А кроме того, все то, что мы сможем сделать для него бесплатно.
"Удивительно лестное предложение, – саркастично подумал я. – Особенно если все остальные так же хороши, как ты".
– Не могу, – сказал я вслух, сразу обозначая свою позицию, чтобы не быть неверно истолкованным. – Дело в том, что я – член Административного совета и не могу надолго уезжать из города.
– Тогда, – она вдруг отвлеклась от основной темы, – может быть, я смогу оставить здесь на время моего ребенка?
Я ошеломленно уставился на нее.
Оставить своего ребенка!
Я так растерялся, что даже не сразу нашел ответ.
– Это большое доверие, – сказал я вежливо. – Но только как же я возьму мальчика, если меня порой сутками не бывает дома?
Я вдруг подумал, что она выполняет задание Чары или роя, но тут же отбросил эту мысль. При отсутствии радиосвязи трехлетний мальчик вряд ли мог собрать и передать серьезную информацию о гостинице.
– А между тем, – продолжала женщина, – наступает сухой сезон. Нам надо торопиться.
Я почувствовал, как мое лицо привычно складывается в выражение сочувствия и желания участвовать в решении ее проблем.
– Не исключено, что я встречу подходящего человека, – предположил я. – И если бы у меня был адрес, куда его направить…
Женщина с сомнением покачала головой, но тем не менее выудила из шорт маленький грязноватый листок и стала писать,
– Может ли так быть, – спросила она, не отрываясь от бумажки, – что член Административного совета живет не в правительственном квартале?
– Может, – убежденно сказал я. – У каждого свой дракон.
Видимо, этот ответ показался женщине удовлетворительным.
– Хорошо, – сказала она, протягивая мне бумажку. – Вот адрес. И еще просьба: пусть Принцепс узнает, что мы с ним заодно. Думаю, сейчас ему нужна поддержка.
– Все, как один, – в село! – неожиданно для самого себя высказался я.
Но женщина не услыхала иронии.
– Именно так! – с воодушевлением подхватила она. – Мы восстановим разрушенное. На это у нас хватит сил!
Ее энтузиазм был совершенно неподдельным, и я почувствовал себя пристыженным. Чтобы избавиться от этого чувства, я распустил кошелек и, вытащив оттуда горсть крупных жетонов, сунул ей в руку.
Мы вместе вышли на улицу. Здесь, неподалеку от Разделителя, реже слышалось карканье бородатых лошадей, сиренки перевозок, свист и шипение разных паровых механизмов и бессмысленная ругань тех, кто эти механизмы обслуживал. Днем я считал людское столпотворение несомненным преимуществом центральных районов. Но к вечеру задерживающихся здесь охватывало странное ощущение абсолютной заброшенности этих кварталов.
Распрощавшись с женщиной, я пересек Разделитель и вскоре очутился возле Желтого дворца. В вечерних сумерках он выглядел очень внушительно, хотя на самом деле это было одно из самых невесомых зданий, которые я встречал на Керсте. Высота, явно превышающая ширину, дивные стрельчатые арки над ажурными воротами, вытянутые вверх шатры над тонкими капиллярами наружных лифтов заставляли дворец буквально парить над землей.
Выйдя на дворцовую площадь, я почувствовал, как снова заныло с утра не напоминавшее о себе сердце, и замедлил шаг. На какое-то мгновение мне почудилось, что я смотрю на себя со стороны, оценивая холодным отстраненным видением уходящей в информационный континуум биоплазмы жалкие ухищрения привыкшего обманываться тела. Я знал, зачем я понадобился Таш, и хорошо понимал, что после нашей встречи меня не ждет ничего, кроме нового разочарования. Женщиной, которая сама бросает кости, невозможно обладать – ей можно только служить. Словно наяву я увидел наглые прозрачные глаза Таш, похожие на глаза дорогой твари из какого-нибудь элитного ареала, и ясно осознал, что проснусь еще более опустошенным, чем сейчас, а может быть, и свалившимся на самое дно своей депрессии.
"На этой глубине тебя раздавит, – сказал я себе. – И к сожалению, не до смерти, а только до сумасшествия. Лучше побереги себя, остановись, пока не поздно! Кому ты, спрашивается, кроме себя самого, нужен?"
Однако ноги, не слушаясь, несли меня вперед, навстречу бездонным глазам Таш. Я хотел эту женщину, она была нужна мне как воздух. Меня тянули к ней не высшие соображения, а внутренний голос – тот самый инстинкт, который заставляет собаку безошибочно выбирать необходимую ей в качестве лекарства траву.
"Плевать! – думал я, поднимаясь по ступеням дворца. – Зачем мне такая жизнь? Все равно сдохну. А так – хоть ночь с Клеопатрой…"
На этот раз охранник у входа не отодвинулся в сторону, когда я назвал себя, а, отжав меня повелительно-брезгливым жестом к стене, двинул вперед рычажок звонка. Я приготовился к тому, что сейчас из караульной появится Кора, но вместо него оттуда вывалился всклокоченный малый в развязанном мундире. Выслушав охранника, малый всмотрелся в меня долгим, пристальным взглядом, а потом, очевидно узнав позавчерашнего спасителя, радостно осклабился и призывно махнул рукой.
Я подумал, что, если «волчата» побежденных кланов решат, просочившись в город, взять дворец штурмом, им на это понадобится от силы треть периода. Во всяком случае, гвардейцы из наших мобильных сил справились бы с этим за пятнадцать минут. Мои опасения подтвердила подрагивающая караулка. Проходя мимо, я услышал доносящиеся оттуда женский писк, шум возни и пыхтение. Вероятно, такие же точно звуки время от времени доносились из каждого кабинета этого дворца. Не исключая, к сожалению, и кабинет Принцепса.
Подходя к дверям приемной Принцепса, я вдруг почувствовал, что не могу собраться, и остановился у мраморного барьера, ограждающего колодец внутреннего двора.
"Постыдись! – сказал я себе, пытаясь освободиться от охватившего меня напряжения. – Ты слишком боишься, что все может сорваться, и это плохо. Излишняя заинтересованность вредит делу. Хватит рефлексировать! Иди и действуй. И плевать, если она почему-то передумала. Все равно она не сможет заменить тебе Марту. Ты же знаешь, что все это на раз".
Когда я вошел, Таш как раз задвигала дверь кабинета Принцепса. Сначала я увидел ее со спины – короткая гривка пепельно-серебристых волос над крылышками лопаток, топорщащихся в глубоком вырезе тонкого платья из шелковистого кнори. Это было очень красиво, и я почувствовал, как горячая рука начинает медленно сжимать мне трахею.
– Привет! – весело сказал я с порога и двинулся вперед, собираясь подойти к ней вплотную. Но в это время Таш обернулась, и я замер, словно налетел на невидимое защитное поле.
Сегодня Таш выглядела не просто восхитительной женщиной, которой хочется говорить любезности. Она ослепляла, как лик бога, выжигавший глаза. Плотно облегающее ее черное платье было перетянуто в талии чешуйчатым гонтиловым ремешком, подчеркивающим змеиную стройность фигуры. Повиснув на узких бретельках, не дающих ему соскользнуть с груди, оно спускалось чуть ниже колен. Отделанный понизу длинной бахромой подол платья открывал взгляду безупречные лодыжки, перетянутые серебристыми, в тон волосам, лентами. И над всем этим светилось тонкое, филигранно вырезанное лицо с огромными янтарными глазами. Я почувствовал, как мучительная судорога неконтролируемой эрекции стягивает мне бедра, и стиснул зубы. Я понимал, что должен беречь сердце от потрясений, но колдовской взгляд Таш опьянял меня, расслабляя волю, парализуя мышцы, подавляя разум. Я никого не хотел так, даже Авичадо, балерину из Акапулько, с которой после операции на Силвер-Ю провел в постели пять дней без перерыва. Чтобы овладеть собой, я холодно подумал, что Таш наряжалась сегодня скорее всего не из-за меня, и постарался представить ее на коленях у Принцепса.
– Здравствуй! – стараясь казаться спокойным, я сделал приветственный жест. – Как твой дракон? Мы договаривались, что я загляну вечером.
– Я готова, – просто сказала Таш. – Но сначала зайди к Принцепсу. Он просил, когда ты придешь.
– А откуда он знает, что я приду? – удивился я.
– Я сказала.
– Ты?! – я не смог скрыть изумления.
– Да, а что? – Таш недоуменно пожала плечами. – Он еще просил меня после всего рассказать о тебе. Ты ему, видно, очень нужен.
Я взял себя в руки.
– Ну раз я ему нужен, – сказал я, отодвигая дверь кабинета, – то вот он я…
Принцепс что-то писал, сидя за столом. Когда я вошел, он приветственно мотнул головой, не отрывая глаз от карточки.
– Счастья и удачи! – вежливо произнес я.
– Всем нам, – отозвался Принцепс, продолжая писать.
Я отошел к окну, откуда открывался вид на город. Уже темнело, и сползшие с гор облака висели совсем низко, но я хорошо видел широкую полосу Разделителя и красиво освещенную часть Административного центра. Стоя между двумя вазами с пряным вертуми, я смотрел на последних служащих, торопящихся поскорее окунуться в уютное тепло маленьких семейных проблем, и думал о том, что здесь, в этом маленьком городе у черта на рогах, мне, видимо, и придется в недалеком будущем сложить свои изломанные косточки. Это была моя последняя гавань. И даже не гавань, а так – старый, заброшенный док, болтающийся в тени безатмосферного спутника. Док, в котором десятилетиями висят списанные и забытые корабли. Я стал здесь на вечную стоянку. Теперь мне предстояло его полюбить.
К действительности меня вернул голос Принцепса. Он сидел, зажав между пальцами обернутую салфеткой палочку чернильного дерева, и смотрел на меня сквозь уставляющие стол статуэтки в ожидании ответа.
– Прошу прощения, – сказал я. – Здесь так красиво…
– Между Навью и Явью призрачная граница, – иронично заметил Принцепс.
– Но грезить наяву умеет не каждый, – ответил я строкой из обращения к оракулу.
– Стоит ли расстраиваться, – сказал Принцепс. – Натертые уши любому помогут в его путешествии.
Я едва сумел удержать готовое исказиться лицо. Даже если за мной следили, я не совершил ничего противозаконного, посетив втиральню.
– Драконы живут в разных пещерах, – философски заметил я, выдавливая вежливую улыбку. – Сейчас не время грезить, у нас хватает работы.
– Да, – сказал Принцепс. – Именно так! Именно так… – повторил он задумчиво, барабаня пальцами по столешнице. Потом он повернулся ко мне. – Но не все получается, – сказал он со вздохом и, резко отодвинув кресло, так, что оно стукнулось о шар с драконом, вылез из-за стола. – …естественно, возросла рождаемость, – говорил он, прохаживаясь по кабинету между скульптурами и тотемами и резко жестикулируя правой рукой. – Тогда мы увеличили производство стимуляторов для зерновых. Но тут же попер сорняк, чего не было при опытной проработке. Теперь люди едут в село. Хорошо хоть большинство понимает проблемы государства. После войны многие изменились. Теперь никого не приходится подгонять или просить. Народ полон энтузиазма, все хотят строить. То, что делалось раньше за год, теперь делается за три месяца. Но в городе из-за оттока в деревню останавливаются производства. Пока, правда, вспомогательные.
Другой случай. В Лайлесской зоне контроля наладили выпуск кормовых водорослей. Их хорошо усваивают оминоты. Естественно, немного попало в реки. Период дождей был очень жарким. Началось затинивание всего бассейна Нарсеко. В результате там резко сократилось количество рыбы. Стоячая вода теплее, поэтому возросло испарение, реки стали мелеть. Реки мелеют – сокращается производство электроэнергии. Мы призвали людей на очистку рек. Население охотно откликнулось на призыв. Работали так, что туман кипел. Но переработка не справилась с объемами вытащенных водорослей. Гниющие водоросли стали источниками болезней. У оминотов началась эпидемия серекса. Поголовье сократилось на треть.
И это только в Лайлесе. Но то же самое происходит по всей стране. Все сыплется на глазах. Бюджет давно схлопнулся, а в перспективе полный крах. И главное, заранее ничего нельзя предугадать. Специалисты прорабатывают, Совет обсуждает – все в порядке. Начинаем делать – в результате только хуже. Что это? Как? Почему?
– А что, если обратиться к оракулу? – спросил я на ощупь ища нужные слова, обозначающие сочувствие.
Споткнувшись на полуфразе, Принцепс остановился и задумчиво посмотрел на меня долгим застывшим взглядом.
Это было достаточно неожиданно, поэтому я стушевался и успел даже пожалеть, что задал этот вопрос. Однако ничего не случилось. Глаза Принцепса снова вернулись на место, и, тяжело вздохнув, он сел обратно за стол.
– Я обращался, – сказал он. – Позавчера в Хармонге. Перед самым отъездом. Оракул не ответил.
На какое-то мгновение мне стало жаль этого болезненно полного и слегка лысоватого человека, явно страдающего гипертонией и астмой. Он, несомненно, хотел добра своей стране и искренне недоумевал, почему рушатся самые лучшие замыслы и идут прахом тщательно выверенные дела. Наверное, раньше он был неплохим интендантом и своевременно снабжал войска обувью и одеждой. Но чтобы предвидеть возможные последствия решений, искусно навязываемых ему и Совету яйцеголовыми подонками с другой планеты, ему надо было не только знать не разработанную пока еще здесь макроэкономику, но и иметь возможность действовать не спеша.
Ребята из роя хорошо рассчитали последовательность действий. Наверняка самым трудным оказалось спровоцировать одно-два первых неверных решения. Зато дальше им оставалось лишь подправлять то, что происходило как бы само собой. Я не знал, что послужило толчком к развитию событий, поскольку прилетел позже, да и, прилетев, не очень интересовался происходящим. Возможно, это было увеличение производства зерновых стимуляторов, а может быть, все началось гораздо раньше. Не суть важно. Главное заключалась в том, что для исправления положения нужно было каждый раз принимать срочные меры, а, будучи принятыми, эти меры, в свою очередь, вызывали еще большее ухудшение положения.
Прикрыв на секунду веки, я словно наяву увидел полукруглый тинг-зал базы пиратов, увешанные боевыми трофеями промежутки стен между экранами и нагло разбросанные по всему свободному пространству кресла с мини-барами, в которых сидели, бесстрастно взирая на спикера у демонстрационной панели, люди в черно-белой униформе – такой же, какая была на экипаже "Горностая".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45