Сердце пустилось вскачь.
На его худом прекрасном лице не отражалось никаких эмоций. Ни легкой улыбки, ни озорного блеска в глазах.
– Я думал, мы договорились никогда больше не встречаться.
– Никакого договора не было. Это вы так решили. А я решила… иначе. – Она подобрала мокрую юбку и направилась к нему – Гарри, мне нужно поговорить с вами.
Он оглядел ее с ног до головы, пока она приближалась к нему.
– Боже мой, да вы промокли насквозь!
– Пришлось пробежать пять кварталов, чтобы поймать кеб. После вашего ухода я долго думала над вашими словами. Над всеми словами.
Он отвернулся, посмотрел на свою руку, судорожно сжимающуюся и разжимающуюся на черной шишечке балясины в форме ананаса. Потом перевел взгляд на нее.
– Вам не следует находиться здесь, Эмма. В доме только камердинер, лакей и я. Большинство слуг уехали в Марлоу-Парк, Остальные отправились с моей семьей в Торки.
Эмма, твердо решив распрощаться с целомудрием, хотела побыстрее покончить с этим, но не знала, как подступить к делу.
– Да, я знаю, но это очень важно. – Она покосилась на лакея. – Не могли бы мы побеседовать наедине?
Он провел ладонью по лицу.
– Господи, мы сегодня не ищем легких путей, да? – Подавив вздох, он развернулся и показал на лестницу: – Поднимайтесь.
Он провел ее наверх, в гостиную, и взялся за колокольчик:
– Я попрошу Гарретта развести огонь.
– Нет-нет. Не надо огня. Мне не холодно. На дворе август. Кроме того, как я могу замерзнуть после всего, что вы мне наговорили? Я и так вся в огне.
Он внимательно изучал ее несколько мгновений, потом прикрыл дверь, оперся на нее спиной и сложил руки на груди.
– О чем вы хотели побеседовать со мной? Я думал, мы и так достаточно наговорили друг другу нынче вечером. Что еще?
– Я хочу рассказать вам одну историю.
Он переступил с ноги на ногу, явно начиная злиться. Опустил руки.
– Вы явились сюда в такой час под проливным дождем, чтобы рассказать мне историю?
Она кивнула и разразилась хохотом.
– Да. Безумие, правда?
– Эмма…
– Все началось с веера из павлиньих перьев. Огромного экстравагантного веера из павлиньих перьев. Он был жутко дорогим, жутко непрактичным, но жутко восхитительным и экзотичным, и я отчаянно хотела его. Я долго колебалась, несколько раз возвращалась в магазин, но никак не могла заставить себя купить этот веер. Он стоил две гинеи, Гарри. Две! Вы знаете, в каком я положении.
Он почти улыбнулся. Почти.
– Вы скряга.
– Я экономная.
– Как скажете.
– В любом случае в тот день, когда вы отказались печатать мою новую рукопись, у меня был день рождения, и…
– День рождения? Я не знал. Вы должны были сообщить мне.
– Я не рассчитывала, что вы запомните мой день рождения. Мне ли не знать, как вы относитесь к подобным вещам. К тому же хозяин не обязан интересоваться днем рождения секретаря. Ну ладно. Одним словом, я ужасно разозлилась на вас зато, что вы понятия не имели, кто такая миссис Бартлби, подумала, что вы никогда не читали моих трудов, и собралась уволиться, но на полпути к дому уже отговорила себя от опрометчивого шага. Я всегда так делала, отговаривала себя от желанных вещей из-за их непрактичности, или пустячности, или непристойности:
– Да, и если я не брежу, мы уже обсуждали сегодня эту тему.
Эмма упорно гнула свою линию.
– Я решила пойти и купить тот веер себе в подарок и направилась в лавку, но когда я пришла, другая покупательница уже расплачивалась за него. Она была совсем девчонкой, молоденькой, милой дебютанткой, и собиралась пойти с этим веером на бал. Я слишком долго ждала и упустила шанс купить его. И там, прямо в магазине, я вдруг увидела всю свою жизнь, жизнь, в которой я снова и снова делала точно такой же выбор – правильный, безопасный, разумный, добропорядочный. Ждала, пока мистер Паркер предложит мне руку и сердце, ждала, чтобы купить веер, ждала, когда вы опубликуете мои сочинения, хотя нутром чувствовала, что вы всегда будете отказывать мне.
Она сделала шаг к нему, еще один.
– Дело в том, что я всю жизнь медлила, никогда не шла за тем, что мне действительно хочется, пыталась довольствоваться малым. А жизнь тем временем бурлила вокруг меня, но я не была ее частью. Вот что заставило меня уволиться. – Она остановилась перед ним. – Понимаете, увидев, как та девушка идет к двери с моим веером, я подумала, что это правильно. В конце концов, сейчас весна ее жизни, а моя собственная юность прошла много лет тому назад. Прошла мимо меня. И я позволила этому случиться. Я позволила ей ускользнуть безвозвратно. Столько прекрасный вещей утекло у меня сквозь пальцы только потому, что я боялась. Я не хочу, чтобы и теперь случилось так же.
Она дотронулась до него, взяла его лицо в свои ладони.
– Я хочу получить то, что потеряла, Гарри. Я хочу весну.
Он выпрямился, взял ее за руки и отпустил.
– Давайте проясним ситуацию. Что вы пытаетесь мне сказать?
– Я хочу, чтобы вы занялись со мной любовью. Так до статочно ясно?
В глазах его не загорелось ни искорки счастья. Уголки губ опустились вниз.
– Вы знаете, что я никогда больше не женюсь.
– Я не просила вас жениться на мне.
– Это означает внебрачную связь. Вы уверены, что хотите именно этого?
Эмма сделала глубокий вдох и отбросила тридцать лет безупречной жизни.
– Да, Гарри, Именно этого я и хочу.
Глава 18
Многие зовут меня сумасшедшим. Временами я думаю, что они правы.
Лорд Марлоу «Руководство для холостяков», 1893 г.
Гарри решил, что сошел с ума. Потому что Эмма Дав стояла в его гостиной и предлагала себя. Несколько часов назад это было такой же фантастикой, как летающие свиньи или победа либералов на выборах. Видимо, у него начались галлюцинации.
И все же он видел перед собой Эмму с распущенными, растрепавшимися волосами, в мокрой, прилипшей к телу одежде. И она только что предложила ему себя. Пусть это всего лишь горячечный бред, это не важно. Он собирается отвести ее наверх и раздеть до того, как очнется.
– Ну, тогда идем, – схватил он ее за руку. Он взял лампу, вывел Эмму из гостиной и пошел наверх, в свою спальню. Переступив порог, захлопнул дверь, поставил лампу на прикроватный столик, выдвинул ящик и достал красный бархатный конвертик. Чувствуя на себе взгляд Эммы, Гарри положил конвертик на подушку. Повернувшись к ней, увидел, что она с любопытством разглядывает красную вещицу.
– Что это? – поинтересовалась она.
Сейчас не время объяснять ей.
– Потом расскажу.
Она кивнула, на милом, осыпанном веснушками лине такая доверчивость, что Гарри засомневался.
– Ты уверена? – спросил он, проклиная себя за приступ совестливости. – Может, передумаешь? Сделанного не воротишь, Эмма.
– Знаю. – Она взяла его за руки. – Помнишь все те вещи, которые ты хотел проделать со мной? Ты мне недавно о них рассказывал. – Он кивнул. – Хорошо, потому что я хочу, чтобы бы сделал это, Гарри. Все, о чем рассказывал.
Она подняла его руки и поднесла их к своим грудкам, и Гарри окончательно лишился головы. Он раскрыл ладони, ощутив нежную округлость даже через ткань. Желание разлилось по телу медленной теплой болью.
Он откинул за спину ее мокрые волосы и принялся расстегивать блузку, как он проделывал это сотни раз в своих фантазиях, но реальность настолько отличалась от вымысла, что Гарри не сдержался и улыбнулся.
– Почему ты смеешься?
– Я и помыслить не мог, что придется так долго возиться с пуговицами. Они из ткани и мокрые. Я непременно куплю тебе жемчужные пуговки.
Она тоже рассмеялась, но немного нервно.
– Я могу сама, если…
– И не думай. Это моя забава, и ты не лишишь меня ее. Просто расстегни рукава.
Она повиновалась, и Гарри смог снять с нее блузку. Он бросил блузку на пол и взялся за первую пуговицу корсета. Процедура повторилась, и когда он избавил ее от второго предмета одежды, то понял – дело стоило того, даже если бы ему пришлось возиться с тысячью пуговиц.
Ее плечи были осыпаны множеством золотых веснушек, ожидающих его поцелуев. Однако по мере того как взгляд его скользил вниз, веснушек становилось все меньше и меньше, а у края корсета они и вовсе исчезли с чистой белоснежной кожи. Гарри провел пальцами по обнаженным плечам, по ключице, по рукам. Кожа ее была похожа на теплый шелк, и ему хотелось задержаться на ней, но страсть уже захватила его, и Гарри знал, что к сладким прелестям придется вернуться чуть позже. Одежда еще не кончилась.
Он расстегнул пуговицы сзади на юбке, и намокшая шерсть тяжело упала к ее ножкам.
– Выходи из нее, – велел он, и пока Эмма делала шаг вперед, выпутываясь из ткани, он потянулся к ее корсету и нашел под кружевной планкой первый крючок. Гарри один за другим расстегивал крючки, осыпая ее плечи поцелуями.
Локоны ее волос защекотали ему щеку, когда он повернул голову, чтобы поцеловать Эмму в шею. Под губами лихорадочно бился пульс. Корсет упал, и Гарри с облегчением взялся за сорочку.
Однако Эмма, по заведенной недавно привычке, снова поставила его в тупик. Она взяла его за руки, останавливая. Он поднял голову и вопросительно посмотрел на нее.
– Так нечестно, – сказала она. – То есть… – Остаток фразы повис в воздухе, она нахмурилась и потупила взор. – Разве я не… – Она снова не договорила.
Гарри прекрасно понимал, о чем она собирается попросить, но хотел, чтобы она произнесла это вслух.
– Что? – подтолкнул он ее.
Она взялась за пояс.
– Разве я не буду раздевать тебя? – прошептала она.
– А ты хочешь?
Она кивнула, уставившись ему в грудь.
– Да. Да, хочу.
Он развел руки в стороны.
– Ну тогда милости просим. Сегодня твоя ночь. – Он улыбнулся. – Я научу тебя всему, что люблю.
Эмма развязала пояс и взялась за края халата. Тяжелый шелк скользнул с его плеч и упал на пол. Она отступила назад, пожирая его глазами, но через несколько секунд он не выдержал.
– Дотронься до меня, Эмма, – прохрипел он. – Дотронься до меня.
Она положила ладошки ему на грудь.
– Я никогда не видела мужского тела. Только статуи.
Гарри резко вдохнул и запрокинул голову, стоило ей начать свои исследования. Она пробежала руками по груди и плечам, вниз по рукам и обратно, потом по ребрам и животу. Пальцы погладили его бока, она наклонилась и прижалась губами к его ключице. Тихо рассмеялась, обдавая теплым дыханием его кожу.
Что-то горячее сжалось в его груди, и это что-то не имело никакого отношения к разливающейся по телу страсти. Наивное восхищение, сквозившее в ее голосе, поразило его в самое сердце, подбросило вверх и поставило на вершину мира, заставив ощутить себя королем вселенной.
Она приподнялась на носочки и поцеловала его губы, мягкие, теплые, а когда она коснулась языком его языка, как Гарри показывал раньше, по его телу пошли волны удовольствия. Раньше из-за ее неопытности он всегда брал инициативу в свои руки, но теперь настал ее черед, и Гарри нашел сочетание невинности и соблазна очень возбуждающим. Слишком возбуждающим.
Затем ее руки проникли под пояс его брюк, и он понял, что пора брать руководство на себя. Если она будет продолжать в том же духе, все кончится слишком быстро. Он не позволит этому случиться. Ничего и никогда он не жаждал с такой силой, как сделать первый любовный опыт Эммы незабываемым.
– Довольно. – Он взял ее за руки и отвел их.
– Но ты говорил, что я могу делать все, что пожелаю. – Она опустилась на пятки с такой досадой, что он чуть не рассмеялся.
– Точно. – Гарри отпустил ее руки, встал на колени и взял ее ножку, чтобы снять ботинок. – Помнишь, ты хотела, чтобы я проделал все те вещи, о которых говорил? Я не все успел. Осталось кое-что еще, не говоря уже о тех замечательных вещах, про которые я не упоминал. Так что не спорь.
Он отбросил один ботинок и снял второй. Затем расстегнул подвязки и стянул чулки, медленно, как и обещал. По ее легкому стону и дрожи в ногах он понял, что ей нравятся его прикосновения.
– Гарри! О Боже!
– Когда-нибудь я обязательно пройдусь поцелуями вверх по твоим прекрасным ножкам. Но сейчас… – Он принялся расстегивать последний предмет ее одежды. – Сейчас у меня на уме совсем другое. – Встав с колен, он спустил с ее плеч сорочку и выпустил на свободу грудки. Эмма подняла руки, словно хотела прикрыться, но он не позволил ей сделать этого. Он взял ее за запястья, мягкий батист сорочки зацепился за ее бедра.
– Я говорил, что хочу полюбоваться твоими грудками, – напомнил он. – Позволь мне посмотреть.
– Они такие маленькие, – прошептала Эмма, разводя руки в стороны.
Они оказались чудесными. Он знал, что так и будет.
– Маленькие? Боже, Эмма, они безупречны. Да, маленькие, и кругленькие, и сладенькие, и беленькие, с изумительными розовыми сосочками… – У Гарри пересохло во рту, и он не сумел больше вымолвить ни слова.
Он оставил в покое ее руки и потянулся к грудкам. Он ласкал их, играл с милыми сосочками, проводя по ним подушечками больших пальцев, сжимая их. Она начала стонать, по телу пробежала дрожь. Он склонился, накрыл одну грудь ладонью, а вторую взял в рот.
Эмма вскрикнула, колени подогнулись. Он подхватил ее и удержал, язык обводил кругами ее сосок.
– Нравится, да?
– М-м…м-м…
Он рассмеялся и игриво укусил ее за грудь.
– Это значит «да»?
Она кивнула, издав сдавленный звук, запустила пальцы ему в волосы и притянула к себе, как будто хотела, чтобы он стал еще ближе. Он еще крепче обнял ее за бедра и принялся сосать грудь, как описывал в гостиной у миссис Моррис.
Пальцы Эммы вцепились ему в волосы, она начала поскуливать. Потом пошевелилась, бедра инстинктивно дернулись, но он крепко держал ее, прижимая к себе, не давая шелохнуться, желая воспламенить еще больше.
– Гарри… – простонала она. – О-о-о!..
Он еще мгновение поласкал ее грудь и сдался. Отодвинувшись, сдернул сорочку с ее бедер. Она переступила через нее, он отбросил сорочку в сторону и нежно подтолкнул Эмму к кровати.
– Возьмись за спинку, – велел он, и она повиновалась. Пальцы ее нащупали латунь и ухватились за нее.
Осыпая неторопливыми горячими поцелуями ее живот, он коснулся влажных каштановых кудряшек. Эмма задохнулась от неожиданности и сжала бедра, лихорадочно тряся головой, но он не собирался отпускать и тем самым лишать себя и ее удовольствия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34