Я знала, что он никогда не любил Изабеллу, и верила его словам о любви ко мне Он не скрывал своего чувства, и тысячу раз в день я замечала проявления его любви. Кроме того, я ведь подарила ему Роберто — здорового малыша, которому теперь уже три года… Тем не менее, было нечто, что Фелипе утаивал даже от меня, и, возможно, именно поэтому я внушила себе не беременеть. Но, несмотря ни на что, я не была несчастлива.
На Тенерифе никогда не бывало холодно, потому что зима почти не отличалась от лета. Только в некоторые дни дули ветры со стороны Африки и было холодно. Мне нравился влажный теплый климат, и не хотелось менять его на» капризный» климат Испании. Я часто думала о холодных зимних днях дома, в Англии. Однажды замерзла Темза, и мы могли пешком переходить ее. Я вспоминала, как сидели вокруг огромного костра и участники маскарада похлопывали замерзшими руками перед началом представления. У меня было так много воспоминаний о доме, я так сильно тосковала по нему, что временами перехватывало дыхание.
Но здесь у меня появились любящий муж и любимый сын.
В январе состоялся праздник — Шествие волхвов, и мы взяли в Лагуну детей посмотреть на это волнующее зрелище, и я с восторгом слушала болтовню детей.
Да, многое доставляло мне удовольствие.
На Страстной неделе началась большая церковная служба. В городе постоянно шли процессии. Облаченные в белое фигуры, выходящие из собора, мне напомнили день казни, когда я впервые увидела страдания людей. Мне неожиданно сделалось плохо, и острая тоска по дому охватила меня вновь.
Я поделилась с Хани своим внезапным желанием уехать домой, и она, оказывается, в этот момент почувствовала то же. Конечно, дон Луис обожал Хани, и у нее была маленькая любимая дочь, но мы никогда не забывали наш дом и главного человека в нем — нашу маму.
В Лагуну мы отправились на мулах, чтобы посмотреть на праздничную процессию. Детей оставили дома, боясь, что их затолкают в толпе. Два сопровождающих нас грума, я и Хани, оказались в самой толчее, и вдруг я почувствовала, что кто-то грубо напирает на меня.
Я резко обернулась и встретилась взглядом с горящими фанатическим блеском глазами.
— Пилар! — произнесла я.
— Ведьма! — прошипела она. — Еретичка! Меня бросило в дрожь. Толчея на площади вызвала такие страшные воспоминания.
Я рассказала Фелипе:
— В городе я видела Пилар. Она ненавидит меня. Я заметила, каким взглядом она посмотрела на меня.
— Она была очень привязана к своей воспитаннице. Она с рождения была рядом с ней.
— Думаю, она уверена в том, что я виновна в смерти Изабеллы.
— От горя она потеряла рассудок. Это пройдет.
— Я редко видела такую ненависть в чьих-либо глазах. Она назвала меня ведьмой… еретичкой.
Я не ожидала такой реакции Фелипе. Он явно испугался, когда его губы повторили слово «еретичка». Внезапно самообладание, которое было присуще ему, оставило его. Он крепко сжал меня в своих объятиях.
— Каталина, — произнес он, — мы едем в Мадрид. Мы не должны оставаться здесь.
Страх начал преследовать меня. Когда темнело, мне часто стало казаться, что за мной наблюдают. Я слышала шаги, казалось, преследующие меня, или осторожное поскрипывание двери, когда я находилась одна в комнате. Один или два раза мне почудилось чье-то присутствие в моей комнате. Я обнаружила один из привычных предметов не на своем месте, хотя была уверена, что не передвигала его.
Я не позволяла моему воображению взять верх над здравым смыслом. Но я не могла забыть лицо Пилар, когда она смотрела на меня и шептала слова: «Ведьма! Еретичка!»— это вызывало в моей душе такой ужас, что я не решалась даже думать об этом.
Мне, казалось, что вокруг меня витает ненависть Какая-то дьявольская сила пыталась погубить меня Как-то я обнаружила в ящике моего столика фигурку, вылепленную из воска.
Фигурка изображала красивую девушку с черными волосами, собранными в высокую прическу, которая увенчивалась миниатюрным гребнем. Девушка была одета в бархатное платье, и сходство сразу поразило меня. Изабелла! Несомненно, это была она!
Я взяла фигурку в руки. Какой ужас охватил меня! Чуть ниже того места, где должно было быть сердце, из платья торчала булавка.
Кто-то положил этот предмет в ящик. Кто? Кто-то вылепил фигурку, похожую на Изабеллу. Кто-то воткнул в сердце булавку и положил фигурку в мой ящик!
Я стояла, зажав ее в руке.
Дверь открылась. В испуге я подняла глаза и увидела в зеркале темное отражение.
С облегчением я поняла, что это всего лишь Мануэла.
Я сжала в руке фигурку и повернулась к ней. Заметила ли она, как я была взволнована?
— Дети хотят пожелать вам доброй ночи, — сказала она.
— Сейчас приду, Мануэла.
Она вышла, а я стояла, уставившись на предмет в моей руке; затем, с силой бросив его обратно в ящик, я пошла в детскую.
Я не слышала, что говорят дети, а думала только о том ужасном предмете и его назначении.
Кто положил его туда? Тот, кто желал мне зла. Кто-то, кто обвинял меня в смерти Изабеллы. Я должна уничтожить фигурку как можно скорее. Пока она была там, я не чувствовала себя в безопасности.
Подоткнув одеяла у детей и поцеловав их на ночь, я вернулась в свою комнату.
Я открыла ящик. Фигурка исчезла.
Я рассказала Фелипе о своей находке, и мой рассказ сильно испугал его.
— Она исчезла? — вскричал он. — Тебе ни в коем случае не следовало класть фигурку обратно в ящик. Ты должна была немедленно уничтожить ее.
— Это значит, кто-то считает, будто я убила Изабеллу.
— Это значит, что кто-то хочет доказать, что ты ведьма.
Мне не нужно было спрашивать, что он имеет в виду.
— Меня уже обвиняли в этом на корабле, — с дрожью в голосе произнесла я. — Я была на краю страшной смерти.
— Мы должны уехать отсюда как можно быстрее. Дон Фелипе решил ускорить приготовления к нашему отъезду.
Страх поселился в доме. Огромная тень инквизиции нависла над нами. Иногда я просыпалась от собственного крика, мне снилось, что я в клетке. Я видела себя во сне в ужасном балахоне и ощущала потрескивание пламени у моих ног, а Фелипе обнимал и успокаивал меня.
— Скоро, — обещал он, — мы будем в безопасности с Мадриде.
— Фелипе, — спросила я, — что, если бы они захотели забрать меня… как бы они пришли? Он ответил:
— Они обычно приходят ночью и стучат в дверь. Мы бы услышали слова: «Откройте, во имя Святой инквизиции». Никто не посмеет ослушаться этих слов.
— И тогда они забрали бы меня, Фелипе, для допроса, верно? Но чего мне опасаться?
— Любой, попадающий в руки инквизиции, имеет повод бояться.
— Невиновный человек…
— Даже невиновный.
— Если они посчитают, что ты ведьма, они придут за тобой, — продолжал он. — Если они придут ночью, я спрячу тебя. Мы сделаем вид, что ты исчезла, что ты на самом деле ведьма и вызвала на помощь дьявола В спальне есть потайная дверь. — Он показал мне ее. — Ты будешь прятаться здесь до тех пор, пока я не найду способ спасти тебя.
— Фелипе, та женщина может донести на меня?
— Вполне, — ответил он. — И если это так, они придут за тобой.
— Ты считаешь, она уже донесла?
— Не знаю. Люди боятся инквизиции, так как сами могут оказаться в ее руках. Будем молиться, чтобы Пилар сказала это только тебе.
Я вся дрожала в его объятиях, и он произнес, успокаивая меня:
— Тебе нечего бояться, любовь моя. Мы перехитрим любого, кто пойдет против нас.
— Если ты спрячешь меня, Фелипе, — предположила я, — не означало бы это противодействие инквизиции? Он молчал. Я продолжала:
— Ради меня ты пошел бы против инквизиции? Ты бы оставил в своем доме еретичку, потому что любишь ее?
— Тише. Не произноси этого слова, Каталина, даже когда мы одни. Мы должны быть осторожны. Я ускорю наш отъезд. Скоро мы уедем отсюда и будем в безопасности.
Шли дни. Мы ждали корабль. Когда он придет, мы попрощаемся с гасиендой и Хани, доном Луисом и малышкой Эдвиной. Я уговорила Фелипе разрешить Карлосу поехать с нами. Мануэла тоже будет сопровождать нас вместе с Дженнет и маленьким Жако.
Меня приводила в отчаяние одна только мысль о расставании с Хани; но я понимала, что теперь постоянно нахожусь в опасности, в любой момент может раздасться стук в дверь. Подобного рода ожидание стало невыносимым.
Получив известие, что Пилар больна и не встает с постели, я послала Мануэлу навестить ее. Я считала Мануэлу хорошей и преданной служанкой, она была благодарна мне за помощь Карлосу, которого очень любила. Она могла бы выяснить, рассказала ли кому-нибудь Пилар о своих обвинениях.
Когда Мануэла вернулась, я вызвала ее к себе в спальню, где мы могли поговорить, не боясь быть подслушанными, и спросила о том, что она узнала.
— Пилар действительно больна, — сказала она. — У нее болит сердце и ломит все тело.
— Она говорила об Изабелле?
— Все время. Служанки рассказали мне, что она бродит ночами по Голубому дому, зовет Изабеллу и не разрешает трогать кукол.
Я кивнула.
— Мануэла, она ненавидит меня за то, что я вышла замуж за супруга Изабеллы. Но Изабелла не была ему женой. Ты понимаешь это.
— Она все время говорит, — ответила Мануэла. — Она перескакивает с одного на другое. Проклинает Эдмундо: «Все из-за крестика, — говорила она, — усыпанного рубинами крестика. Ты помнишь его, Мануэла. Она так редко носила его».
— Ты на самом деле помнишь крестик, Мануэла?
— Да. Красивая вещь. Его так и не нашли.
— Эдмундо отдал его кому-то. Думаю, крестик находится у женщины, которую он любил.
— Кто эта женщина? Ее никогда не видели.
— Вряд ли можно ожидать, что она объявится сама. Очевидно, она боится. Или, может быть, он спрятал крестик куда-нибудь. Возможно, зарыл в саду. Думаю, Эдмундо должен был спрятать его. Но какое значение имеет этот крестик?
— Эдмундо был таким мягким человеком. Странно, что он мог убить из-за крестика с рубинами.
— Никогда не знаешь, на что способны люди. Возможно, он любил кого-то и очень хотел, чтобы у нее был такой крестик. Кто знает? Он совершил это импульсивно, но, к несчастью, его застали на месте преступления, и он испугался. Его бы повесили за воровство драгоценности. Вот он и убил, чтобы спасти самого себя.
Мануэла покачала головой.
— Было страшно слышать, как она проклинает его. Мне хотелось убежать. Но потом она заговорила о вас, госпожа.
— Что она сказала обо мне, Мануэла?
— Она сказала, что хочет видеть вас. Она сказала, что пришла бы сама, но заболела, и поэтому вы должны пойти к ней.
— Я приду, — ответила я. Мануэла кивнула.
Я пошла к Пилар, но не сказала об этом Фелипе. Он мог бы помешать мне. Я была убеждена, что должна поговорить с Пилар. Должна попытаться объясниться с ней.
Мне пришло в голову, что она могла знать о фигурке. Не она ли положила ее в ящик? Но как она могла сделать это? Она не приходила в дом. Возможно, здесь находятся ее люди, которые ненавидят меня так же сильно, как она, и хотят доказать, что я виновна в смерти Изабеллы.
Я собрала корзину с разными деликатесами и отправилась навестить Пилар.
Как только я открыла ворота, внезапный ужас охватил меня. Казалось, все мое существо кричало об опасности. Я увидела дворик, окно и балкон, на который всегда раньше выходила Изабелла со своей куклой.
Я толкнула дверь в дом и осторожно заглянула внутрь. Увидев лестницу, я представила, как тело бедной Изабеллы лежит у ее подножия.
Я в нерешительности остановилась.
«Уходи, — сказал мне внутренний голос. — Беги… пока не поздно. Оставь этот дом. Тебе грозит опасность».
Почувствовав, что кто-то стоит позади меня, я обернулась.
Служанка смотрела на меня широко раскрытыми глазами. Она явно боялась меня.
— Я пришла навестить Пилар, — обратилась я к ней.
Она кивнула и отвела глаза, как будто боялась, что я могу сглазить ее.
Она начала быстро подниматься по ступенькам. Я следовала за ней.
Наверху, на площадке, она открыла дверь. Я вошла.
В комнате было темно, Пилар лежала на кровати.
Я шагнула к кровати и, как обычно, попыталась заговорить с ней.
— Жаль, что вы заболели, Пилар. Я принесла вам кое-что. Я слышала, вы хотели видеть меня.
— Ты считаешь, я съем что-либо из того, что привезли с гасиенды… этого вместилища греха и порока? Ты думаешь, я съем что-нибудь из принесенного тобой… ведьма… Ты сделала это. Ты наколдовала… Ты пожелала дона Фелипе и напустила зло. Смерть Изабеллы на твоей совести…
— Послушайте меня, Пилар. Я не ведьма. Я ничего не смыслю в колдовстве. Меня не было здесь, когда погибла донья Изабелла.
Ее смех, жестокий и глумливый, был ужасен.
— Ничего не смыслишь! Ты все знаешь. Ты и тебе подобные прекрасно знаете, как призвать дьявола. Ты погубила жизнь моего невинного дитя. Разве недостаточно она страдала? Нет. Тебе понадобился он. Ты наколдовала. И она умерла… мой бедный невинный ангелочек… мое бедное невинное дитя.
— Я не колдовала…
— Не лги мне. Оставь эту ложь для других… когда придет время. Тебе никто, даже я, не поверит. — Она засунула руку под подушку и что-то вытащила оттуда К своему ужасу, я увидела фигурку Изабеллы.
— Где вы взяли ее? — спросила я.
— Оно у меня… Доказательство… убедит их. И ты умрешь… умрешь… точно так же, как умерла она… и в еще больших муках.
— Где вы взяли это? — повторила я. — Я видела ее только однажды, когда нашла в своем ящике. Вы положили ее туда, Пилар?
— Я? Я не вставала с постели.
— Но кто-то же сделал это?
— Ты расскажешь все, когда будешь стоять перед судом. Расскажешь, когда почувствуешь, как пламя лижет твои пятки'.
Мне трудно было вынести обвинения Пилар, и я не могла больше ничего ей сказать.
Я повернулась и выбежала вон из дома.
Я бежала, не останавливаясь, до самой гасиенды.
Фелипе ужаснулся, услышав, что произошло.
— Если она донесла на тебя, они явятся в любую минуту. Мы должны быть готовы к отъезду, как только придет корабль.
Так в тревоге проходили дни. Никто не может жить день за днем в таком напряжении. Но привыкаешь даже к этому.
Фелипе говорил мне:
— Не понимаю, если она донесла на тебя, они бы уже пришли. Вероятно, она из-за болезни ничего не могла сделать. Пока она не выходит из комнаты, мы в безопасности. А корабль будет здесь со дня на день.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46