«Он тоже мне не поверил», — подумала Джил. И к ее ужасу, ей показалось, что в его глазах она увидела жалость. — Он попросил меня выйти за него, — хрипло проговорила она.
— Не важно, — сказал Алекс. — Это спорный вопрос. Лорен?
Джил внезапно охватила решимость. Она не должна показывать этой семье, что сама сомневается, что сомневался и Хэл, что, возможно, все они правы, а ошибается она.
О Боже!
Лорен сделала шаг вперед. Глаза у нее покраснели от слез.
— Идемте со мной. Я провожу вас в вашу комнату.
Она повернулась и стремительно вышла из гостиной, не посмотрев, следует ли за ней Джил.
Та помедлила, в последний раз взглянув на Алекса. Он пристально смотрел на нее, и у нее появилось неприятное ощущение, будто он чувствует ее смятение и сомнения, подозревает, что было на самом деле. Но этого не могло быть. У нее явно, что вполне объяснимо, паранойя.
— Поговорим завтра. — Алекс кивнул.
Непреклонность его тона заставила Джил поспешить прочь. Она не имела ни малейшего желания беседовать с ним ни завтра, ни когда бы то ни было. Спотыкаясь, Джил пошла за Лорен, жалея, что оказалась в доме Шелдонов и познакомилась с ними.
Джил поднялась вслед за Лорен на третий этаж. Лорен не сказала ни слова. Ее плечи были напряжены. Идя по длинному устланному сине-золотым ковром коридору, стены которого были увешаны картинами, Джил внезапно захотела найти комнату Хэла. Комнату, где он вырос. Комнату, где останавливался, когда жил в городе. Это принесло бы ей немного утешения.
Они остановились перед красиво отделанной дверью.
— Доброй ночи. — Лорен кивнула и пошла прочь.
Джил посмотрела ей вслед, вошла в комнату и закрыла дверь.
Ее сумки принесли сюда и аккуратно поставили в ряд возле громадной кровати с пологом на четырех столбиках. Темно-зеленое бархатное покрывало гармонировало с подушками в чехлах разных оттенков зеленого, синего и золотистого. Джил осмотрелась.
Розовый потолок, украшенный затейливой резьбой, в центре его — огромная бежевая люстра. На стенах, выкрашенных в приятный, приглушенного нефритового оттенка зеленый цвет, висели картины — все старинные, но небольшого размера. Отведенная ей комната была примерно такого же размера, как и ее квартирка в Ист-Виллидже. Здесь был настоящий камин с полкой из темно-зеленого мрамора. Вся мебель в комнате была антикварной, ткани — парча, шелк и дамаст — богатой текстуры, но выцветшие и старые.
Джил прошлась по комнате, потрогала красивые фарфоровые лампы и маленький китайский экран. Может, Хэл был не в себе? Да она никогда и ни в чем не смогла бы соответствовать его семье.
Джил вдруг поняла все с ужасающей ясностью.
Хэл полюбил ее. Но когда их отношения стали укрепляться, он осознал, что не сможет ввести Джил в свой дом. Он хотел жениться на ней, но знал, что его семья будет категорически против этого брака. Шелдоны ни за что не примут в свой круг какую-то танцовщицу. Поэтому-то он и передумал.
Джил опустилась на кровать.
Хэл любил своих родных. С самого начала их знакомства он часто рассказывал о них с любовью и гордостью. И Джил догадалась, что семья — центр его существования. Так как у нее у самой родных не было, это стало одной из причин, по которой она влюбилась в него.
Джил закрыла глаза. Хэл не походил на брата, кузена или сестру. Он не был высокомерным, не хвалился деньгами, действительно ездил на метро и всей другой одежде предпочитал джинсы и футболки. Хэл зарабатывал на жизнь фотографией. Так же как Джил, он был творческой личностью, и она искренне верила в него, знала, что в один прекрасный день Хэл получит хорошие отзывы критики и это положит начало его карьере.
Внезапно все части головоломки начали складываться в единую картину. Хэл был совсем другим, не таким, как они. И не важно, что все они обожали его. Может, он уехал в Нью-Йорк от них, чтобы не испытывать на себе давление имени Шелдонов. Может, Хэл был паршивой овцой в их стаде?
Но тогда он должен был ссориться с ними. Однако Хэл очень хорошо скрывал внутреннее напряжение… до их последнего разговора.
Джил стало не по себе. Она обняла подушку, не желая следовать туда, куда вели ее мысли. В конце концов Хэл понял, что должен выбирать между ней и своей семьей. Джил заплакала.
Когда рыдания наконец прекратились, девушка повернулась на спину, уставилась в потолок и осознала, что никогда не узнает, как он решил бы эту дилемму. Джил горько пожалела о том, что приехала в Лондон.
Она безумно хотела, чтобы Хэл был жив, чтобы они снова оказались в Нью-Йорке, в самом разгаре их волшебной сказки. Потому что теперь стало ясно, что это была фальшивая волшебная сказка.
Но Джил до конца своих дней не забудет ее.
Уснуть Джил не смогла.
Одолевавшие ее мысли были сущей пыткой. Джил так мучительно не хватало Хэла, что, казалось, боль пронизывала все ее существо.
Она включила лампу на ночном столике. Можно всю жизнь молить Бога, но Хэл не вернется. Однако Джил каким-то образом пережила это, как и смерть родителей двадцать три года назад. Только на сей раз Джил сохранит свои воспоминания. Она не хочет ничего забывать, даже если это означает испытывать боль всю оставшуюся жизнь. Единственное, что она должна сейчас сделать ради сохранения ясности рассудка, — это избавиться от смятения и сомнений. Потому что этот крест ей не по силам.
Джил вдруг встала. Спать она не могла, а лежать в постели, беспокойно ворочаясь, преследуемая мыслями, мечущимися между самыми худшими страхами и несбыточными теперь надеждами и мечтами, было еще хуже. Ей следовало чем-то заняться, отвлечься, потому что Джил боялась провести одна всю ночь.
Она подошла к телевизору и включила его. Устало потерла лоб. Британское телевидение с его странным юмором не интересовало ее. Что ей сейчас не помешало бы, так это пара таблеток снотворного. Но снотворного у Джил не было. Впрочем, его вполне могла заменить хорошая порция выпивки. Бокал-другой мартини был бы в самый раз.
Кажется, в гостиной, где она упала в обморок, стояла тележка с напитками.
Джил посмотрела на часы на ночном столике. Без четверти двенадцать. Она прилетела в половине восьмого вечера. Сейчас все семейство уже, должно быть, крепко спит. Девушка натянула джинсы и вышла из комнаты. Она решила не думать о том, что будет, если ее застанут разгуливающей по дому. Вряд ли кто-то отнесется к этому с пониманием. От Хэла она знала, что Лорен и Алекс не живут в этом доме. Если кого-то она и встретит, так это гадкого Томаса. Ему же хуже. Джил даст ему отпор, если он снова посмеет обращаться с ней так, как в гостиной. Джил ничего не должна Шелдонам. Она снова одна, и если она сама о себе не позаботится, то и никто не позаботится о ней.
Не встретив ни души, Джил добралась до гостиной и налила себе скотч, который обычно не пила, и направилась к себе. На площадке второго этажа она помедлила, отхлебнув неразбавленный напиток, и сразу же согрелась изнутри, но что еще лучше — вся ее скорбь, боль и сомнения тут же притупились. На этом этаже, как было известно Джил, находилась комната Хэла. Он часто рассказывал ей о любимой комнате на втором этаже с окном на восток.
Вот было бы здорово зайти в его комнату и побыть среди его вещей. Однако его родные придут в ярость, если Джил сделает это без разрешения.
Но Хэл не стал бы возражать. Джил почти почувствовала, как он улыбается ей, подбадривает ее.
И она решила наплевать на Шелдонов, особенно после того, как они обращались с ней этим вечером.
Держа в руке стакан со скотчем, Джил двинулась по коридору, стараясь идти как можно тише. Остановившись у двери, она приложила к ней ухо. Ничего не услышав, тихо постучала. Никакого ответа не последовало.
Сердце у нее колотилось как безумное. Джил повернула ручку и толкнула дверь. Ее встретили тени. Она нащупала выключатель на стене.
И увидела комнату, которой не пользовались уже много лет. Ничто даже отдаленно не указывало на то, что здесь жил мальчик, тем более Хэл. Джил выключила свет, быстро вышла и закрыла дверь. Грохот сердца отдавался у нее в ушах.
Джил прошла дальше по коридору, прикончила скотч и нашла еще три пустующие комнаты. Сердце ее все так же неистово билось. Она уже усомнилась в разумности своего предприятия, однако скотч придал ей мужества. И с пятой попытки Джил, споткнувшись, ступила в его комнату.
Она вздохнула, стараясь обрести равновесие.
Прямо перед ней стоял книжный шкаф, и целая полка в нем была заполнена обрамленными фотографиями.
Стены тоже были увешаны фотографиями.
Джил задрожала. Она где угодно узнала бы фотографии Хэла. Проскользнув в комнату, Джил закрыла дверь и включила свет.
Со всех сторон ее окружали работы Хэла. Джил пожалела, что не может налить себе еще выпить.
И снова по ее щекам потекли слезы.
— О, Хэл! — прошептала Джил. И даже ей самой эти слова показались лишенными всякой надежды.
Ярко-синие шторы были задвинуты не до конца, и по комнате плясали тени от уличного освещения. Идя к шкафу с оглушительно бьющимся сердцем, Джил улыбнулась, и снова из глаз у нее полились слезы. Хэл как-то сказал, что в юности как безумный снимал все подряд. Она увидела фотографии животных — он, судя по всему, был на сафари, — цветов, деревьев, пейзажи, Стоунхендж. А еще здесь были фотографии его родных.
Сморгнув слезы, Джил взяла фотографию Томаса в рамке, сделанную, вероятно, лет десять назад. Даже тогда у него был сногсшибательный вид модели или актера. Но Джил задержала взгляд на этой фотографии потому, что Хэл поймал Томаса в объектив, когда тот наклонился над младенцем с восхитительным выражением любви на лице. Ребенок, догадалась Джил, был его собственный.
Девушка вернула фотографию на место.
На другой полке стояло несколько фотографий Хэла — подростка и юноши. И это не были автопортреты, потому что работы Хэла Джил узнала бы. Кто-то сфотографировал его.
Она беззвучно заплакала, слезы бесконечным потоком струились по щекам.
Джил дотронулась до рамок. На одном снимке Хэл играл в футбол, на другом — скакал верхом, а рядом бежали борзые, и он казался настоящим аристократом, и на последнем — держал в руках диплом. Джил улыбнулась сквозь слезы.
Потом замерла. Тут была еще четвертая фотография. Хэл на лыжах на склоне горы, а рядом с ним молодая женщина. Невыносимая боль пронзила Джил, когда она разглядела снимок. Эта рыжеволосая женщина была потрясающе красива. Ну разумеется, этой фотографии несколько лет, и ее ревность просто нелепа. Разглядев снимок получше, Джил решила, что Хэл выглядит очень худым даже в лыжном костюме. Может, он тогда болел?
Она поставила фотографию на место и посмотрела на несколько книг, заполнявших остаток книжной полки. Потом подошла к массивной, темного дерева кровати с пологом на четырех столбиках, провела ладонью по клетчатому покрывалу. Вероятно, Хэл не спал здесь уже много лет.
Сев на кровать, она стала разглядывать фотографии, прикрепленные к стене. Большинство из них были черно-белыми. Портреты неизвестных ей людей, членов его семьи. Внимание Джил привлек один портрет — лицо красивой, царственной женщины, уже немолодой; должно быть, матери Хэла, графини, с которой она еще не познакомилась. Сходство было безошибочным.
Джил не двигалась и вдруг ощутила присутствие Хэла рядом с собой, но всего лишь на мгновение. Она легла, почувствовав, что устала больше, чем за все последние дни. Кровать Хэла была не только удобной — она давала покой. Джил даже почудился запах его одеколона, но это была всего лишь игра воображения.
Повернув голову, Джил увидела еще одну фотографию, очень старую, в серебряной рамке, стоявшую на ночном столике. Девушка села и взяла снимок, разглядывая его расширившимися от удивления глазами.
На черно-белой фотографии были запечатлены две молодые женщины, одетые по моде своего времени. На непросвещенный взгляд Джил, это был конец девятнадцатого — начало двадцатого века: платья белые длинные, юбки узкие, на головах у обеих дам красовались плоские соломенные шляпы. Они стояли близко друг к другу перед кованой железной оградой и без улыбки смотрели в объектив.
Эта фотография принадлежала Хэлу?
Джил удивилась, но вскоре вспомнила, как несколько раз вместе с Хэлом ходила в Нью-Йорке в музеи. И Хэл всегда с удовольствием указывал ей на детали, характерные для жизни рубежа веков. В этом он был весьма сведущ. Разумеется, это принадлежало ему. Хэл, вне всякого сомнения, обожал эту фотографию.
Джил еще раз, более пристально, вгляделась в снимок, пытаясь понять, что так привлекло в нем Хэла, но, на ее взгляд, это была просто старая фотография двух молодых женщин. Пожав плечами, она положила фотографию на кровать. Но что-то во всем этом было не так. Хэл никогда не коллекционировал старые фотографии. Он был слишком занят своей собственной работой. Руки Джил покрылись мурашками.
Она помедлила, потом снова взяла снимок в серебряной рамке. Не совсем отдавая себе отчет в том, что ею движет, Джил перевернула фотографию и чуть не задохнулась от изумления. На обратной стороне была надпись, сделанная от руки.
Джил с любопытством поднесла ее поближе. Глаза ее расширились, когда она прочла вслух: «Кейт Галлахер и Энн Бенсонхерст, лето 1906 года». Почерк принадлежал Хэлу.
В этом не было никаких сомнений.
Джил застыла. Она не знала, что и подумать. Ее фамилия была Галлахер, а последним словом умирающего Хэла было «Кейт».
Вся дрожа, Джил смотрела на фотографию.
Это всего лишь удивительное совпадение, ничего больше. Джил напомнила себе, что Хэл любил ее, он так и сказал ей перед смертью, а эта фотография не имеет никакого отношения к какой-то женщине по имени Кейт, которая, возможно, была его адвокатом или кем-то еще. Джил снова перевернула фотографию. Кто эти женщины и почему их изображение было так дорого Хэлу, что он сделал эту надпись на обороте, сохранил снимок?
Несмотря на все ее доводы, Джил стало как-то не по себе, она пожалела, что вообще зашла в эту комнату.
Но тем не менее девушка продолжала разглядывать фотографию. Обе женщины были темноволосыми, со светлой кожей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41