– Николс и я, мы ведь можем встретиться на дуэли и позже, по какой-нибудь другой причине, – сказал он.
– Я не вижу для этого никакого повода. Ты едва знаком с Мурреем и можешь просто больше никогда с ним не встретиться. Все, что он мог сказать тебе, чтобы спровоцировать тебя, было предназначено только для того, чтобы защитить меня. Он чувствует ответственность, так как он вскоре станет членом нашей семьи.
Когда он снова заговорил, его голос звучал довольно жестко:
– Я так и подумал. А как будет себя чувствовать Николс, если выяснится, что сестра его будущей жены вызвала самый крупный скандал из тех, которые когда-либо бывали в Новом Орлеане? А это будет именно такой скандал, ты же знаешь. Не думаешь же ты на самом деле, что сможешь держать меня здесь без того, чтобы это стало известно всем?
– Я действительно думаю, что могу это сделать, по крайней мере на короткое время. Ты вряд ли будешь жаловаться на мои действия, иначе неизбежно станешь тем самым предметом насмешек. А если тебя беспокоят слуги, то знают об этом только экономка и ее сын, а они умеют хранить тайну.
Равель лег, вытянулся на кровати, а затем снова приподнялся на одном локте. Мягким голосом он спросил:
– А при каком условии ты соизволишь меня отпустить?
Она слегка нахмурилась.
– Я не знаю, что ты имеешь в виду. Ты, конечно же, сможешь совершенно свободно уехать отсюда.
– Предположим, я решу не уезжать?
– Почему же?
– О, я могу назвать тебе ряд причин, – нежно сказал он, в то время как взгляд его темных глаз переместился с ее губ сначала на мягкую округлость ее груди, затем на ее тонкую талию, а потом на бедра, выпуклость которых подчеркивалась драпировкой ее залитого кровью костюма из оленьей кожи, который все еще был на ней надет. – Женщина, отчаявшаяся до такой степени, чтобы похитить для себя мужчину, должна составить весьма возбуждающую компанию.
– «Отчаявшаяся»?! Да это просто смешно! – Пульс ее участился, и она буквально чувствовала, как сердце колотится о ребра.
– Смешно? Что бы ты делала, Аня, любовь моя, если бы я вошел в твой дом и устроился там, как дома, – за твоим столом, в твоей спальне, в твоей постели?
– Я не твоя любовь, – ответила она, прищурив глаза. – Сделай только шаг без приглашения за порог моего дома, и я вышвырну тебя так быстро, что тебе придется посылать за собственной тенью!
– И кто же будет меня вышвыривать? Твои слуги? Это будет стоить жизни каждому рабу, который дотронется до меня. Кузнецы? Нападение является серьезным обвинением даже для свободных негров. Муррей Николс? Но если все это было задумано для того, чтобы уберечь его от моего гнева, то какой смысл снова подвергать его риску? Так кто же?
Безрассудная смелость этого мужчины приводила Аню в ярость. Невозможно было поверить в то, что он пытался испугать ее, будучи совершенно обессиленным и лежа в постели с зашитой ее же руками раной на голове. И тем не менее в его длинном теле, в том, как он лежал на кровати, опираясь на локоть, ощущалась сила, которая была лишь временно подавлена и подчинена. Пелерина упала у него с плеч, когда он попытался встать, и сейчас он был обнажен до пояса, но не делал никаких попыток прикрыть тело, давая ей возможность беспрепятственно рассматривать тугие узлы мышц на руках и плечах, широкую мускулистую грудь с двумя темными кружками сосков и черными курчавыми волосами, которые из треугольника, покрывавшего грудь, плавно переходили в тонкую линию и исчезали за поясом брюк. Лишенный каких-либо принципов, распутный, он излучал непреодолимую мужскую силу и весьма определенную угрозу.
Аня почувствовала, как напряглись мышцы живота. Никогда раньше она не чувствовала себя так, находясь рядом с мужчиной. Никогда. Она не помнила, чтобы когда-либо была настолько обеспокоена, настолько не уверена в себе. Ей не нравилось это ощущение. Медленно, подчеркивая каждое слово, она ответила на его вопрос:
– Я сделаю это сама.
– Не потрудишься ли объяснить мне, каким образом?
– У меня есть пистолет, и я знаю, как им пользоваться.
На губах Равеля появилась легкая улыбка. Это была необыкновенная женщина. Большинство представительниц слабого пола, которых он знал, начали бы запинаться, краснеть и в конце концов просто бы убежали от него, услышав только что произнесенные им слова, или застенчиво захлопали бы ресницами, пытаясь сделать вид, будто они не понимают, о чем речь, или всем своим видом выразили бы явное приглашение. Конечно, подобные женщины никогда не отважились бы взять его в плен. Обожание имеет свои пределы.
Он сказал:
– В меня уже стреляли раньше.
Приподняв бровь, она попыталась выбрать новый способ обороны.
– Скажи мне, являются ли твои угрозы появлением твоей чести, о которой ты так упорно отказываешься говорить? Меня предупреждали, что ты не являешься в полном смысле слова джентльменом, и я теперь понимаю почему.
– Поскольку ты не являешься в полном смысле леди, – протянул он, – то это вряд ли имеет какое-либо значение.
– Не являюсь леди? Это смешно! – Замечание задело ее за живое, так как она и сама сомневалась в том, что ведет себя приличествующим образом.
– Напротив. Покажи мне, если можешь, книгу по этикету или женский журнал, в которых была бы описана подобная ситуация. Под каким заголовком она Может там быть – «Приличный способ привлечь мужчину»?
– Я не собираюсь привлекать тебя, – сказала она язвительно. – Я всего лишь собираюсь продержать тебя здесь в течение нескольких часов.
– Ты можешь держать меня столько, сколько захочешь, – ответил он медовым голосом.
– Я вовсе не это имела в виду!
– Правда? При общении с некоторыми женщинами приходится догадываться, чего они хотят. Но я помню: ты не любишь играть в загадки. Мы можем прекратить нашу игру и начать серьезный разговор.
Она холодно посмотрела на него.
– Очевидно, после удара по голове у тебя перепутались все мысли. Тебе нужен отдых. Я покидаю тебя.
– Ты собираешься оставить меня без еды и воды? Я бы не отказался от завтрака.
То, что он был голоден, было хорошим признаком.
– Я пришлю завтрак, – бросила она через плечо.
В этот момент цепь легонько звякнула. Она оглянулась и увидела, что он резко поднимается с кровати. Молниеносно, как лань, почуявшая опасность, она одним прыжком пересекла комнату и ударилась о стену рядом с дверью с такой силой, что стена гулко задрожала.
Дальше можно было не отступать. Она точно знала пределы цепи Равеля, так как на полу было полукруглое углубление – след многолетней ходьбы по комнате ее дяди. Даже если бы Равель вытянулся на полу во всю длину своего тела, он все равно не достал бы ее. Комната была обставлена таким образом, что пленник, содержащийся в ней, мог приблизиться к огню в камине, не достигая пламени. Он мог подойти к кровати, шкафу и обеденному столу, но лампа, стоявшая на столике между камином и дверью, была ему недоступна. Так ему обеспечивались не только удобства, но и безопасность, равно как и безопасность тем, кто разводил огонь, приносил еду или ухаживал за ним.
Аня вся дрожала, ей казалось, что сердце клокочет где-то у нее в горле. Она устремила на Равеля Дюральда взгляд своих темно-синих глаз, полный гнева и страха. Он снова улегся на кровать и лежал, опираясь на локоть. Его взгляд упал на полукруглое углубление на полу, затем на цепь, которую он подобрал, чтобы она не гремела. Он поднялся с кровати и, посмотрев на Аню своими темными глазами, спокойным глубоким голосом сказал:
– В следующий раз.
Следующего раза не будет! Аня молча поклялась себе в этом, удаляясь от хлопкового сарая. Она больше не подойдет к этому человеку. Он не был серьезно ранен; если бы это было так, у него бы пропал аппетит. Если же он не голоден и эта просьба была лишь уловкой, чтобы вызвать сочувствие, она поступит правильно, если покинет его. Она пришлет ему виски и какую-нибудь еду, и на этом все закончится. Ей безразлично, увидит ли она его еще. Она не будет расстраиваться, если больше никогда его не увидит. Пусть за ним ухаживают Дениза и Марсель.
Однако ей не удавалось перестать думать о нем. Она вспоминала его слова и принимая горячую ванну, пытаясь смыть с себя остатки той мрачной ночи, и когда лежала в постели, задернув шторы и натянув одеяла до самого подбородка, пытаясь отдохнуть после бессонной ночи.
Неужели он на самом деле сделает то, чем ей угрожал? Сможет ли он силой вломиться в ее дом, в ее постель, когда будет освобожден? Не может быть, чтобы он был таким мстительным, ведь так?
Это казалось маловероятным. Не будь он настоящим джентльменом, каким он мог ей показаться, он пришел бы в ярость, узнав, в каком затруднительном положении очутился. Аня ожидала подобного, но этого не произошло. Возможно, он был слишком слаб для такого взрыва гнева? Или он сберегал силы для осуществления той мести, о которой ей рассказал?
Даже если так, она должна освободить его. Она больше не может держать его взаперти. Остальные слуги и рабы скоро догадаются о его местонахождении, если это уже не произошло, так как она беспрестанно ходила в хлопковый сарай, заботясь о раненом. Эта новость быстро разлетится по разным плантациям и достигнет Нового Орлеана скорее, чем туда доскачет всадник на хорошей лошади. Просто поразительно, как молниеносно разносились новости среди рабов. И тогда она рискует запятнать свое доброе имя, как предупреждал Равель.
Ей надо быть осмотрительной хотя бы ради мадам Розы и Селестины. Несмотря на обвинения, выдвинутые Равелем, перечеркивать всю свою жизнь не входило в ее планы.
Неужели она действительно хоронит себя, как он сказал?
Аня понимала, что со стороны это могло выглядеть именно так, но ей нравилось объезжать верхом плантации, следить за урожаем и животными, за людьми, которые жили и работали у нее на плантации. Она была равнодушна к приемам и сплетням, бесконечному кругу визитов и увеселений, где изо дня в день, из ночи в ночь мелькали одни и те же лица. Она не имела никакой склонности к вышиванию картин разноцветной шерстью, или вылепливанию цветов из воска, или плетению узоров из волос, которые тщательно собирались после вечернего расчесывания. Ей, как и всякой женщине, нравилось носить красивые платья и украшения, но она не смогла бы сидеть в салоне, как разодетая кукла, и ожидать визитеров или лежать на кушетке и читать роман, заедая шоколадными конфетами. Она любила заниматься делом. Ей казались неживыми именно эти ленивые леди, которым было нечего делать.
Ей было неприятно то, что Равель Дюральд наблюдал за ней и знал о ней так много. Возможно, он делал это из чувства вины, перед ней за то, что нарушил нормальное течение ее жизни? Если бы он не убил Жана, она сейчас была бы молодой матерью семейства и имела бы троих или четверых детей. Она проводила бы свое время, занимаясь детьми и домом, заказывая обеды для мужа, следя за его комфортом, разделяя с ним постель. Она, без сомнения, располнела бы после родов, и, возможно, имела бы более уравновешенный характер. А о всем, что происходит на плантации, она знала бы только со слов Жана. Что касается новостей и мнений, она полностью полагалась бы на него.
Аня нахмурилась и подняла взгляд на шелковую подкладку балдахина над кроватью. Такое монотонное течение дней могло бы свести на нет всю ее жизнь. Но у нее, конечно же, был бы Жан. Они бы разговаривали и смеялись, и играли с детьми, а ночью они спали бы рядом в постели.
В течение нескольких мгновений, испытывая при этом чувство стыда, она попыталась представить себя в объятиях Жана, но это ей не удалось. Вместо этого перед ее внутренним взором возникало худое лицо и широкая грудь Равеля Дюральда.
Она перевернулась на живот и уткнулась лицом в подушку. Он был там, в хлопковом сарае. Ее пленник. Она пленила Черного Рыцаря, главного дуэлянта Нового Орлеана, человека, которого называли Эль-Тигре, когда он сражался вместе с флибустьерами Уильяма Уокера в Центральной Америке.
Она поймала тигра и посадила его в клетку. Но как теперь выпустить его? Как?
ГЛАВА 4
Аня стояла на коленях у клумбы и срывала пучки жесткой зимней травы, грозившей заглушить вербену. В саду, расположенном позади дома в «Бо Рефьюж», рядом с ней работал негритянский мальчик двенадцати-тринадцати лет, который так яростно сгребал граблями, как будто у него в руках было какое-то смертоносное оружие. За клумбой с вербеной росли кустарники, длинные ветви которых, покрытые белыми цветами, походили на перья белой цапли. За ажурными серо-зелеными зарослями вербены с алыми цветами росли нарциссы, их желтые бутоны только что раскрылись. Сырой прохладный ветер раскачивал ветви кустарников и заставлял трепетать нарциссы на их тоненьких стебельках.
– Джозеф, – сказала она, – будь осторожен с луковицами.
– Да, мамзель, – ответил он, продолжая выгребать старые листья, при этом задевая стебли нарциссов.
– Желтые цветы, будь с ними поосторожнее! – О да, мамзель!
По вымощенной кирпичом дорожке, ведущей от дома, подошла экономка Дениза и, подбоченившись, остановилась рядом с Аней. Ветер трепал ее передник и завязанные узлами концы платка на голове.
– Вы никогда не сделаете из этого мальчишки садовника!
– Не знаю, по крайней мере он хочет этого.
– Его мысли сейчас не делом заняты.
– Не только у него они заняты чем-то другим. – Аня, печально улыбаясь, кивнула в сторону нескольких побегов вербены, вырванных ею вместе с травой.
– Будет просто чудо, если в клумбе останется хоть один цветочек, – хмыкнула экономка, и, понизив голос, продолжала: – А если вы думаете о том мужчине, который заперт в сарае, то я пришла поговорить с вами именно о нем.
Аня бросила взгляд на работавшего рядом мальчишку, потом поднялась и подошла поближе к Денизе.
– В чем дело?
– Он не ест. Я сейчас только что ходила к нему забрать поднос с посудой после ланча, так он лежал на кровати лицом к стене. Он даже не прикоснулся к еде и ничего мне не ответил, когда я попыталась с ним заговорить.
Аня нахмурилась.
– Ты думаешь, ему хуже?
– Я не могу сказать, но выглядит все это нехорошо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54