Отзывчивый сайт Водолей 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

И ради этих призрачных благ судьба лишила ее всего того, что она так любила. Никогда не следует предаваться чрезмерной любви – подобное чувство обречено погибнуть. Да, да, погибнуть, ибо Бог заставляет за все платить.
Снова разразился ливень, застучал в стекла окон и по крыше. Марыся, Яцек. Ее ребенок. Генрик... Жизнь преподала ей один их самых жестоких уроков.
Расстроенная мрачными мыслями и утомленная слезами, Казя незаметно для себя уснула.
В конце месяца вместо дождя стал падать снег, смягчивший мрачные силуэты деревьев и прямолинейные очертания большого дома. Лев был прав – зима предстояла тяжелая. Он уехал на охоту, значит, несколько дней Казю не будут допекать его молящие глаза и осторожные попытки попасть в ее постель. До сих пор Казе удавалось как бы не замечать их, разрешая ему лишь мимоходом коснуться ее, притронуться на миг трепещущими губами к ее волосам, а затем со смехом отдернуть голову, увернуться от его протянутых рук, шепотом намекая на грядущее блаженство, которое она ему подарит. На ночь она запиралась в своей комнате и нередко слышала, как Лев скребется пальцами по двери или даже умоляет впустить ее, обычно пьяным голосом. Но она притворялась спящей, и он несолоно хлебавши уходил, обругав ее злой сукой.
Она сознавала, что ведет себя жестоко, но понимала, что иначе нельзя. К этому убеждению она пришла в тот день, когда он при ней заставил сына избить родного отца. Вот тут-то она и увидела, что за человек на самом деле Лев Бубин.
Сейчас Казя стояла в спальне перед большим зеркалом, держа в руках синее платье Наташи. За окном лениво падал снег. Нельзя сказать, что Лев совершенно лишен привлекательности – Казя знала многих мужчин, куда менее видных. Но ее отталкивала его трусливая душонка. Если бы он не скулил жалобно, как побитая собака, у нее под дверью, а набрался смелости и взломал ее! А потом, эта жестокость... Казя не спеша надела нижнюю юбку, с отвращением вспоминая сцену избиения отца сыном.
А дело было так. Они со Львом ехали верхом – ему нравилось показывать ей Ютск. Что ни день – они отправлялись в другую часть большого имения, и повсюду крестьяне, завидев молодого господина, падали перед ним ниц.
– Они жалкие свиньи, не более того, – говорил он, смеясь своим недобрым смехом. – Бездельники, каких мало. И понимают лишь один язык – хорошую палку.
Они лежали перед ним, распростершись на земле, и он нарочно пускал лошадь галопом по лужам, так что брызги летели на их головы, доставляя ему величайшее удовольствие. Казя вспоминала крепостных в Волочиске. Их, конечно, тоже иногда пороли, не без того, но ведь не за безделицу какую-нибудь, а исключительно за серьезные провинности.
А эти люди и впрямь напоминали ей животных. Одетые в лохмотья, мрачные и запуганные, они глядели на своего хозяина раболепно, всячески стараясь ему угодить. Он во всю глотку поносил их последними словами, кнут его то и дело свистел в воздухе, а они в ответ лишь кланялись еще ниже и пресмыкались перед ним.
...Казя начала натягивать на себя тяжелое платье. Два дня назад им навстречу попался на дороге шатающийся старик.
– Ложись! На колени! – заорал Лев. Но старик бросил на него бессмысленный пьяный взгляд и сплюнул. Лев приказал работающим поблизости дровосекам доставить его к господскому дому, и те подхватили старика под руки и притащили в конюшню.
– Давыдова сюда! Да с розгами! И вы, ленивые черти, поворачивайтесь попроворнее, не то и с вас шкуру спущу! – Его глаза загорелись хорошо знакомым Казе блеском.
Прибежал, запыхавшись, кузнец с пучком розог в руке.
– Бей его, Давыдов! – Лев указал кнутом на старика, беспомощно висевшего мешком между двумя лесорубами.
– Но, ваше превосходительство, я не могу, – запинаясь, выговорил кузнец. – Ведь это, это...
– Ты спорить со мной? Я знаю, это твой отец. Бей его, кому говорят!
И кузнец избил своего отца.
– Сильнее, Давыдов, сильнее! Небось не зерно молотишь!
Старик кричал и извивался в руках своих палачей. Рука кузнеца поднималась и опускалась на окровавленную спину и ягодицы отца с такой силой, что розги превратились в щепу.
Казя пыталась остановить экзекуцию, но Лев ее не слышал, он был не в себе. Он буквально наслаждался, пожирая выпученными глазами отвратительную сцену и подскакивая в седле при каждом ударе.
– Довольно! – Закричала, не выдержав, Казя и что было силы дернула Льва за рукав.
– Велите прекратить!
– Достаточно! – злобно ухмыльнулся Лев. – Веди его мой и научи там старого дурака, как следует себя вести со своим барином.
Давыдов, всхлипывая, поднял на руки стенающего отца и медленно побрел прочь.
– Теперь ты знаешь, – сказал Лев на обратном пути, – они делают все, что я велю. – Он все еще находился в состоянии неестественного возбуждения, и Казя в этот момент поняла, как она может подчинить Льва себе и превратить в своего раба.
Низкий вырез на лифе синего платья заканчивался мягкими белыми кружевами, которые обрамляли соблазнительную полную грудь Кази. «О да, господин Лев, в моих силах заставить вас пресмыкаться предо мной», – подумала Казя, глядясь в зеркало и не спуская с него глаз, сделала пируэт. Она надела верхнюю юбку в складку и стряхнула рукава, поправляя кружева на манжетах. Волосы она сначала подняла вверх, но, передумав, распустила по плечам, руки протянула навстречу своему улыбающемуся отражению в зеркале, а затем опустила на пышную юбку.
За ее спиной раздался кашель, и тут же в зеркале она увидела стоящего в дверях отца Льва, который смотрел на нее поверх очков.
– Вот вы где, дорогая. Извините за вторжение, я хотел узнать, не пожелаете ли вы закончить нашу партию? – Казя каждый вечер играла со стариком в шахматы, часто позволяя ему выигрывать. Она повернулась к нему улыбаясь, но улыбка немедленно сбежала с ее лица: побледнев, как полотно, он поднял руку ко лбу и пошатнулся.
– Что с вами? – Казя схватила его руку. – Вы здоровы? Садитесь, вот стул.
– Ничего, ничего, не волнуйтесь. Это платье... При тусклом освещении... На какую-то долю секунды я принял вас за Наташу. Он дышал учащенно, глаза его были закрыты. Казя, очень обеспокоенная, склонилась к нему и положила руку на его плечо – она успела привязаться к этому человеку.
Когда много лет назад Петр Великий назначил графа Александра Бубина губернатором Воронежа, последний, наверное, выглядел очень внушительно, но сейчас это был трясущийся старик в старомодном бархатном кафтане коричневого цвета, покрытом пятнами от вина и табака. Его левая щека отвисала, а говорил он так, словно рот его был забит едой.
Постепенно к нему вернулся естественный цвет лица, он слабо улыбнулся и пожал ей руку.
– Какая жалость! – произнесла Казя. – Знай я...
– Не огорчайтесь, дорогая! Платье необычайно идет вам. Наташа была бы довольна, что вы его носите.
– Вы ведь ее очень любили? Не правда ли? Длинным неровным ногтем он соскреб крошку, прилипшую к кафтану.
– Наташе следовало родиться мужчиной. Ей нравилось жить здесь. А Льву... – он пожал плечами скорее огорченно, чем сердито. – Молодого человека, естественно, влечет к себе Санкт-Петербург. Но настанет день, он остепенится, и как все Бубины на протяжении вот уже двухсот лет, возвратится в Ютск и станет хозяйничать.
Особой надежды в его голосе не было слышно.
– Иногда мне кажется, что всему виной я. – Он просунул палец под грязный парик и почесал голову. – Лев – сын и к тому же первенец, но к Наташе я относился с особой нежностью. После смерти жены я перенес всю свою любовь на дочь. Вы же знаете, Казя, как это бывает. Каждому необходимо иметь рядом близкого человека, и Наташа стала для меня светом в окошке. – Он грустно покачал головой. – А теперь я понимаю, что мальчику это было очень неприятно. – Граф Александр замолчал и опустил подбородок на костлявую грудь. «Эта девушка могла бы сделать из него мужчину, – подумал он. – Став моей невесткой, она займет место покойной Наташи». Старые, померкшие глаза Бубина зажглись.
– Говорят, Санкт-Петербург замечательный город, – сказала Казя, усаживаясь напротив.
– О да, дорогая! Это самое выдающееся творение царя Петра. Венеция среди снегов.
Он взглянул на нее, склонив голову набок. «Точь-в-точь дружелюбная старая черепаха, – подумала она, – зубов нет, рот ввалился, очень напоминает безобидную версию Мишки». «Никто не знает, кто она и откуда, ну и что из того? – думал он в это время. – Но происхождения, бесспорно, благородного, это видно с первого взгляда. Правда, полька, но, Господи Боже мой, разве поляки и русские не вступали испокон веков в брак? А из нее вышла бы великолепная хозяйка имения».
– В прошлом году Лев неожиданно быстро возвратился из Санкт-Петербурга. Уж не знаю, в чем дело – ведь он никогда ничего мне не рассказывает, – но полагаю, что здесь замешана девушка. Сдается мне, что друзья высмеяли его выбор. А сейчас, хотя его и тянет назад, в то же время он боится насмешек. – И старый граф лукаво взглянул на Казю.
– Вот если бы вы... Будь он с вами, никто и не вспомнит о прошлогодней промашке, – по мере того как граф проникался этой идеей, она ему все больше нравилась. Казя своей красотой и обаянием осветит немногие оставшиеся ему годы жизни, дом наполнится ее смехом, в нем снова воцарится беззаботное веселье, как в старые добрые времена. Но Казя не слушала его. Фике в Санкт-Петербурге. Они встретятся – в этом она не сомневалась, – и кто знает...
– Не важно, кто ты и откуда явилась, а важно, что ты живешь с нами, и да благословит тебя за это Бог, дорогая, – промолвил старик, бросил на нее из-под бровей испытующий взгляд и потрепал по колену.
Со двора донеслось цоканье конских копыт, а следом за ним раздался голос Льва, на этот раз веселый. В прихожей послышались его тяжелые шаги, он громко позвал Казю.
– Значит, сегодня партию не закончить, – с грустью заметил его отец. Лев вихрем ворвался в комнату, и старик немедленно, хотя и с явной неохотой, покинул ее. На щеках Бубина-младшего играл румянец, он улыбался во весь рот.
– Забили трех здоровенных кабанов и восемь оленей. И медведя бы добыли, но никак не могли поднять его из берлоги. – Он с одобрением оглядел Казю в красивом туалете.
На этот раз она не оттолкнула его, когда он положил руки ей на плечи, не отвернула голову в сторону. Напротив, она впервые поцеловала его в губы, но затем, рассмеявшись, выскользнула из его объятий.
– Нет, нет, Лев. Не сейчас.
Платье сползло с одного плеча, обнажив его. Глаза ее на фоне черных волос напоминали весеннее небо. Самым кончиком языка она медленно провела по корням его испорченных зубов.
– О Боже! – прошептал он с затуманившимися глазами. – Ты прекрасна.
В эту ночь она впервые впустила его к себе.
Казя лежала с открытыми глазами, прислушиваясь к реву метели в верхушках деревьев. Вокруг дома бушевал ветер, большая кровать под Казей подрагивала. Рядом спал Лев, лежа на спине с открытым ртом. «Все же он храпит не так громко, как Емельян», – подумала Казя и слегка толкнула его в бок. Храп прекратился. Лев повернулся к ней, положил свою костлявую ногу на ее бедро и что-то пробормотал сквозь сон.
От особенно сильного порыва ветра задребезжали стекла в окнах, и на миг ярко вспыхнул огонь в печи. Завтра Рождество. Вот уже два месяца, как она допустила Льва до себя. Глядя в полутемный потолок над собой, она с отвращением вспоминала проведенные с ним длинные ночи.
Любовником он был по-прежнему неопытным, собой владел плохо. Он дышал на нее винным перегаром, пыхтел и потел от усердия, но думал исключительно о своем удовольствии. В этом отношении он был точно, как Емель. В женщине он видел не живое существо со своими желаниями и чувствами, а всего лишь кусок мяса, созданный для того, чтобы его целовать, ласкать, бить.
Она очень быстро убедилась в том, что, как и предполагала, в постели может подчинить его своей воле, так, что он стал ее рабом и физически и духовно. Теперь при одной мысли о ее теле он едва не сходил с ума от вожделения. Одного ее взгляда или прикосновения достаточно, чтобы он, прикажи она, приполз к ней по битому стеклу и стал лизать ноги.
Иногда она помогала ему самоутвердиться, старалась забыть о себе и позволяла делать с ней все, что ему заблагорассудится, даже направляла его руки, и он, пробудившись утром, с приятным удивлением вспоминал о проявленной им доблести, полагая, что она его любит.
– Ты хоть немного любишь меня? – спросил он однажды. – Меня, именно меня, а не графа Льва Бубина?
Казя горько улыбнулась в темноте.
– Я знала в своей жизни трех мужчин. Одного из них я любила. Не требуй от меня слишком многого, Лев. Будь доволен тем, что есть.
В оконное стекло ударилась сломавшаяся ветка. Где-то в доме распахнулась дверь и со скрипом стала ходить взад и вперед. Лев проснулся, и она сразу напряглась. Он тут же повернулся и положил руки ей на грудь.
–Лев?
Он сказал что-то ей в плечо, лег на нее всей своей тяжестью. Она не шелохнулась.
– Иди ко мне, – попросил он. – Иди ко мне, милая. Покажи еще что-нибудь из этих турецких трюков. Вот сейчас. Пожалуйста.
– Хочешь знать, кто я такая?
Но ее слова не достигли его слуха. Она позволила ему овладеть собой, дала немного поспать, а затем разбудила.
– Моя фамилия Раденская, – сказала она. – Моя семья жила на Украине с начала прошлого века.
Казя говорила медленно, четко выговаривая каждый слог, как если бы она беседовала с ребенком, поучая его. У Льва сердце запрыгало от радости, он сел на кровати.
– Я так и знал, – воскликнул он. – С первой минуты, как я тебя увидел. Но, – добавил он подозрительно после небольшой паузы, – если ты та, за кого себя выдаешь, то почему ты ехала по степи одна и говоришь как казачка?
– Это очень длинная история, Лев. А я устала, – и Казя зевнула.
Он долго сидел, мечтательно глядя на горящий в печи огонь, пока холод не заставил его забраться под одеяло.
– Моя мать из рода Чарторыйских, – внезапно сказала Казя.
– Чарторыйских? – Недоверчиво повторил Лев. – Быть того не может. Это одна из самых знатных польских семей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49


А-П

П-Я