Он постоянно говорил о моей поездке во Францию и заявил, что не успокоится до тех пор, пока не покажет мне свой замок. А я в свою очередь сказала, что не успокоюсь, пока не увижу этот замок.
Я восхищалась им, мне все в нем нравилось: прекрасные манеры, галантность, даже то, что мы, англичане, называли дендизмом. Это меня очаровывало. Но больше всего меня радовало то, что он относился ко мне, как ко взрослой, и именно поэтому очень скоро я рассказала ему о Диконе Я любила Дикона Я собиралась выйти замуж за Дикона Дикон был самым красивым из всех мужчин, которых я видела.
Мне кажется, сказала я, — он должен вам понравиться когда-нибудь.
Вот видишь, что делают годы, — со смехом ответил он. Я уже не могу быть таким привлекательным, как Дикон. Единственное, что меня утешает, это то, что Дикону когда-нибудь тоже придется пережить такое Что за чепуха! — воскликнула я. — Вы по-своему просто великолепны. Дикон просто моложе., хотя он гораздо старше меня. Примерно на одиннадцать лет старше.
Отец слегка склонил голову набок и сказал:
Бедный старик.
Я поняла, что могу говорить с ним о Диконе так, как никогда не могла говорить на эту тему с матерью.
Видите ли, — объяснила я, — она ненавидит его. Это как-то связано с теми шутками, которые он проделывал мальчишкой. Он был большим проказником, как это свойственно мальчишкам. Я уверена, вы в свое время вели себя не лучше него.
Наверняка, — согласился он.
Так что, по-моему, глупо относиться к людям с предубеждением…
— Расскажи мне о Диконе, — попросил он. Я попыталась описать Дикона, что оказалось нелегкой задачей.
— У него красивые вьющиеся белокурые волосы. По-моему, их называют гиацинтовыми, поэтому я всегда любила гиацинты. Глаза у него синие… Не темно-синие, как у меня, светлее. Его черты лица словно вылеплены великим скульптором..
— Новое воплощение Аполлона, — заметил граф.
— Он очень обаятельный.
— Так я и понял.
— Он незаурядная личность, — сказала я. — Кажется, что он ничего не принимает всерьез… кроме нас. Думаю, к нашим отношениям он относится серьезно. Он остроумен, иногда до жестокости… но только не ко мне. От этого он еще больше мне нравится. Иначе он был бы полным совершенством.
— Некоторое несовершенство делает людей просто неотразимыми, — сказал граф. — Я это понимаю.
— А если я вам кое-что расскажу, вы не будете пересказывать это матери?
— Я обещаю.
— Мне кажется, она немножко ревнует.
— Неужели?
— Ну, видите ли, это из-за матери… моей милой бабушки Клариссы. Я ее люблю. Задолго до того, как она вышла замуж за отца моей матери, у нее был роман — очень краткий, но незабываемый, — с молодым человеком. Он был совершенно…
— Невинным?
— Да. Он был сослан после бунта тысяча семьсот пятнадцатого года. А она вышла замуж за моего дедушку, и родилась моя мать. Этот молодой человек вернулся уже после смерти дедушки, но вместо того, чтобы жениться на бабушке, женился на кузине Сабрине, а позже был убит при Калодене. Сабрина родила от него ребенка — Дикона. Его воспитывали вместе моя бабушка и Сабрина, и обе в нем души не чаяли. Они и сейчас его балуют. Мне всегда казалось, что моя мать считает, будто ее мать любила Дикона больше, чем… собственного ребенка. Я немножко сложно объясняю, но вы понимаете?
Понимаю.
Поэтому она всегда ненавидела Дикона.
А нет ли какой-нибудь более серьезной причины?
— О, причины всегда найдутся, разве не так? Нужно только невзлюбить человека, а потом уже можно выдумать много причин, по которым он тебе не нравится.
— Да ты просто философ.
— Вы смеетесь.
— Напротив, я весь восхищение. Если я и улыбаюсь, так только потому, что я счастлив, завоевав твое доверие.
— Я подумала, быть может, вы сможете повлиять на мою маму?
— Расскажи мне о нем побольше.
— Мы с Диконом любим друг друга.
— Он гораздо старше тебя.
— Всего на одиннадцать лет. А людям свойственно взрослеть.
— Неоспоримый факт.
— И когда мне будет сорок, то ему будет пятьдесят один, то есть тогда мы оба будем старыми… так какое это имеет значение?
— Действительно, с годами разрыв сокращается, но, увы, в данный момент нам приходится принимать его во внимание. Я думаю, он несколько поспешил, сделав тебе предложение.
— А я так не думаю. Королевы бывают помолвлены еще в колыбели.
— И вновь ты права. Но часто эти помолвки ни к чему не ведут. В жизни порой лучше осмотреться и подождать. Как ты собираешься жить? Выйти замуж за Дикона сейчас… в твоем возрасте!
— Я полагаю, все скажут, что я слишком молода для этого. Но я могу и подождать, скажем, до четырнадцати лет.
— Все еще слишком юный возраст, что это… всего два-три года? Я вздохнула.
— Ну, мы подождем до этого возраста, но уж когда мне исполнится четырнадцать, ничто, ничто не остановит меня.
— Возможно, тогда никто и не захочет останавливать тебя.
— О нет, моя мать захочет. Я говорю вам, она ненавидит Дикона. Она говорит, что ему нужен Эверсли, а не я. О, вы ведь не знаете! Эверсли принадлежит моей матери. Так уж получилось, а я ее единственный ребенок, так что, видимо, в свое время он перейдет ко мне. Вот почему, — говорит она, — Дикон хочет на мне жениться.
— А ты? Что думаешь ты?
— Я знаю, что ему нужен Эверсли. Сейчас он управляет Клаверингом, но их имение не идет ни в какое сравнение с нашим. Он говорит, что когда мы поженимся, он перейдет в Эверсли. Это же естественно, не так ли? Он честолюбив. Я и не хочу, чтобы он был другим.
— А твоя мать считает, что если бы не Эверсли, то он бы не хотел на тебе жениться.
— Так она говорит.
— И… — добавил он, вопросительно посмотрев на меня, — нет способа это выяснить?
— А я и не хочу выяснять. Почему бы ему и не хотеть Эверсли? Я знаю, что отчасти именно поэтому он и хочет жениться на мне. А как может быть иначе? Любить кого-то за то, что у него есть поместье, — это то же самое, что любить за красивые волосы или глаза.
— Думаю, что на это может быть и другая точка зрения. Глаза или волосы — неотъемлемая часть личности… А дом — нет.
— Ладно, давайте закончим разговор об этом. Я собираюсь выйти замуж за Дикона.
— Насколько я понимаю, ты очень решительная юная леди.
— Мне хотелось бы, чтобы вы переубедили мою мать. В конце концов… ведь теперь вы член нашей семьи, не так ли? В качестве моего отца вы могли бы высказаться по этому вопросу, хотя, предупреждаю вас, ничьи уговоры не повлияют на мое решение.
— В это я с готовностью верю и, поскольку лишь недавно признан членом семьи, чьи права на уважение со стороны дочери еще не устоялись, не рискну пытаться переубедить ее. Я могу всего лишь предложить совет, а советы, как известно, даже если выслушиваются, то принимаются только в том случае, если они совпадают с нашими намерениями. Так что я тебе скажу лишь то, что сказал бы любому человеку в подобной ситуации: нужно подождать и посмотреть, что произойдет, — Сколько ждать?
— До тех пор, пока не наступит брачный возраст.
— А если ему действительно нужен Эверсли?
— Ты уже сказала, что тебе это известно.
— Я имею в виду, если ему поместье нужно больше, чем я.
— Единственный путь выяснить это — передать Эверсли из рук твоей матери в другие руки и посмотреть, будешь ли ты ему нужна после этого.
— Она хочет, чтобы Эверсли остался в семье.
— Несомненно, найдется какой-нибудь забытый дальний родственник.
— Дикон сам является дальним родственником. Мой дядя Карл не передал ему право на владение, поскольку считает, что его отец был, как он говорил, чертовым якобитом. Дядя несколько нелогичен, поскольку дедушка моей матери тоже был якобит. Но, возможно, он решил, что поколением раньше это было не так страшно.
— Тогда опять нам приходится возвращаться к золотому правилу: подождать и посмотреть. В конце концов, моя милая Лотти, если посмотреть в лицо фактам, это единственное, что тебе остается.
— Не думаете ли вы, что я слишком молода для того, чтобы иметь свое собственное мнение? Именно так считает моя мать.
— Я думаю, что ты уже достаточно взрослая, чтобы точно знать, чего хочешь от жизни. Я скажу тебе еще одно золотое правило. Принимай решение, если в этом есть необходимость, но когда приходит пора расплачиваться, то расплачивайся за него по-честному. Это достойный принцип.
Пристально посмотрев на него, я сказала:
— Я рада тому, что вы вернулись, я рада услышать правду. Я рада, что вы мой отец.
На его лице появилась удовлетворенная улыбка. В моем новом отце не было ничего сентиментального. Если бы я сказала что-либо подобное Жан-Луи, его глаза немедленно наполнились бы слезами.
Мой отец сказал:
— Настала пора обратиться к тебе с приглашением. Вскоре мне придется уехать. Не желаешь ли ты поехать со мной… с кратким визитом? Я с огромным удовольствием покажу тебе свою страну.
Я очень гордилась тем, что путешествую с ним, и обратила внимание на особое отношение к нему везде, где мы появлялись. В своей стране он был могущественным и богатым человеком, конечно, но какое-то прирожденное чувство собственного достоинства воздействовало даже на незнакомых с ним людей. Везде он получал наилучшее обслуживание так, будто это было его неотъемлемым правом, и окружающие чувствовали это и выполняли свои обязанности беспрекословно.
Передо мной открывался новый мир, и я начала понимать, какой тихой скучной жизнью мы жили в провинции. Правда, несколько раз я была в Лондоне, но ни разу не была принята при дворе, хотя, полагаю, наш двор во главе с добрым домоседом королем Георгом и его простодушной королевой Шарлоттой очень отличался от расточительного двора короля Франции Людовика XV. По иронии судьбы достойные люди — никто не мог отнять этого у наших короля и королевы — почитались аморальными, а двор Людовика XV, несомненно, безнравственный, был предметом восхищения Ну, пожалуй, не совсем восхищения, но во всяком случае считался настолько интересным, что там обязательно следовало побывать.
Мой новый отец был полон решимости очаровать меня и, как я теперь понимаю, заставить полюбить его страну и его образ жизни. А я была вполне готова к тому, чтобы поддаться очарованию.
Мы добирались до Обинье не спеша, останавливаясь на ночь на превосходных постоялых дворах. Граф гордо называл меня своей дочерью, и я сверкала в отраженных лучах его славы.
— Мы посетим Париж и, возможно, Версаль, позже, — сказал он. — Я хочу, чтобы сначала ты хорошенько познакомилась с моей родиной.
Я счастливо улыбалась. Трудно было найти кого-то, кто бы с большей готовностью откликнулся на такое предложение.
Отец был доволен тем, что я оказалась хорошей наездницей, поскольку, по его словам, путешествовать верхом гораздо интереснее, чем в карете. Это были чудесные дни — я скакала рядом с ним и все еще не переставала изумляться тому открытию, что он мой отец, и чувствовать некоторые угрызения совести, потому что путешествие доставляло мне огромное удовольствие, болтать жизнерадостно, менее сдержанно, чем даже со своей матерью или с покойным Жан-Луи. Причина, как я догадываюсь, крылась в том, что граф был светским человеком и относился ко мне так, словно я уже кое-что понимала в жизни. Он явно не видел поводов скрывать от меня факты, которые человек моего возраста и умственного развития уже должен знать. Именно поэтому мне и было легко разговаривать с ним о Диконе. Похоже, он понимал мои чувства и не пытался оскорблять меня, намекая на то, что они не могут быть глубокими, принимая во внимание мою молодость. В его обществе я не чувствовала себя ребенком, и это было главной причиной, по которой мне так нравилось находиться рядом с ним.
Только когда мы оказались во Франции, граф начал рассказывать мне о своих друзьях и о людях, с которыми мне предстояло встретиться. Как ни странно, до сих пор я и сама не задумалась о том, что у него может быть семья. Почти все время он описывал придворную жизнь, и я просто не могла представить его в домашней обстановке.
Он начал.
— Моя дочь Софи на год с небольшим старше тебя. Надеюсь, вы подружитесь.
— Ваша дочь! — воскликнула я, когда до меня дошел смысл его слов. — Так значит… у меня есть сестра!
— Кровная сестра, — поправил он. — Ее мать умерла пять лет назад. Она хорошая девушка и станет тебе другом, я в этом уверен. Я очень этого хочу.
— Сестра… — пробормотала я. — Очень надеюсь, что я ей понравлюсь. Что бы вы ни делали, мы не станем подругами, если она этого не захочет.
— Она воспитана в повиновении… в большей, как мне кажется, строгости, чем ты.
— Софи, — прошептала я. — Как интересно. Мне просто не терпится увидеть ее.
— Я хочу подготовить тебя к встрече с домашними. У меня есть и сын Арман, виконт де Графой. Графон — небольшое поместье в провинции Дордонь. Само собой разумеется, после моей смерти Арман унаследует мой титул. Он на пять лет старше Софи.
— Так значит… у меня есть и брат. Как интересно! Интересно, у многих ли людей есть семьи, о существовании которых они и понятия не имеют?
— У тысяч. Жизнь, видишь ли, не всегда укладывается в рамки правил. Полагаю, почти у всех существуют свои маленькие тайны.
— Прелестно! Ах, как я хочу поскорее встретиться с ними. А они будут в замке или в Париже?
— Софи будет в замке вместе со своей гувернанткой. По поводу Армана я ничего не могу сказать. Он вполне самостоятельный человек.
— Все это звучит так заманчиво.
— Я убежден, что это и окажется интересным.
— Я так волнуюсь. С каждой минутой это все больше и больше захватывает меня. Сначала новый отец… А теперь еще брат и сестра. А еще какие-нибудь родственники есть?
— Только дальние, которые не должны интересовать тебя. Круг моих близких родственников весьма узок.
Я так волновалась, что почти не замечала окружающих пейзажей. Мы прибыли во Францию через Гавр, затем проехали до Эльбефа и провели ночь в Эвре, столице провинции Эр, в которой находился замок Обинье.
Когда мы добрались до Эвре, граф послал двух слуг в замок предупредить о нашем приезде. Очень скоро и мы отправились в путь, на юг, поскольку, как сказал граф, находясь недалеко от дома, он стал чувствовать непреодолимое влечение к нему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44