И был прав. То же можно сказать и о моем опекунстве. – Его пальцы сжали стакан. – Хотя нельзя сказать, что это моя вина. Какого черта Брайдон оставил дочерей на мое попечение – человека, которого видел всего раз?! Если бы он не отправился на почти неприрученном жеребце, все четыре девицы Эссекс до сих пор благополучно бы пребывали в Шотландии.И если все дело было в этом, добавил он уже про себя, Имоджин точила бы свой острый язычок о какого-нибудь несчастного шотландца, вместо того чтобы избрать его орудием своих ежедневных упражнений. И, судя по тому, что она смотрит на Гейба с вожделением, в скором времени ей захочется испытать его жезл в деле.Гейб покончил с яблоком.– Я думаю, Брайдон рассчитывал жить вечно. Это обычное человеческое заблуждение.Сам Рейф испытывал нечто противоположное, но этот вопрос его не особенно интересовал. Поэтому он снова предался невеселым мыслям об Имоджин. Никакие этические соображения для нее не существовали и не могли ее остановить. Она и Мейн, должно быть, использовали во время путешествия в Шотландию каждую свободную минуту, чтобы уединиться в спальне. Конечно, Мейн солгал ему, когда поклялся, что держался подальше от постели Имоджин. Ни один мужчина, будучи в своем уме, не поступил бы так.И более того, Гейб был, очевидно, в здравом уме. Ему показалось, что шеи его коснулось ледяное дыхание. Скорее всего Гейб не увидит никакой причины не поддаться чарам Имоджин, столь охотно выставляемым напоказ.– Она не такая спокойная и хладнокровная, как кажется, – сказал он отрывисто. – Знаешь, она и в самом деле любила Мейтленда. И они были слишком недолго женаты, чтобы она успела разочароваться в нем.– Каким он был человеком? – спросил Гейб, приступая к чистке следующего яблока.– Хамом, помешанным на лошадях и кое на чем еще. Любил держать пари. И погиб, усевшись на лошадь, на которую отказался сесть его жокей. Вообразил, что сможет выиграть на скачках. Вместо этого налетел на столб и размозжил голову на глазах у жены.– Бедная леди Мейтленд.– Она выбрала его, – сказал Рейф, сознавая, что голос его звучит как рычание. – Она ступила в этот дом, уже будучи влюбленной в этого человека, будь он неладен. Она сидела за этим столом, не сводя глаз с него, как если бы он был младенцем Христом, спустившимся прямо с небес. Но ведь она пялилась всего лишь на Мейтленда! – Он поднял голову и недоверчиво посмотрел на Гейба. – Ты бы никогда этому не поверил, если бы встретил его лицом к лицу. Прекраснейший образец деревенского идиота, какого едва ли сыщешь во всей Англии. И в то время он был помолвлен. Но Имоджин это ни в грош не ставила. Она просто прошествовала к его дому, точнее сказать, проехала верхом и, прежде чем мы успели сосчитать до трех, бежала с ним в Гретна-Грин.– Решительная молодая женщина, – сказал Гейб, кладя яблоко на стол перед собой. Рейф заморгал, глядя на брата. – Продолжай. Я очистил это яблоко для тебя.Их взгляды встретились, и на мгновение Рейф испытал весьма обременительный прилив чувств.– Спасибо. – Потом добавил: – Видишь ли, Имоджин свалилась с лошади намеренно и повредила лодыжку. Это дало ей возможность проникнуть в дом Мейтленда, и, конечно, у него не оставалось выбора, раз они оказались в одном доме.Кажется, Гейб не воспринял завуалированное предостережение Рейфа.– И что, Мейтленд испытал облегчение, избавившись от невесты, или наоборот?– Не знаю, какая муха его укусила, – ответил Рейф, отправляя в рот кусочек яблока. Он редко ел что-либо после первого блюда, предпочитая не портить вкуса виски другой пищей. Но вкус яблока был чистым и приятным.– И этот брак оказался счастливым?– Не мог быть, – ответил Рейф. – Она… Ну, ты видел Имоджин. А он был просто шутом гороховым. Помешан на верховой езде и счастливее всего чувствовал себя, оседлав кобылу, а не женщину. Достаточно было одного взгляда на него, и становилось ясно, что он о своем жезле заботился с такой же деликатностью, как о ручке насоса. Неужто такой мужлан мог доставить женщине удовольствие?Гейб положил серебряный нож, которым чистил яблоко, точно на середину тарелки.– Если ты хочешь бросить пить, – сказал он, – наилучший способ – просто покончить с этим разом. – Рейф ухитрился хмыкнуть. – Я слышал, что любые попытки уменьшить норму выпивки кончаются неудачей.– О, не знаю, – ответил Рейф, испытав нечто вроде нервной спазмы при одной только мысли об этом подвиге. – Я уверен, что мог бы сократить потребление спиртного до вполне приемлемого количества.– Во всяком случае, попытаться можно, – подбодрил его Гейб.В этом, должно быть, было что-то от прямоты и точности ученого. Рейф без раздумий мог бы сказать, что его брат прав относительно нежелательности уменьшения количества принимаемого виски в противоположность решительному отказу от выпивки вообще.Похоже, Гейбриел Спенсер частенько оказывался прав в своих суждениях.– Как это случилось, что ты стал профессором, будучи сыном моего отца? – спросил он вдруг.Его брат ответил нежной, но лукавой улыбкой.– Я все всегда делаю хорошо, за что бы ни брался.– Знаю. Думаю, сперва ты и в математике был докой.– Действительно. В течение некоторого времени я не знал, продолжать ли заниматься математикой или древней историей, но последняя оказалась для меня притягательнее.– Мне наплевать, если бы оказалось, что в тебе воплотились сразу Петр и Павел, сошедшие на землю с небес, – сказал Рейф. – Все, что я знаю об Оксфорде, – это то, что только способности могут завести человека так далеко. В Кембридже, очевидно, тоже.В лукавой улыбке Гейба было много искренности. Рейф был рад, что Имоджин ушла. Кто мог бы устоять против такой улыбки?– Твой отец помог, – сказал Гейб.– Наш отец, – сказал Рейф. – Я уже устал поправлять тебя на этот счет. И что, черт возьми, сделал Холбрук?Он ожидал ответа с нескрываемым любопытством. Насколько ему было известно, отец никогда не проявлял ни малейшего интереса к Рейфу. И конечно, не стал бы себя утруждать, если бы Рейф выбрал карьеру, требующую отцовской поддержки.– Он заплатил колледжу, – сказал Гейб.– Что?– Он дал большую сумму денег Эмманьюэл-колледжу. – И, отвечая на безмолвный вопрос и поднятую бровь Рейфа, сказал: – Что-то около сорока тысяч фунтов. Несомненно, деньги были взяты из доходов от твоего имения, – добавил он, и в глазах его появилось беспокойство. – Я долгое время чувствовал себя виноватым, что эти деньги были отняты у тебя и твоей семьи.Рейф захлопнул открытый рот. Действие виски настолько ослабело, что он был способен воспринимать беседу.– Черт меня возьми, – сказал он.– Боюсь, что эти деньги не могут…Рейф отмахнулся:– Наш отец, при всем том, что делал секрет из своей настоящей семьи, никогда бы ничего не сделал в ущерб имению. Мы могли бы оплатить три таких колледжа и не испытать никаких затруднений.– Это несколько утешает.Рейф осознал наконец, в чем состояла правда.– Холбрук не мог бы купить тебе места, если бы ты не был в колледже лучшим, – сказал он с грубоватой прямотой.Гейб кивнул.Рейф искал новую тему для разговора.– Как отнеслась Гризелла к байке о смерти твоей жены? – спросил он.– Она приняла все за чистую монету, – ответил Гейб. – Я сказал, что мою жену звали Мэри и она умерла родами. Терпеть не могу лгать.– Но это было важно, – сказал Рейф. – Какую бы сумму я ни дал Мэри в качестве приданого, чтобы сделать ее вполне приемлемой партией, это не помогло бы, если бы всплыла правда. А так за ней будет стоять имя Холбруков. И это, – добавил он с усмешкой, – потрясающе.– Нет, – возразил его брат без улыбки, – если герцог угаснет от болезни печени к тому времени, когда Мэри войдет в возраст. – Рейф сглотнул. – У тебя нет намерения жениться, – продолжал Гейб. – Кто же будет твоим наследником?Рейф попытался припомнить.– А наследник должен быть?– Конечно!– Мой кузен Родерик. Дважды изгнанный и немного педант, но из него выйдет приличный герцог.– Возможно, он достойнейший из мужчин, – сказал Гейб, вертя в руке серебряный фруктовый нож. – Но он не рискнет именем Холбруков ради брака незаконнорожденной племянницы. Иными словами, моей Мэри.От радости, что обрел брата, Рейф забыл, что семья приносит не одни только удовольствия. Но, даже будучи пьяным, он никогда не отрицал правды, если она представала перед ним.– Я брошу пить, – заявил он мрачно.– Буду тебе весьма признателен. – Гейб смотрел на него, а это было все равно что посмотреться в зеркало. – И не из-за Мэри и ее будущего, а из-за меня.На мгновение Рейф почувствовал, что из его глаз брызнут слезы.Он поднялся из-за стола так быстро, как только смог ухватиться за его край, чтобы не опрокинуться навзничь.– Ты ведь еще не представил меня племяннице. Не сделать ли это?– Леди Мейтленд тоже выразила желание с ней познакомиться.– В таком случае пойдем и соберем леди, – сказал Рейф. Он уже мог стоять на ногах так твердо, что едва ощущал дрожь в коленях. И все-таки сделал мысленную зарубку в памяти – не брать ребенка на руки. Уж самым последним делом было бы уронить племянницу на пол. Глава 8Мисс Мэри Спенсер представляют обществу Гейбриел Спенсер привык принимать решения быстро и наверняка. В тот момент, когда он узрел арамейские письмена, он тотчас же понял, что хочет их прочесть. А в ту минуту, когда увидел свою дочь Мэри, понял, что сдвинул бы горы (или женился на Лоретте), только чтобы быть поближе к ней. Она принадлежала ему от макушки и лба своего маленького возбужденного личика до кончиков очаровательных пальчиков на ногах.– Какой прелестный ребенок! – восхитилась Имоджин. Сейчас Мэри улыбалась, но, когда они вошли в детскую, малышка встала в кроватке, держась за перильца, и заплакала, чтобы привлечь их внимание.Тот факт, что ее няня мирно сидела у камина и не обращала на нее внимания, был отмечен ее отцом. Гейб собирался побеседовать с этой няней завтра утром, но сейчас он просто схватил дочь на руки. Она тотчас же заулыбалась ему и показала все свои прелестные ямочки.Он в последние несколько месяцев отчаянно тосковал по ней. В конце концов он забрал ее у кормилицы в Кембридже и привез в дом Рейфа. Он прижал ее к себе как можно нежнее. Пока он никак не откликался на просьбы Гризелды и Имоджин позволить подержать ее на руках.– Никогда не видела таких очаровательных кудряшек, – сказала Гризелда. – У вашей жены были рыжие локоны?Гейб помедлил мгновение, потому что у Лоретты волосы были золотистые. Если повезет, никто не заметит сходства между ними.– Мэри – просто живой портрет своей матери.На самом деле это было не так. Лоретта была довольно хорошенькой, но Мэри ему казалась просто красавицей. У нее было сердцевидное личико и копна мягких кудряшек цвета свежих роз. А ее крошечный ротик походил на розовый бутон.– Ваша жена видела ее до того, как умерла? – спросила Имоджин, поднимая на него глаза.Гейб замер, не зная, что ответить. Он и Рейф не разработали подробностей смерти воображаемой жены, а только согласились, что необходимо послать к Лоретте стряпчего, который должен был потребовать от нее соблюдения полной тайны относительно ее материнства, хотя Лоретта и не обнаруживала ни малейшего интереса к роли матери.К счастью, Рейф вмешался в их разговор.– Ты помнишь, когда я покупал для тебя все эти вещицы? – спросил он Имоджин, указывая на горы игрушек на полках детской.– Кто мог бы такое забыть? – Имоджин повернулась к Гейбу: – Ваш брат считал, что, став опекуном четверых маленьких детей, он должен купить им всем игрушки в четырех экземплярах.– Да, и было четыре няньки, – сказал Рейф, по-совиному округляя глаза.После того как Гейб прожил несколько месяцев в тесной близости к Рейфу, он мог сосчитать все поглощаемое им виски до последнего стакана. И в эту минуту мог сказать с уверенностью, что тот навеселе. Он мог только надеяться, что брат не забудет своего обещания перестать пить к завтрашнему утру. Но скорее всего тот не помнил в подробностях, как прошел вечер.Гейб неохотно позволил Имоджин подержать девочку. Мэри улыбнулась ей с такой же радостью, как и ему. Гейб не мог бы объяснить, почему это его так разъярило. Ему хотелось, чтобы Мэри улыбалась только ему. Она могла бы нахмуриться при виде двух незнакомок, вместо того чтобы приветствовать их и всех остальных одинаково.Теперь она уже смеялась и тянула Имоджин за волосы, выбившиеся из прически. А Имоджин одарила его улыбкой через голову Мэри, в которой ясно читалось бы, будь это на арамейском: он для нее – самый прекрасный подарок ко дню рождения. Вероятно, она совсем забыла о его незаконнорожденности.Похоже, Имоджин понравилась Мэри. Но и Рейф тоже.Гейбу самому казалось странным, что он, полжизни считавший себя единственным ребенком в семье, так легко вошел в роль брата.Но это случилось. Его самого удивляло то, как его беспокоило состояние его великодушного брата-выпивохи. Рейф был так же широк и щедр в грехах, как и во всем остальном, и не скупился на чувства.Теперь Имоджин смеялась, а Мэри хлопала ее маленькой ручонкой по щеке. И Гейб заметил, что Рейф перестал перекладывать литые металлические игрушки и через плечо смотрел на Имоджин. Она была красива, но обладала острым как бритва язычком. Но о вкусах не спорят, и Рейф явно был неравнодушен к своей бывшей подопечной.– Мистер Спенсер, – сказала Имоджин, поворачиваясь к нему, – каждому видно, что Мэри с рождения не видела ничего, кроме нежности и внимания. Вы очень много делаете для своей осиротевшей малышки.– Все, что в моих силах, – смущенно ответил он.– Надеюсь, вы не разгневаетесь, если я спрошу снова. Ее мать смогла увидеть Мэри до своей смерти?– Конечно, она ее видела, – сказал Гейб, чувствуя, что опускается в бездонную трясину лжи.– Это прекрасно, – сказала Имоджин, целуя Мэри в лобик. – В будущем, когда Мэри войдет в возраст, вы ей должны об этом рассказать. Мой отец поступил глупо: он сказал Джози, что наша мать не дожила до момента, когда смогла бы подержать ее на руках, и это причинило Джози ненужные страдания.Гейб, бессмысленно моргая, смотрел на Мэри на руках у Имоджин, стараясь представить, какой сложный узор изо лжи ему придется соткать о якобы почившей жене, чтобы когда-нибудь поведать дочери.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39