15 сентября 1575 года, когда все было готово, он попрощался со своей сестрой, сменил плащ, высоко поднял воротник (что выглядело странно в разгар сентября), выскользнул никем не узнанный из Лувра и пешком дошел до ворот Сент-Оноре. Там его ждала карета, в которой он добрался до Монфор-Ламори. Ночью он был уже в Дре, собственном удельном городе, и с нескрываемым удовольствием принимал дворян своей партии.Герцог Алансонский покинул Лувр около шести часов вечера, но хватились его только в девять. «Король и королева, моя мать, рассказывает Маргарита в своих „Мемуарах“, спросили меня, почему он не ужинал с ними и не заболел ли он. Я им ответила, что не видела его со времени обеда. Они послали человека в его комнату посмотреть, что он там делает. Им было сказано, что в комнате его нет. Тогда они попросили поискать его во всех комнатах, где жили дамы и где он имел обыкновение бывать. Искали в замке, искали по всему городу, но безрезультатно. Вот тогда все забеспокоились. Король страшно разгневался, стал грозить всякими карами, созвал всех принцев и сеньоров двора, приказал им оседлать коней и привезти герцога во дворец живым или мертвым».Но отыскать герцога Алансонского не удалось, «из-за чего весь двор и весь Париж пришли в неописуемое волнение».В атмосфере всеобщего возбуждения у м-м де Сов был особенно жалкий вид. В ее лице Летучий эскадрон впервые потерпел поражение. * * * Однако Екатерина Медичи ни одним словом не упрекнула молодую женщину, опасаясь ее расстроить и тем самым толкнуть на осуществление противоположных действий, а именно способствовать побегу Наваррца. Так что, пока оставалась возможность удерживать во дворце хотя бы этого пленника, следовало сделать для этого все возможное. И всеми имеющимися средствами…Королева-мать пригласила к себе придворных дам старшего возраста и поручила им обучить м-м де Сов тем особым, изощренным ласкам, о которых заурядные люди не имеют ни малейшего представления. Молодая женщина оказалась очень прилежной ученицей.Уже через несколько дней она смогла продемонстрировать свои новые знания Беарнцу, который пришел от этого в такой восторг, что м-м де Сов, заметно приободрившись, смогла сообщить королеве-матери очень обнадеживающие результаты.Но недаром Наваррец слыл большим хитрецом. Не отказываясь от удовольствий, которыми его одаривала искусная любовница, он так же, как и его кузен, подготавливал побег. И вот 3 февраля 1576 года, усыпив бдительность Екатерины и Генриха III, он добился от них разрешения отправиться на охоту в лес, окружавший город Санлис.В следующий раз парижанам суждено было его увидеть только через двадцать лет.Вечером взбешенный Генрих III узнал, что, его кузен нашел в Санлисе и лошадей, и друзей, и оттуда, не переводя дух, помчался в Вандом, где и нашел временное убежище.На этот раз м-м де Сов едва не умерла от стыда. В течение нескольких дней она безвылазно пребывала в своих апартаментах, опасаясь гнева Екатерины Медичи. Но флорентийка обошлась без упреков, ограничившись лишь тем, что отныне смотрела на неудачницу с нескрываемым презрением.И чтобы утешить себя, м-м де Сов стала любовницей герцога де Гиза.Перебравшись на противоположный берег Луары, Генрих Наваррскнй почувствовал себя в безопасности и с облегчением вздохнул:— Хвала Господу, который спас меня! — воскликнул он.И тут же поспешил отречься от католической веры, в которую перешел накануне Варфоломеевской ночи исключительно ради спасения своей жизни.Теперь же, совершив акт повторного отречения, он произнес полушутливым-полусерьезным тоном, «что сожалеет лишь о двух вещах, оставленных в Париже:о мессе и о своей жене. Что касается первой, то он постарается без этого обойтись, а вот без второй не может, да и не хочет обходиться».То был первый раз, когда он выразил беспокойство по поводу Маргариты.Он написал ей письмо, в котором извинялся за то, что покинул Лувр, не попрощавшись с ней, и поручил сеньору Дюрасу поехать за женой.Генрих III, который со дня побега Наваррца все никак не мог успокоиться, отказался отпустить сестру, говоря, что она является самым лучшим украшением его двора и что он не в силах расстаться с ней.Фактически же он превратил ее в пленницу. Несчастная не имела права выйти из своей комнаты, у дверей которой день и ночь находилась стража, а все ее письма прочитывались.В чем причина такого обращения? Официально Маргарита обвинялась в, организации побега своего мужа. В действительности же Генрих III подозревал Марго в том,, что она участвовала вместе с Наваррцем в заговоре в пользу их брата Франциска, герцога Алансонского, в которого сестра, Генрих хорошо это знал, была влюблена, и это опять и опять вызывало в нем жгучую ревность.Предпочитал ли король Марго своим милашкам? Никто не смог бы ответить на этот вопрос. Даже он сам. Но в душе он безусловно хранил волнующее воспоминание о тех минутах, когда он был ее любовником, и потому не мог вынести, чтобы кто-то другой обладал ею.На протяжении многих недель и даже месяцев он держал взаперти двадцатипятилетнюю молодую • женщину, не давая ей встречаться с мужчинами и принуждая ее к мучительному целомудрию, которое очень скоро привело ее в состояние полной потерянности.Стараясь отвлечься мыслями от того, чего ей больше всего не хватало, она попробовала заняться поэзией, древней литературой и музыкой; но ни Ронсар, ни Овидий, ни Клеман Жанекэн не смогли заставить ее забыть о том, чего требовала природа. К концу третьего месяца режима воздержания она превратилась в настоящую тигрицу, лишенную самца. Пронзительное желание, сжигавшее ее плоть, временами доводило ее до болей в пояснице, до невозможности сдержать какой-то нечеловеческий крик.«Без сомнения, на том месте, где у нее рос пушок, писал один современник, можно было при желании сварить яйцо, настолько там было горячо и даже жарко».Впрочем, эта необычная мысль никому не пришла в голову. Да и осуществление ее не принесло бы ни малейшего облегчения несчастной королеве, которая буквально каталась по полу, охваченная приступами истерии.Однажды на исходе сил Марго упала к ногам Генриха III и стала молить его о разрешении отправиться к своему мужу.Король смотрел на нее, а в глазах его вспыхивали злые молнии:— После того как король Наваррский снова стал гугенотом, — сказал он, — я не считаю разумным отпускать вас туда. То, что мы делаем, королева-мать и я, все это для вашего же блага. Я собираюсь начать войну с гугенотами и вырвать с корнем эту жалкую религию, которая причинила нам столько зла. И кто знает, не захотят ли они ценой вашей жизни нанести мне непоправимый удар за ту расправу, которую я собираюсь над ними учинить? Нет, вы ни за что туда не поедете.Несмотря на неусыпное наблюдение, под которым находилась Маргарита, ей удалось переслать записочку герцогу Алансонскому и сообщить, в каком ужасном состоянии ее удерживают в Лувре. Герцог пришел от этого известия в сильное волнение и отправил Екатерине Медичи протестующее письмо.Королева-мать тут же решила воспользоваться случаем. Она уже давно искала способ «нейтрализовать» Алансона. Теперь она подумала, что в обмен на свободу Маргариты ее мятежный сын покинет протестантов и откажется от противоборства с короной.Она предложила Генриху III вступить с герцогом в переговоры при посредничестве Маргариты.— Вы ведь знаете, как Франциск любит вашу сестру, — сказала она. — Она получит все, чего бы ни потребовала.Это было именно то, чего не следовало говорить королю.— Маргарита не выйдет отсюда, — ответил он сухо. Тогда Екатерина одна отправилась к герцогу Алансонскому. Но он категорически отказался вести какие бы то ни было переговоры, пока сестра его остается пленницей:— Я не могу вынести того, что она страдает, меж тем как я на свободе! — воскликнул он. Екатерина вернулась в Лувр ни с чем.— Я ничего не смогу добиться без Маргариты, — заявила она. — Надо, чтобы она поехала со мной; и при том все необходимо делать срочно, потому что у Франциска армия в шесть тысяч немецких наемников, которые вот-вот вторгнутся в Шампань, а вслед за этим пойдут на вас.Придя в ужас от услышанного, Генрих III на этот раз принял предложение матери, и Екатерина вместе с дочерью поехала в Шатоне, что неподалеку от Санса, на встречу с Алансоном.К тому времени бедняжка Марго была на грачи полного безумия: по ночам она кусала простыни, видела непристойные сны и произносила во сне очень игривые слова.Путешествие было для нее тягостным, так как их карету сопровождали красивые и потому в высшей степени соблазнительные офицеры, каждый из которых охотно успокоил бы ей нервы. Маргарите, однако, хватило сил не зазывать их в свои носилки, зная, что очень скоро ее мучениям должен наступить конец.Действительно, на следующий день вечером, после первых переговоров, когда все улеглись спать, она бесшумно выскользнула из своей комнаты и направилась к своему брату, который с жаром, вряд ли уместным в. данном случае, выказал ей более чем братские чувства.После этой ночи, принесшей Маргарите огромное облегчение, переговоры возобновились, и Алансон, уверенный в своих силах, выставил собственные условия: он хотел, в полном согласии с Наваррцем, уступить наши города в Лотарингии немцам, реабилитнровагь память Колиньи, Ла Моля и Коконаса, предоставить свободу отправления культа протестантам.Екатерина, напуганная мощной армией, которую собрал ее сын, согласилась на все, за исключением передачи городов Германии.— Немцам я ничего не отдам, — сказала она. — А вот что я могу сделать, так это отдать вам лично Анжу, Берри, Турень с их огромными доходами, конечно, в случае, если вы перестанете выступать против короля.Герцог Алансонский (который с этого момента стал герцогом Анжуйским и которого мы в дальнейшем будем называть именно так) принял это условие, и соглашение, довольно кабальное для короны, было подписано.Спустя несколько дней Генрих III, чье лицемерие было ничуть не меньше его пороков, встретил брата с почетом и при всех помирился с ним.Маргарита возвратилась в Париж вместе с Франциском. Она снова поселилась в Лувре, где к ней уже не относились как к пленнице, хотя по-прежнему запрещали поехать в Нерак. Она воспользовалась обстоятельствами, заведя с несколькими симпатичными сеньорами мимолетные интрижки, обеспечившие ей хорошее самочувствие.В Лувре Маргарита занималась шпионажем в пользу своего брата Франциска, в отношении которого считала себя должницей.Очень скоро она постаралась помочь ему гораздо более энергичным образом.Весной 1577 года Мондусе, агент короля во Фландрии, перешедший на службу к герцогу Анжуйскому, который, несмотря на мир, заключенный в Сансе, не отказался от своих притязаний, сообщил, что фламандцы стонут под игом испанцев.— Можно было бы без особого труда завоевать Фландрию, — сказал Мондусе. — Достаточно послать туда кого-нибудь половчее, чтобы настроить людей в вашу пользу.Кого-нибудь половчее? Герцог Анжуйский сразу подумал о Маргарите. Но под каким предлогом отправить ее во Фландрию? Выход нашел Мондусе:— Монсеньор, если бы королева Наваррская смогла придумать себе какую-нибудь болезнь, для лечения которой надо ехать на воды в Спа, куда ездит принцесса Ла Рош-сюр-Ион, это оказалось бы очень кстати для вашего будущего предприятия во Фландрии, потому что она провела бы подготовительную работу.Монсеньор нашел идею блестящей и обратился к Маргарите:— О королева, не будем больше ломать голову! Поезжайте на воды в Спа, где часто бывает сама м-м Ла Рош-сюр-Ион. Я недавно видел у вас на руке рожистое воспаление; вы должны сказать, что воды вам предписаны врачами уже давно, но тогда время года было не таким удачным, как сейчас, и потому вы умоляете короля позволить вам отправиться туда.На другой же день Маргарита явилась к матери и сказала, что ей очень тяжело оставаться при дворе в то время, когда король ведет войну с ее мужем, потому что и тот, и другой могут заподозрить ее в предательстве. По этой причине ей хотелось бы уехать из Парижа. Она рассказала о своей болезни, о врачах, о водах в Спа и о подходящем времени года…— Попросите, Мадам, короля, чтобы он позволил мне уехать. Тогда я смогу сообщить мужу, что если мне невозможно быть с ним, то по крайней мере я не буду находиться в том месте, откуда с ним ведут войну.Такие доводы показались Екатерине и Генриху III убедительными, и они разрешили Маргарите отправиться в Спа. Она тут же начала собирать чемоданы, готовить платья, украшения, косметику, радуясь возможности покинуть двор, оказать услугу своему горячо любимому брату и к тому же, заметим, встретиться с доном Хуаном Австрийским, который давно уже, она знала это доподлинно, мечтал сунуть ей руку под юбку.Но все-таки Маргарита не хотела уезжать до 15 мая, зная, что в этот день Екатерина Медичи собиралась устроить в саду замка Шенонсо праздничный банкет, на котором каждый сможет себе позволить любые вольности. И она не была обманута в своих ожиданиях.«На этом прекрасном банкете, — сообщает Пьер де Л`Этуаль, — самые благородные и самые красивые дамы двора, полуодетые и с распущенными, точно у невест, волосами, прислуживали гостям за столом».Что касается м-м де Сов, у той, кажется, декольте было до самого пояса. Но она была далеко не единственная, кто охотно демонстрировал свои прелести, потому что, по словам Л`Этуаля, в ту весну 1577 года «дамы и девицы, подобно солдатам того времени, любившим щегольнуть до блеска начищенным оружием во время какого-нибудь смотра, выставляли напоказ свои обнаженные груди, которые из-за их постоянного движения эти добрые женщины использовали то в качестве циркуля, то в качестве часов с гирями, а еще лучше сказать в качестве кузнечных мехов, которые раздувают огонь в их кузнице».Сколь же сильно подобное зрелище должно было радовать глаз!Отъезд во Фландрию состоялся 28 мая 1577 года.Маргарита, которую сопровождала многочисленная свита, выехала из Парижа через ворота Сен-Дени, восседая в носилках, «над которыми на пилонах высился балдахин, подбитый пурпурным испанским бархатом с золотым и шелковым шитьем…».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42