Скэммелл удовлетворенно хмыкнул и ткнул в бок сидевшую рядом на скамье Кэмпион. Она не сразу раскусила смысл. Брачный контракт? Это было частью его завещания, значит, смерть отца ничего не решила. И снова отчаяние последних недель настигло ее. Даже из могилы Мэттью Слайз управлял ее жизнью.
Усадьба Уэрллаттон, фермы, поля, земли арендаторов — все, как и ожидалось, отходило Эбенизеру. Ее брат не шелохнулся, внимая, как изливается на него поток щедрот, и только улыбнулся, когда зачитывали строки о том, что до совершеннолетия обширным имением будет управлять Скэммелл. Если же Эбенизер умрет, не оставив наследника, все имущество Уэрлаттона целиком должно перейти к Сэмьюэлу Скэммеллу.
В завещании больше почти ничего не было, кроме проповеди о добродетели, которую Блад прочитал бесцветным голосом. То была последняя проповедь Мэттью Слайза в этом зале. Кэмпион не слушала. Ей было ясно только одно: она была имуществом, которое отец, сделав соответствующее распоряжение в завещании, отдал Сэмьюэлу Скэммеллу.
— Хорошо, хорошо. — Блад потягивал мальвазию. — А теперь я попрошу задержаться только ближайших родственников. Он указал на Скэммелла, Эбенизера и Доркас, которые ждали на скамье, когда слуги послушно покидали комнату. Верный До Гроба, удрученный тем, что его приравняли к домашней прислуге, помедлил в нерешительности, но Айзек Блад вежливо выпроводил и его. Адвокат закрыл дверь и повернулся к оставшимся.
— В завещании вашего отца есть еще одно распоряжение. Если вы соблаговолите подождать… — Он вернулся к аналою и вновь старательно разложил бумаги. — Да, вот здесь.
Он прокашлялся, глотнул вина и поднес документ к бесцветному лицу.
— Мне было дано указание зачитать этот пункт без свидетелей, что я сейчас, и намерен исполнить. «Я слагаю с себя обязательства перед Договором, назначив Сэмьюэла Скэммелла, моего зятя, хранителем вверенной мне печати. Если он умрет до того, как моей дочери исполнится двадцать пять лет, печать перейдет к моему сыну Эбенизеру, который, я знаю, будет повиноваться условиям Договора.
Айзек Блад сурово глянул на Кэмпион и снова обратился к документу:
— «Если моя дочь Доркас умрет, не достигнув двадцати пяти лет и не оставив наследника, то человек, оказавшийся в тот момент владельцем печати, должен будет распорядиться, чтобы деньги Договора были затрачены на распространение Евангелия среди непросвещенных».
— Ну вот, я все прочитал. — Блад взглянул на Скэммелла. — Вам понятно, мистер Скэммелл?
— Воистину, воистину. — Скэммелл энергично закивал.
— Господин Эбенизер?
Эбенизер кивнул, но Кэмпион заметила, что он чуть нахмурился, будто не до конца все понял.
— Мисс Доркас?
— Нет, я не понимаю.
Это было неожиданностью, потому что Айзек Блад удивленно уставился на нее, потом в его взгляде появилось раздражение.
— Вы не понимаете?
Кэмпион встала и шагнула к выходившим на север окнам.
— Что такое Договор, мистер Блад?
Ей казалось, что ее крылья искалечены, изодраны, залиты кровью, и она беспомощно валится на землю. Смерть отца ничего не решила, а лишь отсрочила свадьбу.
Адвокат пропустил ее вопрос мимо ушей. Он связывал документы.
— Разрешите дать вам один совет. Я бы рекомендовал тихую свадьбу в ближайшем будущем. Может быть, через шесть недель? Приличия будут соблюдены, — тяжелым взглядом он посмотрел на Сэмьюэла Скэммелла. — Как вы понимаете, мистер Скэммелл, в завещании предусмотрена ваша свадьба, от чего зависит ваше положение в семье.
— Да, я понимаю.
— И Мэттью Слайз конечно же желал бы, чтобы счастливое событие не слишком откладывалось. Все должно идти своим чередом, мистер Скэммелл. Своим чередом!
— Воистину, воистину! — Скэммелл встал проводить адвоката.
Кэмпион отвернулась от окна.
— Мистер Блад вы не ответили на мой вопрос. Что такое Договор?
Ее отца этот вопрос выбил из колеи, адвокат же безразлично пожал плечами.
— Ваше приданое, мисс Слайз. Имение, естественно, всегда предназначалось вашему брату, но отец позаботился о вашем приданом. Боюсь, больше мне ничего особенного неизвестно. Дело вел лондонский адвокат, но, подозреваю, вы обнаружите, что хорошо обеспечены материально.
— Воистину, — поддакнул Скэммелл. Наступила пауза.
Кэмпион получила ответ, не оставлявший никакой надежды избежать свадьбы. В зале громко прозвучал скрипучий голос Эбенизера.
— Что значит, «хорошо»? Сколько стоит Договор? Айзек Блад пожал плечами:
— Не знаю.
Скэммелл заерзал, выгнув брови дугой. Его распирало нетерпение сообщить новость и поразить красавицу с золотыми волосами, которая предназначена ему в жены. Он мечтал заслужить одобрение и привязанность Кэмпион и надеялся, что его слова, прорвут плотину, сдерживающую ее чувства.
— Я могу ответить на этот вопрос, воистину могу — Он посмотрел на Кэмпион. — В прошлом году, по нашим предварительным подсчетам, Договор принес десять тысяч фунтов.
— Боже мой! — Айзек Блад ухватился за аналой. Эбенизер медленно поднялся, впервые за целый день лицо его оживилось.
— Сколько?
— Десять тысяч фунтов. — Скэммелл говорил скромно — так, будто доход был его заслугой и ему не хотелось хвастаться. — Цифра, естественно, колеблется. Бывает больше, бывает меньше.
— Десять тысяч фунтов? — В ярости и изумлении Эбенизер повысил голос — Десять тысяч?
Сумма была настолько огромной, что едва укладывалась в голове. Королевский выкуп, целое состояние, сумма, намного превосходившая доход от Уэрлаттона. Сам Эбенизер мог в лучшем случае, рассчитывать на годовой доход в семьсот. И вот теперь выясняется, что сестре досталось во много много раз больше.
Скэммелл захихикал от удовольствия.
— Воистину, воистину! — Может быть, теперь Кэмпион будет благосклоннее к нему. Ведь они не просто, а сказочно богаты. — Вы удивлены, моя дорогая?
Кэмпион разделяла изумление брата. Десять тысяч фунтов! Немыслимо. Она силилась понять и не могла, но она помнила написанные в завещании слова и не обратила внимания на Сэмьюэла Скэммелла.
— Мистер Блад, правильно ли я поняла, что, согласно завещанию, деньги становятся моими по достижении мной двадцатипятилетнего возраста?
— Именно так, именно так. — Айзек Блад смотрел на нее уже по-новому, с уважением. — Конечно, если вы незамужем, потому что в противном случае деньги, как и подобает, будут принадлежать вашему дорогому супругу. Но если случится так, что он отойдет в мир иной раньше вас, — Блад жестом попросил прощения у Скэммелла, — тогда, конечно, вы сами станете владелицей печати. Это, я полагаю, вытекает из завещания.
— Печать? — Хромая, Эбенизер приблизился к аналою. Блад выцедил остатки мальвазии.
— Она всего лишь удостоверяет подпись на любом документе, имеющем отношение к Договору.
— Но где же она, мистер Блад? Где? — Эбенизер проявлял необычное возбуждение.
— Откуда мне знать, господин Эбенизер? Думаю, где-то среди вещей вашего отца. — Он с сожалением посмотрел на пустую бутылку. — Ищите. Рекомендую все тщательно осмотреть.
Он ушел, небрежно выразив сожаление по поводу горькой утраты, Эбенизер со Скэммеллом проводили его до лошади. Кэмпион осталась одна. Косые лучи солнечного света падали сквозь освинцованные окна на натертый воском пол. Она по-прежнему оставалась здесь как в тюрьме. Деньги Договора ничего не меняли. Всех юридических тонкостей она не понимала, но чувствовала себя в ловушке.
Скрипя башмаками, в зал вернулся Сэмьюэл Скэммелл.
— Дорогая моя, наше состояние удивило вас?
Она устало посмотрела на него:
— Оставьте меня. Ну, пожалуйста! Оставьте меня в покое.
Наступил август, зрел урожай, обещавший стать богаче, чем в предыдущие годы. Кэмпион бродила по душистым полям, избегая встречных, отыскивая укромные уголки, где можно было посидеть и подумать. Она в одиночестве ела, в одиночестве спала, и все же ее присутствие угадывалось повсюду в Уэрлаттоне. Она будто унаследовала мощь своего отца, его способность создавать настроение в доме. Больше всего это раздражало Гудвайф Бэггерли.
— В нее дьявол вселился, хозяин, попомните мои слова.
— Горе — вещь тяжелая, — вздыхал Скэммелл.
— Горе! Она не горюет! — Гудвайф скрестила руки и вызывающе уставилась на Скэммелла. — Ее бы выпороть, хозяин, вот и все! Хорошенько выпороть! Тогда она поймет, где ее место. Уж отец бы проучил ее, упокой Господь его душу, и вам бы не мешало.
Гудвайф начала с остервенением протирать стол, за которым Скэммелл в одиночестве заканчивал обед.
— У нее, у этой девчонки, все есть. Если бы мне такое… — Она не закончила фразу, предоставив Скэммеллу самому додумать, чего бы достигла Гудвайф, будь она дочерью Мэттью Слайза. — Выпорите ее, хозяин! Ремень создан не только для того, чтобы поддерживать панталоны! Скэммелл теперь был хозяином, выдавал слугам скудную плату и собирал ренту за имение. Эбенизер всячески помогал ему, стараясь заслужить расположение. Беспокойство у них тоже было общим. Никак не удавалось найти печать Договора.
Кэмпион все это было безразлично. Существование Договора и связанного с ним необыкновенного дохода ничего не меняло. Ей по-прежнему грозило постылое замужество; ни десять фунтов, ни десять тысяч фунтов не могли бы примирить ее со Скэммеллом. Не то чтобы он был плохим человеком, нет, хотя она подозревала, что он слабоволен. Из него вполне мог бы получиться неплохой муж, но только не для нее. Она рвалась к счастью, к свободе, и вялый, похотливый Скэммелл никак не вписывался в эти мечты. Она была Доркас, а хотела быть Кэмпион.
Больше она не купалась — теперь это не приносило радости, хотя по-прежнему ходила к пруду, где цвел фиолетовый вербейник, и вспоминала Тоби Лэзендера. Она уже не могла воскресить в памяти его лицо, но помнила, как он ласково подшучивал над ней, как легко с ним было. Вдруг он когда-нибудь вернется к пруду и спасет ее от Уэрлаттона.
Вот и в тот день она грезила о Тоби, воображала, как он приближается к ней, и вдруг услышала топот копыт за спиной. Обернувшись, с блуждающей улыбкой, она, однако, увидела деловито направляющегося к ней Эбенизера.
— Сестра!
Улыбка еще продолжала играть на губах.
— Эб!
Увы, хмурое лицо брата быстро погасило радость.
Она никогда не была близка с Эбенизером, все ее попытки подружиться оставались тщетными. Когда она играла в огороде, укрывшись от зорких глаз родителей, он никогда не присоединялся к ней. Эбенизер предпочитал сидеть с Библией, заучивая наизусть заданную отцом главу, и взгляд неизменно оставался желчным и завистливым. И все же это был ее брат, ее единственный родственник; всю эту неделю Кэмпион много думала о нем. Может быть, Эбенизера можно сделать союзником. Она похлопала рукой рядом по траве:
— Присядь, я хочу с тобой поговорить.
— Я занят, — нахмурился он. После смерти отца Эбенизер напустил на себя неприступность и важность, вместе с Сэмьюэлом Скэммеллом руководил чтением молитв. — Я приехал за ключом от твоей комнаты.
— Зачем он тебе?
— Не твое дело. — Раздражительность била через край. Он протянул руку. — Я требую, разве этого мало? Брат Скэммелл и я. Если бы наш дорогой отец был жив, ты бы не пряталась за запертыми дверьми.
Она встала, отряхнув юбку, отцепила ключ от колечка на поясе.
— Можешь взять, Эб, но тебе придется сказать зачем. Она говорила очень терпеливо.
Из-под полей черной широкополой шляпы на нее сверкнул колючий взгляд.
— Мы ищем печать, сестра. Она рассмеялась:
— В моей комнате ее нет, Эб.
— Не смешно, Доркас! Ничего смешного! Помни, это делается для твоего же блага, не для моего! Я от этого десять тысяч в год не получу!
Она протянула, было ключ, но тут же отдернула руку:
— Ты не понимаешь, Эб. Мне правда не нужны десять тысяч фунтов. Мне ничего не нужно! Я просто хочу, чтобы меня оставили в покое. Я не желаю выходить замуж за мистера Скэммелла. Мы и сами можем разобраться с деньгами, Эб. Ты и я. Нам не нужен мистер Скэммелл! — Слова уже сами слетали с языка. — Я думала об этом, Эб, правда, думала. Мы бы могли жить здесь, ты бы забрал себе деньги, а когда ты женишься, я перееду в какой-нибудь дом в деревне. Мы были бы счастливы, Эб! Счастливы!
Пока она говорила, его лицо оставалось непроницаемым. Та же кислая ухмылка, та же застарелая обида. Он не любил ее, потому что она могла бегать, а он нет, потому что она могла голой барахтаться в ручье, а он обречен был волочить скрюченную, иссохшую ногу. И сейчас он покачал головой.
— Соблазнить меня пытаешься? Деньги предлагаешь? А зачем? Потому что тебе не по нраву брат Скэммелл? Мой ответ — нет, сестра, нет. — Он поднял руку, чтобы она не перебивала. — Все так красиво звучит, только ты и я, но я-то знаю, что ты сделаешь. Ты сбежишь с деньгами, как только тебе исполнится двадцать пять лет. Так вот, ничего не получится, сестра, потому что ты выйдешь замуж. И тогда узнаешь, что брат Скэммелл и я заключили соглашение. Мы поделим деньги, Доркас, все трое, потому что так хочет брат Скэммелл. Это бы и наш отец одобрил, ты об этом подумала? Ты что же, решила, что раз он умер, все его надежды должны рухнуть? Все, за что он молился, должно быть уничтожено? — Эбенизер снова тряхнул головой. — Однажды, Доркас, мы с ним снова встретимся в лучшем, чем этот, мире. И мне хочется, чтобы в тот день он поблагодарил меня за то, что я был хорошим и верным сыном.
— Эб!
— Ключ, сестра. — Он снова вытянул вперед руку.
— Ты ошибаешься, Эб.
— Ключ!
Она отдала ему ключ, потом посмотрела, как он яростно рванул поводья, ударил лошадь правой шпорой и галопом помчался к дому.
Она снова сидела на берегу безмятежного ручья, сознавая тщетность всех своих упований. Эбенизер недолюбливал ее. Почему? Она не знала, но подозревала, что ее беды доставляли ему удовольствие. От отца Эбенизер унаследовал не только злобность, но и жестокость. Она помнила, как однажды, когда Эбенизеру было десять, она застала его в саду с раскрытым «Мартирологом» Кларка. На рисунке было изображено, как папистские священники вырезают внутренности у мученика-протестанта. Она закричала от негодования, потому что Эбенизер привязал к яблоне маленького котенка, на котором опробовал пытку, вспарывая ножом маленький мягкий животик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61