– Ну, так в чем дело? – резко спросила она. – Графу Понятовскому предстоит еще долгая поездка.
Петр зашелся в приступе безудержного хохота.
– Граф Понятовский! Это хорошо! Даже очень хорошо! – Он вытер заслезившиеся от смеха глаза. Затем лицо его снова приняло лукавое выражение, и он обратился к своей супруге: – Не сомневаюсь, моя дорогая, что в некоторые моменты ты обращаешься к этому господину не так официально. Или ты принимаешь меня за отпетого дурака? А вы, Станислав?
– Ваше высочество изволит говорить загадками, – устало проговорил Понятовский.
– К черту загадки! – лихо воскликнул Петр. – Все, кто здесь присутствует, отлично знают, о чем идет речь. – Он улыбнулся Казе, но она не ответила на его улыбку.
– Я сыт по горло этим театром. Довольно! – Он вскочил, приблизился к Воронцовой и положил ей на плечо руку. – Вот, взгляните на меня! – воскликнул он тоном ребенка, хвастающего своей любимой игрушкой, – У меня есть она, моя драгоценная возлюбленная. – На глазах Петра блеснули слезы умиления. Он ущипнул Воронцову так, что она подскочила. – А вы тоже любите друг друга. Так разве мы не счастливцы? – Произнося эту речь, Петр энергично жестикулировал своей трубкой.
Понятовский сначала побледнел, но затем не просто покраснел, а побагровел. Зато Екатерина холодно улыбнулась и спокойно ответила:
– Да, конечно, вы правы.
– Я давно уже в курсе дела. Как глупо с вашей стороны, Станислав, так долго от меня таиться. Зачем? Теперь вам не надо будет пробираться во дворец под видом портного, конюха или придворного музыканта. Мы все четверо станем друзьями, чтобы вовсю наслаждаться жизнью.
Петр настоял на том, чтобы пожать графу Понятовскому руку. Казя широко раскрытыми глазами с недоумением взирала на то, что происходило перед ней. Ей казалось, что Петр, улыбающийся, приплясывающий вокруг стола и льющий вино себе на платье, и в самом деле доволен таким оборотом дела.
– Надо выпить за нас четверых, – орал он, наполняя стакан. – И за то, что нам так хорошо. – Тут взгляд Петра упал на Казю, и он опустил свой стакан. – А вы, графиня? Как обстоят дела у вас? Вы одна! – он был искренне огорчен.
– Впрочем, что это я? Пошлем за графом Бубиным! Но постойте, постойте! Напрочь вылетело из головы! Графиня Брюс глубоко впилась в несчастного своими бархатными коготками. – Он вздохнул с деланным трагизмом. – В каком порочном мире мы живем! – И с притворным отчаянием покачал головой.
– Но, быть может, вас это не слишком огорчает. Казя в знак согласия улыбнулась.
В последние три недели она видела Льва лишь издалека. До этого они два-три раза встречались во дворце, но с тех пор как Лев получил назначение старшего конюшего при дворе великого князя, он старательно избегал ее. Казя неоднократно видела Льва прогуливающимся по парку в обществе баронессы Брюс, а однажды на балу наблюдала, как он долгое время беседовал с графом Шуваловым. То обстоятельство, что Лев ее сторонится, только радовало Казю. Но сейчас его усиленные ухаживания за баронессой стали притчей во языцех при дворе, привыкшем к делам подобного рода.
Казя понимала, что союз этих двух людей в любой форме может угрожать ее положению, но, будучи счастлива с Алексеем и уверенна в хорошем отношении и покровительстве Екатерины, не беспокоилась.
Кроме того, она была довольна, что Лев не страдает от ее измены, а нашел себе утешение. Петр продолжал горячо ораторствовать, слова еле поспевали одно за другим.
– Я знаю не меньше десятка достойнейших кавалеров, которые мечутся без сна в своих одиноких постелях, мечтая о подруге. Разрешите мне привезти вам одного из них. Да-да, я настаиваю на этом. Я вытащу его из простынь и самолично доставлю сюда. Видит Бог, я именно так и поступлю. Лучше всего было бы пригласить Брокдорфа, но я знаю, моя дорогая жена его не выносит, а сегодня моя душа просто жаждет того, чтобы все вокруг быди счастливы. – И Петр сделал шаг по направлению к двери.
– Ваше высочество, прошу вас, – Казя не сумела скрыть своего беспокойства и произнести эту фразу беззаботно. Она видела – он пьян, явно не в своем уме и полон решимости исполнить свое намерение.
– Ваша шутка зашла слишком далеко, – холодно сказала Екатерина и поднялась со своего места. – Я удаляюсь. Графиня, проводите меня, пожалуйста. – Петр сразу сник, но замолчал – он лучше, чем кто бы то ни было, знал, что когда Екатерина берет такой тон, спорить бесполезно.
– Прекрасно, – пробормотал он. – Все насмарку. – Он показал Екатерине язык и сердитым рывком поднял Воронцову на ноги. – Пойдем, голубка моя.
На пороге он, однако, обернулся и расплылся в улыбке – такие молниеносные смены настроения были очень типичны для Петра.
– Спокойной ночи, детка, – проговорил он, переводя взгляд с Екатерины на Понятовского и с Понятовского на Екатерину. – Я, вижу, больше вам ни к чему. – Смех его затих в конце коридора. Стукнула дверь.
Екатерина протянула руки к своему любовнику.
– Тебе, значит, нет нужды уходить. Отныне можно не скрываться. Во всяком случае, из-за него. – Она подошла к балконной двери, распахнула ее и вышла наружу.
– Какое прекрасное утро! – воскликнула Екатерина, всей грудью вдыхая свежий утренний воздух и любуясь восходом солнца над погруженным в дымку тумана далеким городом. – Интересно, наслаждается ли императрица, как я, замечательным восходом.
Она подставила лицо лучам солнца и подала руку своему любовнику. Так они и стояли взявшись за руки.
– Надеюсь, ее величество спало в эту ночь немного б-б-больше, чем некоторые другие. – Это замечание Кази вызвало смех Екатерины и Станислава, она склонила голову ему на плечо, а он обнял ее за талию.
Занятые собой, они забыли о присутствии Кази. Она же ощутила на лице легкое дуновение прохладного морского ветерка, уносившего из столовой дымный смрад. Маленькие рыбачьи шлюпки были неподвижны на залитом солнцем серебристом море, чайки громкими криками приветствовали наступление нового дня.
Один голубок, совершенно белый, отделился от крыши дома и слетел на берег... В памяти Кази всплыли голуби из Волочиска с веерообразными хвостами, сидящие на зеленой черепице крыш... Стук копыт Кинги по мощенному булыжником двору... И Генрик на коне, скачущий ей навстречу.
Она вздрогнула от утренней прохлады и вошла в дом.
Глава II
Восьмого сентября того же года ее императорское величество императрица всея Руси Елизавета почтила своим присутствием заутреню в часовне Царскосельского дворца.
Сидя в позолоченном кресле, Елизавета слушала литургию, как вдруг почувствовала себя плохо. Стены в ярких иконах померкли и отступили назад, в голове застучало от духоты переполненной церкви. Елизавета поднялась и, стараясь держаться прямо, медленно направилась к выходу.
Снаружи ее ослепил яркий свет, она вскинула руку, чтобы защитить от него глаза, но лицо ее исказилось, и она зашаталась. Затем взор ее потускнел, и она в роскошном синем с серебром туалете рухнула всем телом наземь.
Долго лежала императрица в тени золотых куполов, посреди толпы крестьян, не осмеливавшихся к ней приблизиться. Из ее раскрытого рта вырывался хрип. Перо, украшавшее ее прическу, свалилось на лицо, но не скрыло ни искривленного рта, ни серой морщинистой шеи. Хотя императрица не так давно перешагнула свое сорокалетие, выглядела она старухой.
Крестьяне сочли, что она скончалась, и пали на колени, не переставая истово креститься. Тут к валяющейся на земле, подобно дохлой собаке, Елизавете подоспела ее свита. Принесли кушетку, вокруг расставили ширмы, крестьян ругательствами и угрозами заставили разойтись. На виду осталась сиротливо лежать лишь маленькая туфелька, упавшая с царственной ноги Доктор-Француз произвел кровопускание, и кровь императрицы, изливаясь на зеленую траву, обрызгала всех, склонившихся над ней. Митрополит Новгородский воздел к Небу руки в тяжелых складках вышитой парчи, напоминавшие крылья, правда золотые, большой летучей мыши, и вознес Господу Богу молитву, чтобы тот явил чудо.
Решили пока что никому ничего не сообщать о случившемся несчастье, за исключением великого князя и его супруги, находившихся в Ораниенбауме. К ним немедленно направили гонца.
На всякий случай было приказано быть наготове и прочим курьерам. Придворные обменивались многозначительными взглядами, стоя над Елизаветой и пригибаясь как можно ближе к ней, в надежде, что она попытается что-нибудь сказать.
На всякий случай!
В этот же день пришло сообщение о сражении при Гросс-Егерсдорфе, и весть о великой победе Апраксина с быстротой молнии распространилась по городу. Его жители дружно высыпали на улицы. Петербуржцы пели и танцевали, бесплатное пиво текло в их глотки, словно вода, незнакомые люди, гордые замечательной победой русского оружия, обменивались рукопожатиями или со слезами на глазах обнимались. «Вот когда мир поймет, что русский солдат это сила... Наглые пруссаки будут, наконец, поставлены на свое место. Видит Бог, браток, война, по сути, закончилась!» – слышалось со всех сторон.
Толпы людей запрудили улицы, направляясь в бесчисленные часовенки и большие соборы, чтобы смиренно вознести свою благодарность Господу Богу. Пушки Петропавловской крепости палили вовсю, воздух над городом дрожал от триумфального перезвона церковных колоколов.
Вечером народ хлынул на набережные глазеть на плывущие вниз по течению Невы ярко освещенные факелами яхты со знатными господами на борту, веселящимися под звуки музыки по поводу победы. Сегодня ни один из зрителей не испытывал обычных уколов, зависти к сильным мира сего, в этот день их всех объединило то, что они ощущали себя русскими.
Как это неизменно случается во время больших национальных празднеств, в рабочих предместьях Петербурга загорелось несколько жалких деревянных лачуг, и искры пожаров смешались в небе с огнями праздничных салютов.
Ликовали и в Ораниенбауме. Во дворце на берегу темного Финского залива великий князь Петр и его супруга пировали по поводу победы со своими придворными.
* * *
После окончания торжественного обеда Екатерина сидела у окна, глядя на просторные террасы, спускавшиеся к спокойной глади моря, Казя, как обычно, находилась рядом. В некотором отдалении от них у другого окна стоял Петр, с мрачным видом кусавший ногти. За его спиной перешептывались собутыльники великого князя, в том числе и Лев Бубин.
Сто фонарей, развешанных на деревьях и мраморных статуях, выхватывали из ночной темноты тепло одетых по случаю осенних холодов людей, передвигавшихся далеко внизу на террасах. До Кази даже долетали крики удивления и восторга, которыми те встречали появление на темном небосклоне салютов, рассыпавшихся после взрыва на сверкающие потоки золотых и зеленых огней, отраженных спокойными водами залива. Екатерина, находившаяся на шестом месяце беременности, беспокойно ерзала на стуле – у нее сильно болела спина – и без особого интереса наблюдала фейерверк. А Казя непрестанно обращалась мыслями к торжественному обеду. Петр сильно напился и вел себя ужасно. На него нашло знакомое уже Казе настроение, когда ему хотелось во что бы то ни стало поставить своих гостей в неловкое положение. По его приказанию облили вином нового конюшего – безобидного и беззащитного молодого человека, который выдержал издевательскую процедуру с чувством собственного достоинства. Это привело Петра в бешенство, он во всеуслышание отпустил несколько едких замечаний в адрес конюшего, не скупясь на площадную ругань. Вспоминая об этих сальностях, Казя краснела от смущения. Она заметила, что Екатерина сжала кулаки, костяшки на суставах ее пальцев побелели, глаза зажглись негодованием. Но она не потеряла самообладания и с ослепительной улыбкой продолжала беседовать со своим соседом по столу.
Кончилась эта сцена тем, что Петр опрокинул свой стул и выскочил из комнаты. Но теперь он внезапно вернулся, и тут-же накинулся на своих верных собутыльников.
– Кому охота пялить глаза на эти идиотские выходки?! Мою скрипку сюда, живо! – Дружки Петра наперегонки кинулись исполнять его поручение.
– Его высочество не желает примириться с поражением своего героя – Фридриха, – тихо произнесла Екатерина. – Боюсь, в ближайшие дни ничего хорошего нас не ждет.
Петр с невероятно сосредоточенным видом заходил взад и вперед по комнате, терзая скрипку и оглашая комнату нестройными звуками.
– О Боже! – воскликнула его жена. – Неужели теперь и вечер будет отравлен, мало ему обеда! – Она проводила глазами с шипением взлетевшую вверх ракету, выждала, когда потухнет последняя искра салюта, и лишь тогда заговорила вновь. – Все его мастерство заключается в том, что он старается извлечь из несчастного инструмента как можно более громкие звуки. – Она улыбнулась. – Принесите себе стул, Казя, и сядьте. Не хотите же вы, чтобы у вас ноги отекли, как у меня.
Раздался взрыв аплодисментов – Петр закончил исполнение первой пьесы.
– Еще, ваше высочество, еще! Просим, просим!
– Да! Это было восхитительно! – Над головой Петра стояло облако табачного дыма. Одна-две головы повернулись в сторону Екатерины, кто-то тихо хихикнул.
– Нет ничего хуже, чем иметь мужем мальчишку, – заметила Екатерина как бы про себя. Она вздохнула. – А между тем, я бы хотела его любить, но это невозможно, – с досадой добавила она. Тут же снова раздалось громкое завывание скрипки.
– Знаете, что он поспешил сообщить мне в первые же минуты после помолвки? Что он безумно влюблен в мадам Лопухину. И так всю жизнь. Будь я без ума от него, не было бы на свете существа несчастнее меня. Я бы умирала от ревности, которая бы всем принесла горе. – Екатерина засмеялась, словно над необыкновенно удачной остротой. – Поверьте, если бы он домогался моей любви, он бы ее имел, ибо меня с детства приучили к мысли о том, что человек прежде всего обязан выполнять свой долг. А ведь до того, как его изуродовала оспа, он был очень недурен собой. – Екатерина, с горечью изливавшая свою душу, замолчала и стала внимательно наблюдать за своим супругом, который резкими взмахами смычка расправлялся со следующим номером – небольшой легкой мелодией.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49