— Брэдли, — промолвил Рэнни тихо и печально, рукой он подбрасывал яйцо и ловил его с исключительной точностью, — ты слишком много говоришь.
Это прозвучало почти как угроза. Летти, правда, не знала, понял ли Брэдли это именно так или иначе.
Негр посмотрел на Рэнни и на яйцо, в его хмурых глазах появился отблеск признательности.
— Мне очень жаль, что из-за некоторых обстоятельств необходимость в моих услугах отпала, вместо этого мне пришлось стать слугой радикальных республиканцев.
Рэнни положил яйцо назад, в чашу, он посмотрел в глаза человеку, сидевшему через стол.
— Я все еще твои друг.
— Да. Все еще.
Брэдли Линкольн протянул руку. Рэнни сжал ее. Мама Тэсс, тихонько фыркнув, взяла обе чаши и повернулась к плите. Летти посмотрела на обоих мужчин и ощутила в горле комок.
В то же самое время у нее возникло тревожное чувство, что она чего-то не поняла. Она ощутила это не впервые. Между этими людьми существовали какие-то невидимые связи, и они понимали друг друга чем-то, чего она была лишена. Из-за этого Летти чувствовала себя посторонней. Конечно же, она и была посторонней, но постоянное напоминание об этом раздражало. Они и не думали напоминать ей об этом, а она их не винила. Просто это было реальностью, от которой нельзя отмахнуться. Она не знала, возможно ли, чтобы кто-нибудь, такой, как она, стал здесь своим.
В тот вечер танцы на веранде Сплендоры затеяли исключительно из-за набитой лимонами седельной сумки. Лимоны только что прибыли с пароходом из Нового Орлеана, их привез полковник Томас Уорд. Он приехал после ужина, с ним прибыли еще три офицера.
— Это нашествие, — шепнула Салли Энн.
Один из спутников полковника был из Нью-Йорка, второй — из штата Мэн, третий — из Теннеси. Они поднялись по ступеням, на лицах — настороженность и надежда, шляпы в руках, волосы тщательно причесаны.
— Да они же еще мальчишки, — сказала тетушка Эм, выбираясь из кресла-качалки, чтобы поприветствовать их.
То, что она сказала, было так и в то же время не так. Им не так много лет, но это закаленные ветераны. Они говорили тихо и часто улыбались, начиная понемногу расслабляться, но все же за этой тихой благообразностью скрывались уверенность и решимость.
Летти опасалась, что их встретят с высокомерием, может быть, недружелюбно. Она сразу же поняла, что боялась напрасно. Южное гостеприимство и прирожденная обходительность требовали учтивого приема, если не сказать, теплого. Молодые люди были приняты в доме как друзья полковника У орда. В дальнейшем они могли бы воспользоваться гостеприимством этого дома и самостоятельно. Все зависело от них.
Гости попытались ответить в той же тональности и преподнесли небольшие подарки, начав с лимонов. Лимоны принесли на веранду и не без труда извлекли из сумок — огромные желтые шары. Один из гостей вытащил бумажный кулек с сахаром, другой достал жестяную коробочку с марципаном, а третий принес скрипку в кожаном футляре. Лимоны и сахар были встречены восклицаниями, с должным пылом и выражением благодарности. Их сразу отправили с Лайонелом и Питером на кухню, сопроводив указанием приготовить лимонад. Скоро все попивали кислый напиток, мечтательно говорили о том, как хорошо бы было охладить его колотым льдом, как в былые времена, и слушали мелодичное и грустное звучание скрипки. Звуки музыки поднимались над верандой и уплывали в густеющие сумерки.
Следующий всадник, подъехавший к воротам, всегда был здесь желанным гостем. Джонни Риден выпрыгнул из седла и пошел по дорожке, извлекая из кармана губную гармонику. Увидев инструмент, Рэнни издал театральный стон. Стоявший рядом Лайонел повторил его, как эхо.
Лицо Джонни сияло коварной улыбкой.
— Я знал, что вы будете в восторге. Я сидел, на меня накатывалась меланхолия. И я спросил себя: кого бы из своих друзей я выбрал, чтобы разделить с ними мою печаль? Я ехал в эту сторону, и до меня донеслись звуки скрипки. Ответ пришел сам собой! Кое в чем нами все-таки руководит Всевышний.
— Не во многом, — произнес Рэнни.
— Ты пессимист, — сказал ему Джонни. Изображая обиду, он уселся на ступеньках, спиной ко всем, и поднес к губам гармонику.
Летти ожидала, что сейчас ударит по ушам. Вместо этого полилась чистая и точная мелодия, которая прекрасно гармонировала со звучанием скрипки, обогащая его. В плавных звуках были такие захватывающие сердце чувства и такое воодушевление, которых она и не ждала от этого смеющегося рыжеволосого молодого человека.
Джонни и офицер в синей форме из Теннесси сыграли им «Лорену», «Скалу веков», «Стариков дома» и «Качаясь в колыбели бездны». И когда все без исключения были готовы расплакаться от такого печального репертуара, они вдруг заиграли «О, Сюзанна!», да так здорово, что тетушка Эм начала притопывать ногой, а мотыльки вокруг принесенных из дома керосиновых ламп начали, казалось, кружиться в такт музыке.
В самый разгар этого веселья подъехал Мартин Идеи в легком экипаже. С ним приехала веселая девушка, Мари Вуазен, дочь ближайшего соседа. Ее сопровождали мать, мадам Вуазен, и подруга Анжелика Ла Кур. Они прогуливались и дышали вечерним воздухом, когда заметили свет и услышали музыку. Любопытство заставило их выяснить, в чем тут дело.
После соответствующих представлений были еще принесены стаканы и разлит лимонад. Марципан передавали по кругу. Возобновилась музыка, и вечеринка разгорелась с новой силой.
Мари Вуазен, темноволосая и веселая, флиртовала так же естественно, как дышала. Ей хотелось знать про всех и все. Ее быстрые вопросы сыпались один за другим, живые карие глаза искрились интересом. Мадам Вуазен удобно устроилась рядом с тетушкой Эм. Она пощипывала марципан и была снисходительна. Подруга Анжелика вела себя менее оживленно, но довольно легко вступала в разговор, когда Мари обращалась к ней.
Кто начал танцы, сказать трудно. Сначала все сидели, разговаривали, болтали ногами, иногда прихлопывая случайного комара, потом вдруг все оказались на ногах и уже сдвигали стулья и подставки со светильниками к стене. И никому это не показалось чем-то необычным. Все отнеслись к этому скорее как к естественной возможности, за которую следовало ухватиться.
Летти кружилась по веранде с Томасом Уордом, затем танцевала то с одним, то с другим молодым человеком в синем мундире, которые менялись так быстро, что скоро она задохнулась и почувствовала тянущую боль в боку. Мари и ее подруга Анжелика пользовались таким же вниманием и так же не могли никому отказать. Даже тетушка Эм проплыла по кругу в ритме кадрили, придерживая юбки и подняв голову. Напротив, Салли Энн сказалась уставшей и отказалась танцевать. Ничто как будто не могло изменить решение молодой вдовы, пока Рэнни не оторвался от стены, где стоял, не подошел и не склонился перед ней в поклоне.
Музыка была медленной, в темпе вальса. Пара кружилась вдоль веранды плавно, чрезвычайно грациозно. Рэнни склонил свою белокурую голову к Салли Энн, и она смотрела на него с задумчивой и довольной улыбкой. Казалось, они ушли в свой собственный мир, отдалились от окружавших их шума и смеха, в мир, который был тоньше и нежнее раскрашен в мягкие цвета, чем тот, где вынуждены были пребывать простые смертные. Летти, которая кружилась в объятиях полковника, наблюдала за ними и невольно слегка покачала головой.
— Что такое? — спросил Томас Уорд. — Удивлены? Она улыбнулась ему:
— Честно говоря, немного. Я скорее думала, что танцевать он будет неловко.
— Мне кажется, есть вещи, которые не забываются, если, конечно, мышечные рефлексы не нарушены.
— Да, — согласилась она, — и еще я думаю, ведь они оба — жертвы этой войны, каждый по-своему.
— Да так ли это? Тайлер — может быть, но если прекрасная вдова — жертва, это ее собственный выбор.
— Это потому, что она отказывается танцевать с офицерами федеральной армии? — Летти подняла брови, в улыбке ее был вопрос.
— Потому что она всегда в этих вдовьих одеждах и прячет себя за ними.
— Может быть, она не может себе позволить чего-либо другого!
— Может быть, так она чувствует себя в безопасности.
— Кто же говорит, что она не заслуживает безопасности, такой, какую она себе сама пожелает?
— Такой, как выйти замуж за Тайлера и разыгрывать для него мать, как и для своего сына. Это было бы ужасной потерей.
Летти больше ничего не сказала, но продолжала задумчиво и внимательно смотреть на Рэнни и женщину в черном.
Гости все прибывали. В поисках полковника Уорда приехал мистер Дэниел О'Коннор, сборщик налогов. Ирландскому «саквояжнику» сообщили, что командующий федеральными войсками гостит в доме Тайлеров. Он надеется, что не помешал веселью. Он меньше всего хотел бы этого.
Его пригласили присоединиться к гостям, хотя, может, и без большого энтузиазма, предложили выпить лимонаду. Он принял приглашение, скривился, попробовав лимонад, очевидно ожидая чего-то покрепче, и отвел полковника на несколько минут в сторонку.
Покончив с делами, они направились туда, где стояла у перил Летти, обмахивая веером разгоряченное лицо. Полковник шел к Летти, а «саквояжник» — следом за ним. Когда они приблизились, Летти услышала, как О'Коннор, низенький, полный человек, одежда которого была чересчур яркой и тесноватой для его фигуры, обратился к полковнику, как он считал, вполголоса:
— А кстати, что здесь делает эта высокая мулатка?
— Кого вы имеете в виду? — спросил офицер, остановившись и посмотрев на него.
— Вон там. Эта квартеронка из Иль-Бревилля.
Он показал на Анжелику, которая в этот момент танцевала в объятиях Мартина Идена. Летти уставилась на девушку. Возможно ли это? Кожа ее была густого кремового цвета, волосы иссиня-черные и сильно вьющиеся. Она выглядела несколько экзотично, но Летти сочла это результатом примеси испанской или мексиканской крови, наследия времен правления здесь Франции и Испании, когда прямо напротив Накитоша на границе между Луизианой и Техасом стоял испанский гарнизон. Было вполне очевидно, что Тайлеры хорошо знали Анжелику и принимали ее как дальнюю родственницу семьи Вуазен, их соседей.
— Вы уверены? — Голос полковника ничего не выражал.
— Да, могу дать голову на отсечение. Я ее видел у старика не далее как неделю назад. Шикарный дом, в таком доме я не против пожить несколько недель. — Он подтолкнул локтем своего собеседника.
Томас ничего не ответил. Они подошли к Летти, и сборщик налогов был представлен ей. Не успели они сказать друг другу что-либо, кроме краткого приветствия, как подлетел офицер в синем мундире и увлек Летти прочь. Она не очень сожалела. Летти не выносила таких людей, как О'Коннор, грубых и жадных, претенциозных и свинских. Именно его Шип недавно привязал к фонарному столбу с табличкой на шее. Вполне возможно, в этом случае у Шипа были основания так поступить.
Где-то через час, сославшись на полное изнеможение, Джонни Риден отложил свою гармонику и, пошатываясь, двинулся к кувшину с лимонадом. Танцоры попадали на стулья, стоявшие вдоль стены, или перевесились через перила, подставляя лица прохладному ветерку. Салли Энн, которая ближе всего была к лимонаду, налила его для Джонни и передала стакан в его, как он это изобразил, трясущиеся руки. Джонни отшатнулся, но не далее чем до стула, находившегося между креслом-качалкой, где сидела Летти, и стулом с прямой спинкой, на котором раскинулся Рэнни, вытянув перед собой длинные ноги.
— Для человека, погруженного в меланхолию, — сказала Летти Джонни, — вы прекрасно играете.
— За женщину редкой проницательности, — он поднял в тосте стакан с лимонадом. — Но вы не видите черных как ночь страданий моего сердца.
— Конечно же, вижу. Мне кажется, они цвета сапожного крема.
— Вы думаете, я прикидываюсь? О, я пронзен насквозь!
— Да? Тогда мы скоро увидим страдания вашего сердца.
— Бессердечная, — он повернулся к Рэнни. — Я взываю к тебе, друг мой, видел ли ты когда-нибудь более бессердечную женщину?
Рэнни поднял руку, как бы парируя удар.
— И не спрашивай меня, Джонни.
— Трус! Презренный трус, покидающий друзей при первом намеке на опасность.
— Кто, я? — Рэнни изобразил невинность.
— Конечно, ты, ты, глупый Адонис. Как прекрасно, когда кто-то не может даже оскорбить друга и дать ему понять это.
— Ты хочешь оскорбить меня? Тогда я оскорблен. Джонни издал стон и уронил свою рыжую голову, закрыв ее руками.
— Ты не оскорблен.
— Оскорблен.
— Нет.
— Да.
— Нет.
— Да.
— Да, а я — безмозглый идиот.
О'Коннор, все еще стоявший у перил с полковником, фыркнул.
— Стало быть, таких двое.
Наступила тишина. Обмен колкостями между Джонни и Рэнсомом Тайлером был простым подшучиванием, непринужденным и добродушным, между давними друзьями. Это походило на выражение близости, а не на оскорбление.
То, что о состоянии Рэнсома Тайлера известно всем присутствовавшим, было понятно. Хотя формально они все находились у него в гостях, мало кто, кроме родственников, заговаривал с ним. Либо из смущения, либо из-за безразличия они стремились не обращать на него внимания или относиться к нему снисходительно. Ничем не вызванное оскорбление, произнесенное О'Коннором, показалось Летти одним из самых неучтивых и бессмысленно злобных высказываний, какие она когда-либо слышала. То, что Рэнни все понял, было более чем ясно, хотя лицо его, когда он пристально посмотрел на сборщика налогов, ничего не выражало. В ней все вскипело от гнева.
— Каких двое, мистер О'Коннор? — подняла она голос, ее слова прозвучали отчетливо и резко и были холодны, так же как и улыбка, с которой она задала этот вопрос.
— Ну, двое… то есть… — Сборщик налогов испуганно запнулся, лицо его покраснело, он огляделся в поисках поддержки. — Я не совсем понимаю, что вы имеете в виду.
— В самом деле? А мне показалось, это вы что-то имеете в виду.
— Да нет, мэм, совсем ничего. Да я уже и совсем не помню, о чем я говорил.
Обращенный к ней взгляд низенького толстяка был полон злобы. Летти возвратила его с прохладной улыбкой, потом демонстративно отвернулась. Все вдруг снова заговорили, как бы по интуиции, пытаясь сгладить неловкость момента.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48