Я выбрала бархатное платье, мягкими складками спадавшее от самых плеч. Оно было не слишком-то модным, потому что с прошлого года при дворе стали носить корсажи на китовом усе и фижмы, которые я считала нелепыми и безобразными. К тому же я терпеть не могла туго шнуроваться, что быстро входило в моду. Вместо прежних длинных локонов модные дамы завивали теперь волосы мелкими кудряшками и пышно взбивали, украшая прическу перьями и драгоценными камнями.
Но здесь мы вращались не в придворных кругах, так что могли себе позволить отстать от моды. Сама Хани всегда одевалась так, как больше пристало ее внешности; насчет этого у нее было безошибочное чутье. Мне кажется, она совершала как бы некий тайный обряд поклонения своей красоте. Хани не признавала взбитые кудри и китовый ус.
Наши гости прибыли точно к шести часам. Хани и Эдуард ждали их появления в холле. Я стояла рядом и, едва услышав, как лошади вступили во внутренний двор, почувствовала, что мое сердце забилось быстрее.
Крупный краснолицый мужчина быстрыми шагами вошел в холл. Он был похож на другого — того, что вошел следом, — очень высокий, с массивными широкими плечами и глубоким низким голосом. Все в сэре Пенне Пенлайоне было большим. Я сосредоточила на нем внимание, потому что не собиралась проявлять ни малейшего интереса к его сыну.
— Добро пожаловать, — сказал Эдуард, который выглядел хрупким и бледным рядом с этими гигантами.
Голубые, искрящиеся глаза сэра Пенна метнули быстрый взгляд. Казалось, вид хозяина и хозяйки дома привела его в благодушное настроение.
— Ну и ну! — воскликнул он, схватил Хани за руку и, притянув к себе, смачно поцеловал ее в губы. — Если это не самая прелестная леди в Девоне, я готов съесть «Вздыбленного льва», да, так я и сделаю, целиком, вместе с ракушками и всем прочим! Хани очень мило покраснела и сказала:
— Сэр Пенн, вы должны познакомиться с моей сестрой.
Я присела. Голубые глаза остановились на мне.
— Еще одна красотка, а? — сказал он. — Еще одна красотка! Две красивейших леди Девона!
— Очень любезно с вашей стороны называть меня так, сэр, — сказала я. — Но я не потребую от вас проглотить ваш корабль, если окажется, что вы ошиблись.
Он засмеялся громким утробным смехом, хлопая себя руками по бедрам. , где сидели мы с Хани, она — за вышивкой, я — праздно глядя на нее, и, усевшись около нас, сказал:
— Я определил Рэккела на конюшни. Там понадобится еще один конюх, хотя не знаю, подойдет ли он для этого. Он внешне не похож на конюха, но с лошадьми управляться умеет, это точно. Со временем мы подыщем ему другое занятие. По-моему, из него получился бы отличный секретарь; жаль, я не нуждаюсь в секретаре.
Хани улыбнулась мужу поверх своих пялец. Она всегда была нежна и ласкова с ним, а он, разумеется, обожал ее. Она выглядела неотразимо в такой позе — с иглой в застывшей руке и с тихим, задумчиво-спокойным выражением лица.
— Ну, что же, — сказала Хани, — пусть послужит пока на конюшне, а если возникнет другая вакансия — он всегда будет под рукой и сможет получить ее.
— Приятный юноша, — заметил Эдуард, — и довольно образован, мне кажется.
— Он говорит со странным акцентом, — вмешалась я.
— Это потому, что он с севера. Их речь иногда так отличается от нашей, что трудно бывает ее понять.
— Но речь Ричарда совершенно понятна.
— Все дело в том, что этот молодой человек не без образования… Не такого сорта, как те, кто обычно обивают пороги в поисках работы.
— Дженнет мне говорит, что он молчалив и скрытен. Она, не теряя времени, познакомилась с ним. Эдуард откашлялся и сказал:
— Томас Элдерс собирается навестить нас в конце недели.
Хани замерла на мгновение, ее игла застыла в воздухе. Я знала, что это сообщение обеспокоило ее.
Мне хотелось сказать им обоим, что меня незачем опасаться. Я никому не выдам того, что знала; а знала я то, что Томас Элдерс был католический священник, который странствовал от одного католического дома к другому; он являлся под видом гостя, старого друга одного из домочадцев, и во время своего пребывания он исповедовал и служил мессу, и тем самым рисковал навлечь гнев королевы на себя и на обитателей дома, приютившего его.
Он уже побывал у нас однажды. Тогда я мало задумывалась над этим, хотя сразу догадалась о цели его прихода.
Все в Англии ожидали, что с началом нового царствования придет более терпимое отношение к делам веры, и, в самом деле, оно не могло быть более жестоким, чем предыдущее правление; но для полной веротерпимости пора еще не настала; у королевы на это были веские причины, у ее министров — тоже. Мягко говоря, сейчас неразумно принимать у себя дома священников.
Когда я вспомнила свирепость воззрений Пенлайонов, мне стало не по себе.
Я сменила тему, снова заговорив о новоприбывшем Ричарде Рэккеле.
— У него, в самом деле, приятные манеры. Я знала одного человека с севера. Он приходил к моему отцу. Но тот и говорил, и вел себя совсем не так, как этот юноша.
— Не все люди скроены на один лад, — благодушно заметила Хани.
Потом она принялась говорить о соседях и, опасаясь, что скоро речь зайдет о Пенлайонах, я поднялась и оставила их вдвоем.
Джейк Пенлайон заезжал каждый день. В его поведении не было ни капли притворства. Он не скрывал, что являлся с одной целью: видеться со мной.
Как-то раз он заметил во дворе Ричарда Рэккела и сказал:
— А этого парня я уже раньше видел. Я запомнил его: он приходил в Лайон-корт искать работу.
— И у вас ничего не нашлось для него?
— Мне не понравилась его внешность. Больше похож на девушку, чем на парня.
— Вы полагаете, что каждый должен уметь рычать, как лев?
— О нет, эту привилегию я оставляю за собой.
— ..или трубить, как осел, — добавила я.
— Это я предоставляю другим, но в слуге я не ищу ни льва, ни осла. А еще эти росказни, что он якобы пришел с севера!
— Почему росказни? Эдуард поверил ему.
— Эдуард всему верит. У него ложное представление, что все остальные ведут себя так же, как он, с его благородными принципами.
— Быть может, гораздо приятнее верить в лучшее, а не в худшее в людях до тех пор, пока ничто не доказывает обратное.
— Чепуха! Лучше быть всегда готовым к худшему!
— Как обычно, я не согласна с вами.
— Что приводит меня в восхищение! Я страшусь того дня, когда между нами наступит совершенное согласие.
Не могло быть сомнений, что наши словесные баталии доставляли ему огромное удовольствие. К моему удивлению, мне — тоже…
Когда однажды он не приехал в обычное время, я обнаружила себя стоящей у окна, ожидая его появления, надеясь, как я настойчиво уверяла себя, что он вовсе не приедет. Но у меня невольно сильнее забилось сердце, когда я увидела, наконец, на дворе его белую лошадь и услышала громкий голос, зовущий грумов.
Мы отдали визит в Лайон-корт — поместье, выстроенное отцом сэра Пенна. По обе стороны подъезда возвышались грозные фигуры львов с разинутыми пастями, и львиная маска украшала замковый камень арки над входом. Это было не такое старое строение, как Труиндский замок; его готический холл простирался в высоту до самой крыши здания. Центральный блок обрамлял внутренний двор, и от него отходили два крыла, западное и восточное. В них помещались спальни и жилые комнаты, а в центральном блоке были холл и парадная лестница, ведущая на галерею. Все это производило впечатление, но с нарочито показным, хвастливым оттенком. «Что и следовало ожидать, — сказала я себе, — от такого семейства». Пенлайоны не всегда владели богатством и, приобретя его, не могли отказать себе в удовольствии им похвастаться. Но в семье Эдуарда богатство было изначально, и он вырос с сознанием своего собственного и неотъемлемого права на обладание им.
Все же меня невольно захватил энтузиазм, с каким сэр Пени и Джейк относились к своему дому. В длинной галерее висели портреты основателя их состояния, отца сэра Пенна, который, очевидно, чувствовал себя весьма неловко в своем роскошном костюме; самого сэра Пенна, очень уверенного в себе; его жены, довольно хрупкой на вид леди, с растерянным выражением лица, и Джейка Пенлайона, самодовольного, надменного; яркие голубые глаза которого на полотне производили не меньшее впечатление, чем во плоти.
Сады поместья были чрезвычайно хороши. Сэр Пени держал целую армию садовников, которые трудились неустанно, сделав его земли достопримечательностью всей округи. Усыпанные гравием дорожки были симметричны, клумбы безукоризненны, хотя менее богаты красками, чем в разгар лета. В розарии еще цвели розы. Раскинулся там и аптекарский садик, который особенно заинтересовал Хани; в нем росли всевозможные лекарственные травы. Я сказала сэру Пенну, что моя бабушка — признанный авторитет по части трав и всяких других растений.
— В нашей деревне жила ведьма, — сообщила я ему. — Моя бабушка подружилась с ней, и та перед смертью передала ей свои рецепты.
— Ведьмы, — сплюнул сэр Пени. — Я бы повесил это дьявольское отродье!
— Но она, по-моему, была добрая ведьма. Она лечила людей.
— Моя дорогая юная леди, нет такого понятия, как добрая ведьма. Она служит аду, и ее цель и предназначение — предать других людей силам ада. Пусть только появится в наших местах какая-нибудь ведьма, и ее тотчас вздернут за тощую шею, это я вам обещаю!
— Я бы не стала настаивать на выполнении такого обещания, — сказала я, сама удивляясь, почему меня все время подмывает пререкаться с этими Пенлайонами.
— Только не начинайте мне восхвалять ведьм, моя милая. Не одна женщина попала в беду, примкнув не к той стороне!
— Единственно верный и безопасный путь, я вижу, — это примкнуть к правой стороне, то есть, разумеется, к вашей, — съязвила я.
Но ирония не дошла до сэра Пенна.
Нам показали воздвигнутые там и сям статуи, солнечные часы и фонтаны, тисовые деревья, подстриженные в виде фантастических фигур. Сэр Пени очень гордился своим садом.
Во время этого визита Джейк пригласил нас всех на борт «Вздыбленного льва». Я хотела отказаться, но это было невозможно, раз Хани и Эдуард приняли приглашение.
Спустя несколько дней после посещения нами Лайон-корта я, как обычно, выехала на послеполуденную прогулку, а когда вернулась, Дженнет поджидала меня у конюшни.
— Ах, мистрис Кэтрин, — взволнованно сказала она, — случилось что-то ужасное. Наша госпожа упала; она повредила себе ногу и просит, чтобы вы тотчас поспешили к ней. Я должна вас проводить.
— Где она?
— Она на борту «Вздыбленного льва».
— Этого не может быть!
— Но, мистрис, это так. Она отправилась туда с визитом.
— А хозяин?
— Он вроде не смог пойти. Он сказал: «Иди одна, моя дорогая», — и хозяйка пошла.
— Одна на «Вздыбленный лев»!
— Но капитан пригласил их и готовился к приему. Все случилось как-то неожиданно.
— Как же так? Я ведь тоже должна была пойти!
— Ну, они так и сказали, что пойдут без вас, мистрис. И потому… хозяина срочно вызвали, вот хозяйка и пошла одна.
Меня охватил гнев. О чем Хани думала, отправляясь одна на корабль, который был под командой такого человека?
— ..И потом она споткнулась и повредила ногу, и капитан прислал посыльного, и я должна без промедления доставить вас туда!
Поступок Хани заставил меня задуматься. Я никогда не могла по-настоящему ее понять. Во мне часто возникало ощущение, что у нее есть какие-то секреты. Неужели этот самодовольный, хвастливый пират чем-то привлек ее, и она изменила Эдуарду?
Этого не могло быть. Но если она находилась одна на его судне и послала за мной, чтобы я подтвердила, что была с ней все время…
В этом был смысл.
Я представила себе чуткое, нервное лицо Эдуарда, и на меня нахлынуло огромное желание защитить его от любой некрасивой истины. Я сказала:
— Я сейчас же иду, Дженнет.
Она услышала это с видимым облегчением, и мы тотчас поспешили вниз по аллее, ведущей из усадьбы, почти бегом проделав весь путь до Мыса, где маленькая шлюпка ждала нас, чтобы доставить на корабль.
Лодка ныряла в волнах, и, глядя назад на берег, я могла видеть башенку Труинда, из которой обычно любовалась судами и морем.
Джейк Пенлайон стоял на палубе, явно поджидая нас. Я ухватилась за веревочный трап, и меня подняли на борт прямо в его объятия.
Он засмеялся:
— Я знал, что вы придете!
Один из матросов поднял на борт Дженнет.
— Отведите-ка меня лучше к сестре, — сказала я.
— Прошу сюда.
Он взял меня за руку, как бы для того, чтобы провести меня по палубе. Я спросила:
— Почему она оказалась здесь без Эдуарда? Я не понимаю.
— Она хотела посмотреть мой корабль.
— Ей следовало подождать, пока мы все собрались бы это сделать. Нам надо быстрее свезти ее на берег. Это будет нелегко, если она повредила ногу. Насколько это серьезно? О, Боже, я надеюсь, что кости целы!
Он провел меня вверх по лесенке и распахнул дверь:
— Моя каюта.
Мне она показалась просторной — насколько могут быть просторны корабельные каюты. На переборке (так это называлось, как я узнала позже) висел тканый ковер. Я увидела шкафчик с книгами, полку с инструментами и на столе вращающийся глобус с изображением земной поверхности. На стене висели медная астролябия, компас, склянки и какой-то длинный, крестообразный предмет, который, как я позднее узнала, был не что иное как арбалет.
Я мельком заметила все это, пока мои глаза искали Хани.
Когда мне стало ясно, что ее там не было, меня пронзил страх, который наполовину был волнующим предчувствием.
— Где моя сестра?
Он засмеялся, захлопнул дверь и прислонился к ней.
— Возможно, у себя в саду. Или в кладовой.
Занимается делами, которые составляют радость и долг каждой хозяйки.
— В саду! Но мне дали понять…
— Разве я не говорил вам, что не позднее, чем через неделю, вы будете на борту моего корабля?
— Но меня уверили, что здесь моя сестра…
— Однако ведь, на самом деле, вы не поверили, не так ли?
— Но…
— А, бросьте, вы же хотели принять мое приглашение, разве нет? И я тоже этого хотел. Так почему мы должны беспокоиться о том, какие средства привели к счастливому исходу?
— Я не беспокоюсь, — сказала я.
— А должны бы, если вы действительно возмущены, а не притворяетесь возмущенной!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46