ПРОШУ ВСТАТЬ, СУД ИДЕТ!
В зале был один-единственный человек - обвиняемый. Председательствующий печально оглядел пустующий зал, кашлянул в кулак и кивком головы пригласил обвиняемого сесть...
Тот сел.
- Суд заранее приносит глубокие извинения уважаемому обществу и обвиняемому за то, что он по весьма серьезным и уважительным, к тому же независящим от него причинам лишен возможности соблюсти все пункты процессуального кодекса, а следовательно, и полный ритуал судебного заседания. - Председательствующий отер рукавом выступивший на лбу пот. Зал безмолвствовал.
- Сегодня, - продолжал председательствующий, - двенадцатого августа сего года, рассматривается дело по обвинению Исидора Иосифовича Саларидзе в преступлении, предусмотренном сто четвертой статьей Уголовного кодекса Грузинской ССР.
Председательствующий сел.
- Обвиняемый, встаньте!
Саларидзе встал.
- Фамилия?
- Саларидзе.
- Имя, отчество?
- Исидор Иосифович.
- Возраст?
- Рожден в шесть часов утра одиннадцатого мая тысяча девятьсот десятого года в городе Хашури. Имею высшее образование. Владею грузинским языком, французским и немецким языками. По профессии экономист. Работал в Статистическом управлении, женат. Жена скончалась в тысяча девятьсот шестидесятом году. Имею дочь и внучку. Жил на Вашлованской улице, номер сто пятьдесят один. Член партии с тысяча девятьсот тридцатого года.
- Были членом партии, - поправил председательствующий.
- Был и есть! - повторил Саларидзе.
Председательствующий не возражал.
- Обвиняемый Саларидзе, получили ли вы обвинительное заключение и когда?
- Получил в прошлую субботу.
- Ознакомились ли вы с обвинительным заключением?
- Да, ознакомился.
- Признаете ли себя виновным в предъявляемом обвинении?
- Нет!
Ответ был для председательствующего явно неожиданным. Он обвел растерянным взглядом сидевших рядом с ним за длинным деревянным столом людей. Те утвердительно кивнули головой. Тогда председательствующий обратился к пустому залу:
- Приступаем к судебному разбирательству. Дело рассматривает Верховный суд в следующем составе: председатель - Накашидзе, государственный обвинитель - Девдариани, народные заседатели - Гулоян и Гоголадзе.
Объявив состав суда, председатель умолк и долго пристально смотрел на сидевшего на табуретке подсудимого - съежившегося, словно продрогший воробей, старика, с припухшими веками и мешками под глазами.
- Подсудимый Саларидзе, у вас нет отвода в отношении состава суда?
- Нет! - привстал Саларидзе.
- Имеете какие-либо претензии?
- Нет!
- При предварительном следствии вы отказались от защиты?
- Так точно!
- Может, желаете, чтобы суд назначил вам защитника?
- Никак нет!
- В таком случае прошу вас дать суду показания по предъявленному вам обвинению и известным вам обстоятельствам дела!
Председатель оперся локтями о стол, положил голову на скрещенные ладони, закрыл глаза и приготовился слушать.
- Около часу ночи меня разбудил протяжный звонок, - начал Саларидзе. - Я понял - вернулся зять. Дочь, видимо, спала: звонок звонил не переставая. Наконец послышался звук открываемой двери и голос зятя - он вошел, что-то напевая.
- Завалилась? Не ждешь меня? - рявкнул он задиристо и грохнул чем-то об пол.
- Не шуми ради бога, люди спят. Поздно уже, иди ложись! - спокойно ответила дочь.
- Люди? Какие люди? Ах, твой папаша-экономист, да?
- И ребенок спит.
- Ребенок мой! Хочу разбужу, хочу - нет!
Зять все расхаживал по прихожей. Я понял - он опять пьян. Потом они ушли к себе в комнату, в комнату моей дочери и зятя. Я слышал громкие голоса, однако слов не разбирал. Дочь о чем-то просила, уговаривала его, а он все более расходился, орал, ломал какие-то вещи. Несколько раз жалобно вскрикивала дочь, потом заплакал ребенок. Не было сомнения - он избивал мою дочь!.. Я не мог больше терпеть. Встал, зажег свет и пошел в комнату дочери и зятя. Дочь сидела на кровати, утирая одной рукой сочившуюся из разбитой губы кровь, а другой поглаживала по головке ребенка.
- Убью вас, неблагодарные, мать вашу!.. - орал зять. - Убирайся отсюда! Убирайся, старый хрыч, мать твою!.. - завопил он еще громче, увидя в дверях меня.
Я подскочил к нему и дал затрещину. Сперва он оторопел от неожиданности, а потом ударил меня. Удар был очень сильный. Я упал на пол. Дочь с криком бросилась ко мне.
- Животное! Зверь! - рыдала она, суетясь надо мной.
- Дедушка-а! - ревела внучка.
Я кое-как поднялся, пошатываясь, прошел в свою комнату, снял со стены охотничье ружье двенадцатого калибра и вернулся. При виде ружья зять вздрогнул.
- Уходи из моего дома! - сказал я.
- Брось ружье! - крикнул он.
- Убирайся из моего дома! - повторил я.
- Брось ружье, старый идиот! - заорал он и двинулся на меня.
У народного заседателя Гулояна от волнения взбухли жилы на шее и на лбу, он порывисто поднялся. Государственный обвинитель Девдариани насилу усадил его. Председатель грыз ногти.
- Я направил на него ружье, уставив дуло в живот, и взвел оба курка, - продолжал подсудимый. - Он схватился за ствол и стал вырывать ружье из моих рук. Я спустил курки... Выстрелов я не слышал. Я увидел лишь, как упала без чувств моя дочь и как хлынула кровь изо рта зятя. И увидел еще обезумевшие глаза внучки... Все происходящее казалось мне сном, и не было в тот миг человека на свете, кто бы сумел убедить меня в обратном.
- Почему? - спросил председатель.
- Дело в том, что ружье не было заряжено! - Подсудимый вздохнул глубоко и с облегчением, словно кто-то снял с его плеч непосильную ношу.
Изумленный суд молчал.
- Каи же это? - прошептал наконец председатель.
- Ружье не было заряжено! За два дня до этого я собственными руками чистил его! Ружье не было заряжено! - твердо произнес подсудимый.
- Кто же его зарядил?
- Мой зять.
- Кто вам это сказал?
- Он сам. Перед смертью, лежа на моих руках, он сказал мне об этом глазами... Я понял. Никто другой не понял бы, но я понял!
- Кто может подтвердить ваши слова?
- Никто!
- Дальше?
- Дальше все происходило без моего участия... Я ничего больше не знаю.
- У вас есть что добавить к сказанному?
- Ничего.
- Подумайте!
- Мне нечего добавить к сказанному.
Председатель пожал плечами и взглянул на государственного обвинителя. Тот недоуменно развел руками.
- Может, вспомните какую-либо деталь? - настаивал председатель.
- Какую деталь? - не понял подсудимый.
- Деталь, обстоятельство, оправдывающее вас!
- Нет таких обстоятельств.
- В таком случае, - обратился председатель к пустому залу, позвольте предоставить слово государственному обвинителю, прокурору Девдариани. Прошу!
Прокурор приступил к допросу подсудимого.
- Подсудимый Саларидзе! Вы полагали, что ружье не заряжено? Так?
- Так точно.
- Объясните, зачем же в таком случае оно вам понадобилось?
- Чтоб напугать зятя.
- Вы были уверены, что можете незаряженным ружьем напугать зятя?
- Нет, пустым ружьем его нельзя было напугать!
- И все же вынесли ружье?
- Он должен был подумать, что ружье заряжено.
- Какое это для вас имело значение? Вы-то знали, что это не так?
- Я был уверен, что он испугается и попросит прощения.
- Но этого не случилось?
- Нет.
- А если б он извинился, вы простили бы ему оскорбления дочери и вас самих?
- Простил бы в том случае, если б увидел его на коленях! - ответил Саларидзе после продолжительного молчания.
- Саларидзе! Ваш зять не испугался ружья. Он пошел на вас. Следует ли из этого, что он был уверен в безопасности оружия, то есть знал, что ружье не заряжено?
- Так точно!
- Зачем же вы взвели курки? С какой целью? Ведь вы оба знали, были уверены, что ружье не выстрелит?
- Я... Я предпринял последнюю попытку...
- Саларидзе! Зять знал, что ружье для него не представляет никакой опасности... Оно не заряжено... Почему же он потребовал бросить его?
- Не знаю.
- Спуская курки, вы были уверены, что ружье не выстрелит?
- Безусловно!
- Зачем же вы спустили курки?
- Механически...
- Итак, вы знали, что выстрела не последует. Что вы намеревались предпринять дальше?
- Не знаю...
- Зять мог отнять у вас оружие? Как вы думаете?
- Да.
- Саларидзе! Допустим, вы бы знали, что ружье заряжено. Спустили бы вы тогда курки? Повторяю вопрос: если б вы знали, что в стволах ружья лежат патроны... произвели бы вы в таком случае выстрел?
Саларидзе попросил воды. Отпив глоток и облизав пересохшие губы, он отрицательно покачал головой, но произнес:
- Не знаю...
- Саларидзе! Думали ли вы раньше, до этого случая, что вы способны убить?
- По-моему, нет человека, кто бы не задумывался над этим!
- И к какому вы приходили выводу?
- Вывод не имеет значения, а факт налицо: мой зять мертв!
- Нас интересует - это было умышленное или неумышленное убийство, проговорил про себя прокурор, а затем продолжал громко: - Саларидзе! Еще один вопрос: пользовался ваш зять ружьем?
- Да, пользовался.
- Не предупредил ли он вас в последнюю минуту, в самую последнюю секунду, что ружье заряжено?
- Нет! Нет! - воскликнул Саларидзе. - Это он сказал потом, сказал глазами, понимаете?! Он умирал у меня на руках и сказал об этом мне, только мне! Мне сказали правду его глаза!
Саларидзе закрыл лицо руками и застыл...
- Уважаемый председатель! У меня больше вопросов нет.
- Нет ли вопросов у уважаемых заседателей? - спросил председатель.
Гулоян отрицательно покачал головой. Гоголадзе утвердительно кивнул.
- Пожалуйста, прошу вас!
- Подсудимый Саларидзе! Возвращался ли домой до того дня ваш зять в пьяном виде и в позднее время?
- Да, такие случаи бывали.
- В ваших показаниях есть такие слова: "Не было сомнения - он избивал мою дочь!" Не хотели ли вы сказать этим, что ваш зять бил жену и до этого случая?
- Не знаю... Насчет избиения не знаю... Но за последнее время он часто пил, скандалил, дебоширил, вообще в пьяном виде вел себя отвратительно!
- Уточните: часто пил, часто скандалил или часто бил?
- Я уточняю: пил, скандалил, вел себя по-хамски! Что здесь непонятного!
- Подсудимый Саларидзе! Вы напрасно нервничаете! Мы хотим установить облегчающие вашу вину обстоятельства, поэтому не обижайтесь, если мы задаем вопросы, даже незначительные! Все, что здесь делается, - в вашу же пользу! - объяснил заседатель Гоголадзе.
- Благодарю вас! - нервозно ответил Саларидзе.
- Вот именно, вы должны быть благодарны нам! А теперь скажите, что значит: "за последнее время"?
- Не понял вас!
- Вы заявили: "За последнее время он часто пил, скандалил..." Что вы подразумеваете под выражением "последнее время": год, два года, позавчера, вчера?
- Год, примерно год, как это началось...
- А что же с вашим зятем произошло год тому назад? Почему он вдруг стал пить и скандалить?
- Не знаю!
- В своих показаниях вы дважды произнесли "комната моей дочери и зятя". И вообще, вы называете сперва дочь, а потом зятя.
- Да, это так.
- Почему?
- Потому что дочь - моя дочь, а комната эта ее, дочери, а он перебрался к нам после того, как стал ее мужем.
- Так. Понятно.
- Что значит - понятно! - взорвался Саларидзе. - А как, по-вашему, я должен называть комнату в моем доме - "комната зятя"?! Это, по-вашему, было бы правильнее?!
- Было бы правильнее назвать так: "их комната".
Саларидзе вздохнул.
- Еще вопрос. Вы сказали государственному обвинителю, что крикнули зятю: "Убирайся Из моего дома!" Так?
- Да, так!
- Тем самым вы намекнули своему зятю на то, что он живет не в собственном, а в чужом, то есть в вашем, доме?
- Это он знал без моих намеков!
- Значит, в чужом доме, да?
- Пока я жив, мой дом будет называться моим домом! А после моей смерти... - Саларидзе вдруг осекся, поняв, что сказал нечто глупое и ненужное... А заседатель, не дав ему опомниться, продолжал с видом победителя:
- А не кажется ли вам, Саларидзе, что такая ваша позиция послужила причиной пьянства и хамского, как вы говорите, поведения вашего зятя?
- Нет, не кажется! - упрямо ответил Саларидзе.
- Что же в таком случае? Может, друзья?
- Нет!
- Женщины?
- Нет!
- Может, он завел любовницу?
- Нет!
- Перестал заботиться о семье?
- Нет!
- Что же тогда, что?
- Деньги!
- Что? - лицо Гоголадзе перекосилось от удивления.
- Деньги!
- Ничего не понимаю...
- Год тому назад мой зять был отличным парнем, уважительным, спокойным, что называется, тише воды, ниже травы... Но вот однажды он вернулся домой навеселе, стал посреди комнаты с несколько смущенным, но вместе с тем победоносным видом и небрежно бросил на стол пачку двадцатипятирублевок.
- Что это? - спросила дочь.
- Моя доля! - ответил зять. Дочь унесла деньги в свою комнату.
- Откуда это? - спросил я.
- Из тигриного зада! Так он и ответил мне, уважаемый народный заседатель! - обернулся Саларидзе к Гоголадзе. Тот промолчал. - Вот с того дня и началось крушение нашей семьи... Спустя неделю зять выразил во время обеда недовольство, что за столом нет хашламы*. Потом он как-то заявил, что плевал на такую семью, где в подвале не сыщется хотя бы тонна вина, дюжина ящиков "Боржоми", две дюжины пльзенского пива да сотня сушеной воблы. В следующий раз, когда он снова принес деньги и я опять спросил откуда они, он по-прежнему сослался на тигриный зад и добавил, что я только напрасно занимаю свое место на работе и что вообще мое поколение не умеет жить.
_______________
* Х а ш л а м а - мясное блюдо.
- Минуточку! - прервал подсудимого председатель. - А спрашивала ли ваша дочь у мужа, где и как он добывает деньги?
- К несчастью, об этом жены мужей не спрашивают!
- Дальше? - спросил председатель.
- Я предостерег его, что в один прекрасный день он попадет за решетку и с него спросят за все. Он ответил на это, что все мы давно уже арестованы и отбываем наказание, только не чувствуем этого... Когда же я возразил, что отнюдь не отбываю никакого наказания и спокойно сплю, потому что не совершаю бесчестных поступков, он рассмеялся мне прямо в лицо.
- Почему так?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20