Глаза Энджел сияли, щеки горели, она была такой, какой и должны быть молодые девушки; полная надежд и радующейся жизни — любому случайному наблюдателю она показалась бы обворожительной. Незнакомые пассажиры, проходя мимо них, снисходительно улыбались, и когда Адам смотрел на нее, его охватывало изумление и желание ей покровительствовать и даже, пожалуй, ревность — чувство, которое было для него новым.Адам привык к тому, что женщины реагируют на него определенным, весьма предсказуемым образом. Он не вполне понимал причину этого и был уверен, что ничего не делал для них специально, но женщины на него западали сразу. Он им нравился, они ему доверяли, и очень часто они слишком быстро дарили ему свое сердце. И не его вина, что ему нечего было предложить им взамен, и если он иногда использовал то, что так нравилось в нем женщинам, что бы это ни было, то это тоже не его вина. Он усвоил, что, когда наконец все приводилось в порядок и раскладывалось по полочкам, выходило, что жизнь — это честная сделка, в которой никто не отдавал ничего даром.Энджел Хабер была первой женщиной, которую он не мог расположить к себе парочкой вежливых слов, первой женщиной, которая не смягчалась, когда он ей улыбался, первой женщиной, которая так долго и так сильно сопротивлялась, — первой после ее матери. Но Консуэло — это другое дело, это всегда было совсем другое дело. Энджел — это просто девушка, вспыльчивая, ругающаяся плохими словами и в чем-то даже опасная. Однако он ловил себя на мысли, что часто гадает, что бы ему такое совершить, чтобы ее глаза заискрились, когда она на него взглянет, и как сделать так, чтобы она смеялась так же, как она смеется сейчас. А еще он недоумевал, почему внезапно для него стало так важно, чтобы она перестала ему лгать.Может, это произошло потому, что Энджел показала ему, какой, возможно, была Консуэло, пока Кэмп Мередит и прожитые годы не собрали свою дань. Может быть, это было что-то другое. Но поездка, которая начиналась как ненавистная обязанность со слабой надеждой на удовлетворительный исход, приобретала новое качество, становясь для него чем-то вроде вызова. Просто потому, что ему нравилось видеть улыбку Энджел.Когда вечером они пошли в вагон-ресторан, у них было хорошее настроение, а еда очень сильно отличалась от той, какую они ели накануне в гостинице. Джереми говорил о переменах, которые произошли в железнодорожных перевозках за последние двадцать лет, и рассказ старика увлек Адама. Когда Энджел просматривала меню, ее глаза округлились, и она заказала себе семь блюд, начиная от имитации черепашьего супа и кончая двумя десертами: сладким кремом с персиками в бренди и куском шоколадного торта. Этот кусок торта оказался таким большим, что почти вываливался из стеклянной тарелки, на которой он был подан. Когда она заказала себе второй стакан вина, Джереми сделал ей выговор, а она скромно потупилась, но Адама этот спектакль не мог ввести в заблуждение. У него появилось чувство, что она держит свой бокал со спиртным не менее умело, чем мужчины, и это показалось ему забавным.От внимания Энджел не ускользнул тот факт, что Адам целый день смотрел на нее изучающе, но ей было все равно.Пир и веселье вокруг обострили ее чувства; она хотела все попробовать, все прижать к своей груди с жадным восторгом, и никто — даже Адам Вуд — не мог помешать ей наслаждаться тем миром, который перед ней открывался. Джереми тоже был счастлив, он целый день ни разу даже не кашлянул. Адам, несмотря на то что был не в состоянии оторвать от нее глаз, к обеду слегка ослабил бдительность. Когда он оставил их с Джереми, чтобы пройти в вагон для курения, это было как публичное признание ее свободы, и Энджел воспрянула духом.Она сидела за столом напротив отца, маленькими глоточками отпивая кофе, но взгляд ее снова и снова падал на сложенные банкноты, которые Адам оставил на столе для официанта. Когда Джереми объявил о своем намерении отправиться спать, Энджел встала, чтобы проводить его в спальный вагон. Но перед тем как выйти из-за стола, она быстро смахнула рукой сложенные купюры и незаметно засунула их в свою сумочку.Когда Энджел начала учиться азартным играм, она делала это только ради денег. Первой и главной причиной, почему она садилась за стол для игры в покер, было желание добыть хлеб и мясо для обеда… но с течением лет, так постепенно, что она почти не заметила, как это случилось, к этому добавился новый элемент. Когда она брала колоду карт и смотрела в глаза своих партнеров за столом, она чувствовала себя солдатом на войне и точно знала, как эту войну выиграть. Она встречала противника на своем поле и всегда выходила победителем. Ей помогала какая-то неведомая сила. Ей доставляло удовольствие, когда в ходе игры во взглядах партнеров, которые поначалу разглагольствовали на тему мужчин и женщин, постепенно появлялось уважение к ней. Она любила наблюдать, как они изо всех сил стараются сосредоточиться на игре, когда она пожимала плечами или вскидывала голову. И ей нравился звон монет, когда она сгребала их со стола, ей нравилось ощущать их в своих ладонях. Но больше всего ее завораживала власть, возбуждение, непоколебимая уверенность в том, что из этой игры она обязательно выйдет победителем.Сегодня ей не нужны были деньги. Если в Сан-Франциско все пойдет хорошо, ей никогда не придется больше играть. Но как голодный ребенок, случайно оказавшийся на пиршестве, начинает набивать карманы печеньем, так и она не могла упустить ни одной возможности. Сегодня ей нужна победа… и что-то еще.Потому что, когда она вошла в элегантный вагон-ресторан с резным потолком и мерцающими люстрами, с чернокожими официантами в белых пиджаках, снующими взад и вперед, выполняя капризы богатых клиентов, она почувствовала себя частью этого общества, она ощутила свою принадлежность к этому кругу. И синее дорожное платье, и скромная сеточка для волос исчезли, и в ее воображении она была одета в ярко-красное атласное платье с турнюром и шлейфом, с большим декольте в форме сердца и с бриллиантовым ожерельем на шее. Ее волосы были забраны вверх и украшены жемчужинами и перьями, на руках красовались длинные белые перчатки. Когда она вошла в вагон, все замолчали, и все головы повернулись в ее сторону. Они видели красоту, они видели богатство, они видели власть.С высоко поднятой головой, в синем дорожном платье Энджел вошла в буфет, с невозмутимым видом скользнув взглядом по толпе — не с улыбкой, а лишь с намеком на нее.Разговоры не прекратились, но некоторые мужчины стали заикаться. Официанты в замешательстве поглядывали друг на друга. Да, мужчины провожали ее взглядами, кто-то восхищался ею, кто-то смотрел раздраженно. Здесь больше не было других женщин.Энджел посмотрела на одну группу людей, затем на другую. Некоторые мужчины были старыми, другие — молодыми. Некоторые были одеты в темные пиджаки или городские костюмы, кто-то был одет небрежно, как Адам. Но у всех у них были деньги, и они были готовы их потратить.Краешком глаза она видела, как один из официантов нерешительно направился к ней, но незнакомец за столом справа остановил его, сделав ему едва заметный знак рукой. Он улыбнулся ей, и она подошла к столу.Когда она остановилась перед тремя мужчинами, они вскочили со своих мест.— Господа! — проговорила она. — Добрый вечер. Я хотела бы узнать, интересуется ли кто-нибудь из вас игрой в покер?Кто-то выдвинул стул для нее. * * * Адам не понимал, почему он так долго не мог вычислить, куда она исчезла. Он не стал тратить время на расспросы проводника в спальном вагоне; даже при коротком знакомстве он ее слишком хорошо знал, чтобы предположить, будто она способна так рано уйти, чтобы заняться каким-нибудь женским делом. Он искал ее в вагоне-ресторане, вагоне-гостиной, обзорном вагоне и на наружной площадке.Не найдя ее ни водном из этих мест, он все больше и больше злился на себя. В его обязанности не входило ее охранять, а она едва ли могла соскочить с поезда. Но он не забывал, какой по-детски непосредственной и доверчивой она выглядела в этот день, как горели ее щеки и как сияли от возбуждения ее глаза. Он помнил о двух головорезах, от которых им удалось отбиться, и о том, как она могла привлечь к себе внимание, даже просто проходя мимо по комнате. Он думал о том, как мало в ней оказывалось здравомыслия, когда дело касалось ее безопасности, и о том, какие сомнительные личности занимают дешевые места в хвосте поезда.К тому времени, когда он добрался до буфета, его нервы были натянуты, как кожа барабана, он с трудом сдерживал бешенство. Когда Адам увидел, что она сидит за столом с тремя мужчинами плутоватого вида, держа в руке разложенные веером карты, ему пришлось заставить себя немного постоять в сторонке, чтобы подавить горячее желание броситься к ней и вытащить ее из-за стола за волосы.Он сделал вид, будто случайно подошел к столу, и встал так, чтобы находиться вне поля зрения Энджел, пока досконально не изучил лица всех игроков. Он кивком поздоровался с каждым из них, и они посмотрели на него настороженно. Когда мужчина, сидящий слева от Энджел, поднял ставку, Адам неторопливо вышел вперед, взял карты из руки Энджел и положил их лицевой стороной на стол.— Извините, господа, дама заканчивает игру.Никто из сидящих за столом не успел ничего возразить, а Энджел не смогла произнести ни слова, потому что он схватил ее за руку, поднял со стула и увел за собой.Когда они оказались в коридоре, за бархатными портьерами, где их никто не видел и не слышал, она выдернула свою руку. Ее глаза сверкали от гнева.— Да как вы смеете? Вы не имеете права…— Конечно! — выпалил он. Адам редко выходил из себя, но когда это случалось, лучше всего было дать ему возможность выпустить пар. Его нервы были натянуты до предела, и он сдерживал себя из последних сил с того самого момента, когда встретил Энджел Хабер. — У меня нет никакого права давать вам советы, и в мои обязанности не входит оберегать вас от неприятностей, но тем не менее я это делаю!Она метнула в него взгляд, исполненный презрения, и повернулась, чтобы снова пойти в вагон. Он схватил ее за руку и развернул к себе с такой силой, что края ее нижней юбки всколыхнулись, как от ветра.— Если вы вернетесь туда, — прошипел он тих, — сегодня или в любой другой день, клянусь, я задам вам хорошую порку.Она в ярости вырвала руку, но вместе с гневом в ее глазах мелькнула настороженность.— Я не нуждаюсь в соглядатаях, а также в глупых советах о том, что я должна делать! Если есть на свете хоть что-то, где мне не нужны советчики, так это игра в карты, и…Он засмеялся отрывистым смехом, но глаза его при этом оставались серьезными.— Леди, вы ввязались в игру, которая настолько выше вашего разумения, что через минуту-другую вас бы потопили и вам бы даже не хватило ума успеть это понять! Может быть, вы и умеете обращаться с полупьяными ковбоями и горняками, которые и до пяти считать не научились, но эти люди — профессионалы! Они ищут себе жертву, чтобы вывалять человека в дегте и перьях и сбросить его с поезда.— Я в тот момент как раз у них выигрывала!— Они бы не взяли вас в игру с вашими деньгами, а если бы они обнаружили, что у вас и денег-то никаких нет… — Он прищурился, окинув ее взглядом с головы до ног, и не закончил фразу.Энджел не дрогнув выдержала его взгляд.— Я всегда выигрываю.Он испытующе посмотрел на нее:— Вы мошенничаете?Она задрала носик.Иногда.Он усмехнулся уголком рта, и его гнев мгновенно улетучился.— В таком случае надо было оставить вас им на растерзание. В чем этот мир уж точно не нуждается, так это еще в одном карточном шулере. — Он поднял голову и язвительно усмехнулся:— Интересно, что бы папа подумал о своей маленькой девочке, если бы увидел ее сейчас?Ноздри Энджел расширились от гнева. Она могла выдержать его ярость, даже его насмешки и шутки, но его издевка, направленная на ее папу, ужалила Энджел в самое сердце. Она и так ради данного Адаму обещания и для того, чтобы сохранить приличия, позволила ему слишком много, а потому не обязана стоять здесь и выслушивать завуалированные угрозы. Она не обязана!— Вам ведь так легко сделать это, правда? — Она сжала кулаки, стараясь, чтобы голос ее не дрожал. — Наш отважный техасский рейнджер, считающий себя святее Бога, смотрит свысока на бедных грешников вроде меня! Да что вы можете знать обо мне или о моем папе, вы, одевающиеся в костюмчики у лучших портных, обедающие в вагонах-ресторанах с двумя вилками возле каждой тарелки! Вы когда-нибудь выскребали породу из земли, до крови раздирая пальцы, и засыпали после этого голодным, потому что кто-то более удачливый, чем вы, добрался до ценной руды первым?Хоть когда-нибудь вы соскребали плесень с последнего куска хлеба, а потом вынуждены были с ножом в руке отстаивать свое право его съесть? Не смейте говорить мне, как себя вести, что делать и как думать, потому что вы ничего не знаете о моей жизни!Слушая ее горячую исповедь, он становился все серьезнее, но Энджел это не принесло удовлетворения. Она едва это заметила.— Вы уверены в этом? — спросил он.— Да! — выпалила она. — Да, я уверена, потому что я знаю вас, знаю, к какому типу людей вы относитесь. Вы все упрощаете, рассуждая; это хорошо, а это плохо, и все должно быть именно так, а не иначе, — и вы даже не замечаете, когда все получается совсем наоборот. Вы слабак, Адам Вуд! Вы думаете, что все будет замечательно, пока вы соблюдаете закон и делаете так, как вас учили — выполняете свои обещания, снимаете шляпу при встрече с дамами и поступаете правильно. Но вот что я вам скажу: такие люди, как вы, долго не задержатся в этом мире, если такие, как я, о них не позаботятся. Я умею драться, умею мошенничать, знаю, что нужно для того, чтобы меня не поймали.И я не стыжусь этого. Поэтому перестаньте смотреть на меня свысока, слышите?Энджел остановилась, ее грудь вздымалась, глаза сверкали, и под впечатлением ее слов на один долгий миг Адам задержал на ней свой взгляд. Ей не нравилось, когда он так на нее смотрел — как будто видел ее насквозь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39