— Мне тоже не хочется, — несколько секунд она угрюмо смотрела в сторону, — там будет такая скука.
— А тетя Берта не может поехать одна?
— Она настаивает на том, что я должна ехать с ней. Видишь ли, они знают о моем существовании и хотят видеть обеих своих родственниц.
— Ах, дорогая, все это мне так не нравится. Здесь все так изменилось. Сначала Софи… а теперь ты.
Я обняла ее и прижала к себе. Я редко видела ее настолько растроганной. Мне показалось, что она вот-вот расплачется, а в таком настроении я ее никогда не видела.
Но она не расплакалась. Высвободившись, Лизетта сказала:
— Я вернусь.
— Я надеюсь. И возвращайся поскорей.
— Я вернусь как можно быстрей. Я сама этого хочу. Ведь это, — она сделала широкий жест рукой, — мой дом. Я всегда считала его своим домом… несмотря на то, что не была одной из вас, а являлась всего лишь племянницей домоправительницы.
— Не глупи, Лизетта. Ты всегда будешь одной из нас, во всяком случае, для меня.
— Я вернусь, Лотти. Я вернусь.
— Я знаю. Только поскорей.
— Как можно скорей, — сказала она.
И еще до конца месяца Лизетта с тетей Бертой уехали.
Я наблюдала за их отъездом с одной из башен и думала, смотрит ли на них и Софи.
Я ощущала одиночество.
Жизнь полностью изменилась. Я потеряла и Софи, и Лизетту и только сейчас по-настоящему поняла, какую роль они играли в моей жизни.
Мне ужасно не хватало их. Понятно, почему мне недоставало общества Лизетты — она всегда была такой живой, веселой и легкомысленной; но мне не хватало и тихого, почти незаметного присутствия Софи. Мне было бы легче, если бы я могла приходить в ее комнату, пытаться развлечь ее, поговорить с ней. Но она этого не желала и хотя не выразила своей запрет прямо, дала понять, что предпочла бы, чтобы ее оставили в покое, а в тех редких случаях, когда я все-таки поднималась в ее башню, Софи всегда требовала присутствия Жанны, так что откровенных разговоров у нас не получалось. Мои визиты становились все реже и реже, и я решила, что Софи именно этого и добивалась.
Шарль часто приезжал к нам, и все были изумлены его преданностью, поскольку имение Турвилей находилось на приличном расстоянии от Обинье, и ему приходилось преодолевать долгий и утомительный путь. Но он продолжал приезжать. Во время двух своих последних визитов он не виделся с Софи. Она не хотела его видеть точно так же, как меня, и Жанна сообщила моей матери, что посещения Шарля «настолько расстраивают Софи, что после них она страдает по несколько дней.
Моя мать объяснила это Шарлю, и он внимательно выслушал ее.
— Я думаю, — сказала она, — что встречи с вами, Лотти да и с Арманом напоминают ей о том ужасном вечере. Она может измениться…
Произносила эти слова мать печально, потому что сама уже приходила к выводу, что Софи никогда не изменится.
— Нужно дать ей некоторое время побыть одной, — с надеждой добавила она.
— Я буду продолжать приезжать, — сказал Шарль. Когда он произносил эти слова, я встретилась с ним взглядом и поняла, что приезжает он для того, чтобы видеть не Софи, а меня.
Мне хотелось бы перестать думать о нем, но это оказалось невозможным. Я видела его в своих мечтах, Хотя мужчина моей мечты был наполовину Диконом, наполовину Шарлем. Я не была уверена, о ком именно мечтаю, и мои чувства к Шарлю были похожи на те, что я испытывала к Дикону.
Хотелось бы мне, чтобы рядом со мной оказалась Лизетта. Тогда я могла бы поговорить с ней, а она со своей многоопытностью сумела бы дать мне совет.
Теперь я уже могла разобраться в своих чувствах к Дикону. Это была невинная детская любовь, » телячья «, как ее называют. Мой идол казался мне безупречным, я любила его от всего сердца. И все потому, что была в семье единственным ребенком с детскими идеалистическими мечтаниями. Сейчас я понимала: Дикону нужен был Эверсли и моя мать отдала ему поместье, чтобы показать мне, что, получив его , он больше не нуждается во мне. Это изменило мои чувства к нему. Я знала, что он авантюрист с амбициями и неограниченным аппетитом. Но теперь я поняла и то, что в любом случае мне предстояло разочароваться в нем, что мне следовало получше узнать жизнь и что в любом случае между нами разыгрывались бы жаркие битвы. Тем не менее, я была уверена, что нас все еще связывают какие-то узы и что во мне навсегда останется влечение к нему.
Когда-то я считала, что пресловутым» единственным» является Дикон; сейчас его место занял Шарль.»
Я не питала никаких иллюзий относительно Шарля. Он был весьма многоопытным, может быть, даже аморальным; у него был собственный кодекс поведения, от которого он не желал отклоняться. Он никогда не мог бы быть верным одной женщине; он был воспитан в том же духе, что и его предки — французские предки, если уж на то пошло. Он называл это реалистическим взглядом на жизнь. А это значило, что мужчины по своей сути полигамны и хотя могут любить одну женщину более всех остальных, это не мешает им посматривать по сторонам и удовлетворять свои сексуальные нужды вне брака.
Теперь я стала умней. Вскоре мне исполнялось семнадцать, и понемногу я начинала разбираться в мире, в котором жила. Этот мир отличался от того, в котором жили моя мать, Жан-Луи, моя бабушка и Сабрина. У них был иной набор моральных принципов. Они называли их идеалами. Но это была Франция — мужская страна, что признавало большинство женщин. Думаю, я никогда не согласилась бы признать это. Было очень неприятно сознавать, что, хотя Шарль де Турвиль приезжал в Обинье якобы для встречи с Софи, на самом деле он приезжал повидаться со мной.
Шли недели. Лизетта уехала от нас в августе. Теперь уже стоял октябрь… прекрасный многоцветный месяц, когда буки одеваются в оранжевый наряд, а дубы бронзовеют. Но какая это скоротечная красота! Вскоре ветер сорвет с деревьев красивые листья, и настанет зима. Раньше я любила зиму. Мы гуляли и играли на снегу, а потом возвращались и садились у огня, беседуя… Лизетта, я и Софи. Мы обсуждали людей, жизнь, да все, что угодно… причем Софи лишь изредка вставляла словечко, зато Лизетта говорила за двоих.
Теперь все было иначе. Мне предстояло проводить в одиночестве долгие холодные дни. Но, возможно, вскоре вернется Лизетта. Это был радостный день, когда пришло известие от тети Берта», что, она вернется в замок в начале ноября.
— Ну и слава Богу, — сказала моя мать. — Без тети Берты у нас дела не клеятся.
Меня очень обрадовало, что вскоре я снова буду в компании с Лизеттой. Я уже воображала наши разговоры: мы разработаем план, который позволит вытащить Софи из ее одиночества.
Я хорошо запомнила тот день — двенадцатое ноября. День был мокрый, туманный, почти безветренный, довольно теплый для этого времени года. Я забралась на одну из башен, чтобы посмотреть, не подъезжают ли они. Я уже забиралась туда накануне и собрала зеленые сережки с орешника и пару веточек утесника, спрятавшегося в каменной щели.
Я решила украсить ими комнату Лизетты, чтобы показать, как я рада ее возвращению.
Уже почти наступили сумерки, когда я заметила вдали группу всадников. Подобрав полы плаща, я поспешила вниз, чтобы вовремя оказаться во дворе и встретить прибывших. Я увидела тетю Берту, как всегда, суровую, которой слуга помог спуститься с коня. Но где же Лизетта?
Вышла мать, чтобы встретить тетю Берту.
— Добро пожаловать! — воскликнула она. — Мы так рады видеть вас.
— А где же Лизетта? — спросила я.
Тетя Берта пристально посмотрела на меня.
— Лизетта уже не вернется. Она вышла замуж. Я была слишком потрясена, чтобы говорить.
— Давайте, пройдем в дом, — торопливо проговорила моя мать. — Вы должны нам все подробно рассказать. Я искренне надеюсь, что Лизетта будет счастлива. Я просто уверена в этом.
В некотором замешательстве я пошла за ними в холл!
Лизетта… замужем! Она ушла в какую-то другую жизнь. Неужели я больше никогда ее не увижу?
Я почувствовала себя такой обездоленной, какой никогда в жизни себя не чувствовала.
Уже несколько месяцев Арман был помолвлен с молодой дамой, весьма подходящей партией: брак с ней устраивал всех. Мария-Луиза де Брам он была из хорошей семьи, прекрасно воспитана и имела виды на наследство. Приятно вступать в брак, когда все так удачно складывается, особенно если жених с невестой не питают друг к другу отвращения.
Арман был похож на своих сверстников-французов. Я была уверена, что у него есть амурные связи, но они не имели никакого отношения к браку. Он был доволен подвернувшейся партией.
И отец и мать хорошо понимали, как я себя чувствую, лишившись общества Софи, к тому же было ясно, что у меня с Лизеттой сложилась особая дружба. Они пытались различными способами помочь мне пережить этот трудный период потери подруг юности: возили меня в Париж, но соблазны этого города не могли вывести меня из состояния меланхолии, а только усугубили ее. Бесцельно бродя по улицам, я вспоминала нашу прогулку по Елисейским полям, украшенным фонарями… а уж приближаться к площади Людовика XV я просто не решалась.
Город веселился, но я была не в состоянии разделить это веселье. Я выслушивала придворные сплетни, но мне было совершенно безразлично, приняла Мария-Антуанетта мадам Дюбарри или нет. Если король очарован этой женщиной, вышедшей из парижских сточных канав — как говаривали о ней, — пусть будет. Мне было все равно, что баррийцы — партия мадам Дюбарри — сумели отправить в отставку министра Шуазеля, хотя это имело значение для моего отца, глубоко втянутого в дворцовые интриги. Моя мать слегка беспокоилась за него, так как подобная деятельность всегда была опасной. Постоянно существовала угроза потерять все: и жизнь, и имущество. Ведь продолжали существовать эти ужасные lettres de ca chet, о которых никто не решался говорить, считая это дурной приметой.
Но все интриги и все веселье Парижа не могли снять мое грустное настроение… пока не появился Шарль.
Он, должно быть, знал, что мы в Париже. Впоследствии я часто задумывалась, не сообщила ли ему об этом моя мать. Она знала, что меня влечет к нему, а его ко мне; она продолжала жить в своем идеалистическом мире и видела жизнь не такой, какая она есть, а такой, какой ей хотелось бы ее видеть. Мне кажется, что именно ее наивность так привлекала моего отца. Я была готова поклясться, что с тех пор, как он женился на ней, он оставался ей верен. Она, видимо, воспринимала это как нечто совершенно естественное, не понимая, сколь сильную власть она имеет над ним. И это, конечно, тоже объяснялось ее наивностью.
Мне не суждено было стать такой. Наверное, об этом стоило сожалеть. С другой стороны, все-таки лучше знать правду и воспринимать жизнь такой, какая она есть.
Итак, во время нашего пребывания в Париже туда приехал Шарль. Мы часто вместе прогуливались верхом в Булонском лесу. Иногда отправлялись на пешие прогулки. Однажды мы выехали из города в направлении Сен-Клод; отъехав подальше, спешились, стреножили лошадей и бродили среди деревьев Шарль сказал:
— Вы знаете, что я влюблен в вас, Лотти.
— Только в том случае, если понимать любовь, как вы ее понимаете.
— Мне казалось, что мы становимся друзьями.
— Ну да, мы видимся довольно часто.
— Я вовсе не это имел в виду. Мне казалось, что между нами возникает взаимопонимание.
— Да, мне кажется, я понимаю вас достаточно хорошо.
Он вдруг остановился и обнял меня. Он поцеловал меня… раз… другой… он продолжал целовать меня. Я была ошеломлена и сделала попытку оттолкнуть его, но не слишком решительно.
— Лотти, почему вы не позволяете себе быть самой собой? — спросил он. Я быстро воскликнула:
— Самой собой? Что вы имеете в виду?
— Вы должны признать, что я вам нравлюсь и что вы хотите меня, точно так же, как я хочу вас.
— Уж менее всего мне хотелось бы стать одной из ваших многочисленных дам, предназначенных для удовлетворения ваших желаний… преходящих.
— Вы же знаете, что я хочу вовсе не этого. Вы мне нужны постоянно.
— Неужели?
— Я хочу жениться.
— Жениться… но вы помолвлены с Софи.
— Это не так. Она отказала мне… Навсегда. Это ее собственные слова.
— И вы решили взяться за меня?
— Я думал об этом с самой первой нашей встречи.
— Я помню. Вы искали очередную жертву в заведении мадам Ружмон.
— А разве не я спас вас оттуда? Разве я не заботился о вас? Я не позволил, чтобы гнев семьи обрушился на вас. Я всегда действовал в ваших интересах. Я был помолвлен с Софи до того, как познакомился с вами. Вы же знаете, как устраивают эти браки. Но почему бы время от времени не случаться браку по любви и почему бы нашему браку не быть именно таким?
Я чувствовала, как сердце бешено колотится в моей груди. Я не могла скрыть своего волнения. Убежать из этого печального замка, наполненного воспоминаниями! Софи живет в своей башне, Лизетта уехала. Один день похож на другой… А я никак не могу выйти из состояния летаргии и депрессии.
Я изо всех сил старалась скрыть свое волнение.
— Но ведь есть Софи.
— Теперь уже понятно, что она никогда не выйдет замуж. Меня не удивит, если выяснится, что она хочет уйти в монастырь. Такая жизнь как раз по ней. Но это вовсе не значит, что я теперь обязан оставаться всю жизнь холостым. Я уже говорил с вашим отцом.
Я изумленно взглянула на Шарля.
— Не тревожьтесь, — успокоил он, — я получил весьма благосклонный ответ. Ваша мать решительно настроена не принуждать вас ни к каким поступкам, противоречащим вашей воле. Но благая весть состоит в том, что ваш отец не возражает против того, чтобы я бросил свое сердце к вашим ногам.
Меня насмешила эта напыщенная фраза, и он рассмеялся вместе со мной. Он был остроумен и умел вести легкий разговор — да и как иначе могло быть, ведь я знала его образ жизни. Уже самая первая наша встреча была весьма показательным примером.
— Итак, — произнес он, — мадемуазель Лотти, я прошу вас стать моей женой. По крайней мере, — продолжал он, — вы колеблетесь. Видите ли, я опасался решительного отказа. Не то чтобы я смирился с ним, но не быть отвергнутым в первую же секунду — это уже обнадеживает.
— Вы же понимаете, что все это совершение невозможно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44