жизнь похищенной невесты. Готов биться об заклад, Джок будет терять овец и крупный рогатый скот всю оставшуюся жизнь.
– Как и все мы, кто живет на границе, – заметила Эмма. – Не стоит жалеть о потерях, пока речь не идет о… человеческой жизни, – тихо добавила она.
Тамсин слушала, то и дело хмуро сдвигая брови при взгляде на кусок льна. Она медленно, неуверенно втыкала иглу в ткань и неловко вытаскивала ее с другой стороны. Стежки получались неровные. Они были то слишком длинные, то слишком короткие, слишком тугие или слишком свободные. Сосредоточившись, Тамсин закусывала губу. Пару раз она, сильно уколовшись, громко охнула. Видя, какие ловкие руки у леди Эммы и Хелен, как прекрасно они умеют вышивать, Тамсин думала, что она сама никогда не сможет добиться таких же успехов. Ее левая рука была слишком неуклюжая, а сама она – слишком нетерпеливая.
Сквозь высокие застекленные окна большой гостиной проникал лишь бледный свет. Тамсин посмотрела на Уильяма. Как он красив, думала она, как строен. Даже в тусклом, сером свете утра его глаза имели чистый голубой оттенок, более яркий, чем цыганские цветы, которые так старательно вышивала Тамсин. Она попросила леди Эмму нанести рисунок на ткань и хотела, закончив вышивку, вручить этот платочек Уильяму на память о себе. Сейчас Тамсин видела, что все ее попытки выполнить работу аккуратно оказались тщетными, и передумала. Она не станет делать ему плохой подарок, а на то, чтобы научиться красиво вышивать и приготовить еще один платочек, у нее не осталось времени. Уильям сказал ей, что получил известия от Арчи и Масгрейва. Они оба требуют ее возвращения в Мертон Ригг. Сегодня вечером он отвезет ее домой.
Тамсин с сожалением думала о том, что это ее последний вечер в Рукхоупе. План короля Генриха, который начал осуществлять Масгрейв, опутал их всех своими сетями, они оказались словно между двух жерновов. Им с Уильямом посчастливилось, они имели небольшую передышку в Рукхоупе, но поворот мельничного колеса был неизбежен, и Тамсин не знала, когда и чем все это закончится. Она думала о том, что будет с ней, с Уильямом и с их фальшивой женитьбой, которая приобретала для нее все более важное значение.
Дождь бил в стекло. Звуки его капель успокаивали, вторя мужественному, густому голосу Уильяма, который продолжал разговаривать со своей матерью и сестрой. Тамсин вышивала и слушала. Она старалась запомнить самые волнующие моменты и поместить их в тайничок своей души. Она поглядывала на Кэтрин внимательным, заботливым взглядом, как и все остальные, пока ребенок с любопытством изучал комнату, неуверенно притрагиваясь к вещам.
На протяжении многих лет Тамсин думала, что, если она когда-нибудь выйдет замуж и ей придется вести домашнее хозяйство, она будет скучать по свободе и путешествиям, неизбежным составляющим цыганской жизни.
Но здесь, в Рукхоупе, она познала совсем другую свободу. Эта свобода основывалась на душевном и уважительном отношении друг к другу и на любви. Тамсин, отчаянно боясь ограничений, которые накладывала жизнь замужней леди, поняла, что смогла бы жить здесь всегда, что ей очень нравится такая жизнь. Она могла бы принять ее, но… только с одним условием, ибо ей не хватало самого главного – Уильям не приближался к ней с той первой ночи в Рукхоупе.
Он не подходил к ней ни днем, ни ночью. Теперь, по предложению Уильяма, справляться с одеждой и волосами ей помогала Хелен. Его сестра и мать быстро включили ее в свои заботы и вместе проводили досуг. Ночью Уильям находил способы избежать ее, даже находясь с ней, фактически, в одной спальне. Он входил в комнату поздней ночью, когда думал, что она уже уснула. Слишком часто она лежала без сна в его роскошной одинокой постели и слушала, как он ходит по комнате, как скрипят доски пола под его ногами, когда он входит в переднюю. Иногда она прятала лицо в ладонях, приказывая себе спать и в то же время страстно желая почувствовать его руки на своем теле, тоскуя по его нежности и любви.
Они заключили соглашение о дружбе, и Тамсин, приняв тот факт, что она не более чем друг, только сильнее начала ощущать свое одиночество. Ее женитьба с Уильямом была недействительной, а ей так сильно хотелось настоящего союза с ним! Она боялась раскрыть ему свои тайные надежды. Еще один отказ, даже самый нежный, на какой он был способен, мог разрушить ее окончательно. Та смелость, которой однажды ее одарила страсть, когда она находилась в его руках, исчезла, испарилась без следа. Тамсин вновь была во власти сомнений.
Однако после того ночного приключения, когда они с Джоком и Сэнди похитили Анну, Уильям сильно изменился. Он стал ласковее с ней, постоянно ловил ее взгляд, чаще улыбался. От его медленной, скупой улыбки – этого хорошо знакомого ей легкого изгиба губ – Тамсин бросало то в жар, то в холод. Эта улыбка давала ей хрупкую надежду. Возможно, конечно, что это всего лишь игра ее воображения. Ее тоска и одиночество могли бы найти надежду в любом самом ничтожном знаке внимания, который для него ничего не значил.
Задумавшись, Тамсин снова уколола палец иглой, и с ее губ непроизвольно слетели тихие ругательства. Она подняла глаза и встретила удивленные взгляды окружающих, направленные на нее. Из пальца потекла кровь, и Тамсин приникла губами к ранке, зализывая ее. Она исподлобья бросала взгляды попеременно то на Уильяма, то на Хелен и Эмму. Уильям спрятал улыбку и отвернулся, чтобы развернуть ходунки Кэтрин. Радостные, булькающие звуки ребенка, которые вполне можно было принять за одобрение, вызвали на лицах всех присутствующих широкие улыбки.
– Тамсин, ты хорошо потрудилась в этот раз, – сказала Эмма. – Потом я покажу тебе, как украсить лепестки цветов, если захочешь. А сейчас отложи вышивание, дорогая, и погадай нам на Таро. Я знаю, ты читала карты для Хелен, но меня тогда не было. Я хотела бы посмотреть, как ты это делаешь.
– Да, пожалуйста, – попросила Хелен, – погадай Уильяму.
Тамсин колебалась, чувствуя взгляд Уильяма, направленный на нее.
– Если она согласится, будет замечательно, – прошептал он сестре, не отводя глаз от Тамсин.
– Что ж, хорошо, – кивнула она.
Тамсин подошла к стоящему у окна столу. Его ровную, блестящую поверхность покрывала узорчатая скатерть. На столе стоял игральный ящик из слоновой кости, в котором лежали четыре колоды карт, каждая в отдельном мешочке, игральные кости и комплект деревянных шахмат, а также фишки для разных игр.
Она открыла ящичек, выбрала мешочек из плотного черного шелка и развязала его. Сев на узкую скамеечку, Тамсин вытащила карты из мешка и начала тасовать их.
Уильям пододвинул вторую узкую скамейку и сел напротив Тамсин за столом.
– Ты что, хочешь сначала сыграть в игру? Тогда нам понадобится третий игрок. Каждому по двадцать пять карт, самые высшие – козыри.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54