— Корыстные побуждения, — просто сказала она.— Я всегда был выше этого.— Брось. Никто не в силах устоять перед блеском золота.— Выходит, я исключение. Я на самом деле не брал его.— А никто другой этого не мог сделать? Беспокойство отразилось на лице Висенте. Вот теперь он стал очень похож на Рефухио, но ему не хватало твердости и цельности старшего брата.— Я допускаю это.— Энрике? Балтазар? Чарро?— Любой.— У тебя есть основания подозревать кого-то из них конкретно? Хоть какие-нибудь?После минутного раздумья он покачал головой:— Никаких. Но почему ты думаешь, что на уме у дона Эстебана только золото? Может, ему нужен я.Пилар знала, что может обидеть Висенте, но все же выпалила:— Ты только пешка в этой игре.— Вероятно. Но если дону Эстебану что-то втемяшится в голову, то он не успокоится, пока не добьется своего. И уж если он кого ненавидит, то его ненависть не знает границ. Мне даже кажется, что у него не все дома.— Это из-за клейма?Висенте потрогал шрам на щеке — напоминание о пережитых страданиях.— Это еще что. Вот он грозился оскопить меня и послать… ну… результаты Рефухио, а потом продать меня в Северную Африку в какой-нибудь гарем. Он считал, что я отлично справлюсь с ролью евнуха. А еще он собирался угостить меня медленнодействующим ядом и насладиться созерцанием моей предсмертной агонии.— Господи Боже мой! — прошептала Пилар. Она была потрясена и полна сострадания к Висенте. Сколько ему, бедняжке, пришлось пережить и как он выдержал все это! Только теперь она поняла одну вещь: Рефухио все время, пока они плыли на «Селестине», догадывался, какое чудовище ее отчим, и знал, на что он способен. Рефухио смертельно боялся за брата, и этот страх покинул его только тогда, когда он нашел Висенте в Новом Орлеане. Это многое объясняло в его поведении.Наконец она снова заговорила:— Но ведь в интересах дона Эстебана было сохранить тебя живым и невредимым. Ведь ты был его щитом в войне против Рефухио.— Я сомневаюсь, что он вообще когда-нибудь соображал, что творит.— Ты правда думаешь, что он не в своем уме?— Я думаю, это вполне правдоподобное объяснение тому, что он преследует нас. Ведь это чистейшее безумие.Это давало ответы на многие вопросы и рассеивало многие сомнения. И хотя Пилар не до конца приняла версию Висенте, она чувствовала, что на душе стало легче.Новость о появлении в этих краях дона Эстебана все восприняли по-разному, в зависимости от характера и свойств натуры каждого. Балтазар и Энрике ругались, один — выражая таким образом покорность судьбе, другой — едва сдерживая ярость. Чарро рвался вернуться назад, устроить засаду на дороге и переловить всех преследователей. У Исабель глаза были на мокром месте, а донья Луиза перетрусила настолько, что, когда прозвучала команда «По коням!», она первая вскочила в седло.Все так же светило солнце и дул ветер, а отряд продвигался дальше по этой бесплодной равнине, преодолевая милю за милей. Никто не знал, сколько еще таких миль было у них впереди. Их упорству и безграничному терпению можно было позавидовать. Дон Эстебан следовал за ними по пятам. Пока им удалось оторваться от преследователей, но что это давало? Те неминуемо настигнут их на подходе к Сан-Антонио-де-Бексар. Но, по крайней мере, уменьшалась вероятность того, что придется принять бой на открытой местности.Как-то раз они ехали друг за другом по узкой тропке, протоптанной через заросли колючего кустарника, который Чарро называл мескитом. Техасец умчался вперед, скрывшись в чаще, чтобы проверить, не преграждает ли им дорогу какое-нибудь очередное стадо. Дробный стук копыт возвестил о его возвращении. Когда Чарро появился в поле зрения, все увидели, что он где-то потерял шляпу и что его лицо, разгоряченное бешеной скачкой, и руки покрыты длинными глубокими царапинами, из которых сочилась кровь. Его конь летел как птица, поднимая тучи пыли. И было в его облике что-то такое, что заставило всех приготовиться к самому худшему.— Только не вздумай сказать, — протянул Энрике, — что ты повстречал другого быка, по сравнению с которым твой старый знакомый просто жалкая козявка.— Да какие быки! — Чарро едва переводил дух. — Апачи!— Сколько? — деловито спросил только что подъехавший Рефухио.— Не могу сказать точно. Я видел только следы. Но никаких признаков женщин или детей. Это боевой отряд. Около двадцати воинов, а то и больше.— Думаешь, они знают, что мы едем за ними? — уточнил Балтазар, нахмурившись.— Не «за», а рядом с ними. Их маршрут пролегает параллельно нашему. Это их тропа.Все хранили гробовое молчание, которое в конце концов нарушила донья Луиза:— Ты хочешь сказать, что они следят за нами?— Точно. — Голубые глаза Чарро затуманились, голос звучал глухо.— Нас всех перережут! — всхлипнула вдова.Энрике похлопал Луизу по руке, которой она обнимала его за талию, будто желая утешить. Она на миг прижалась к нему, а затем воровато огляделась — не заметил ли кто.Но все взгляды были устремлены на Рефухио. Положение отряда было плачевным. Дон Эстебан мог в любую минуту нанести им удар в спину, а бок о бок с ними бесшумными тенями скользили индейцы. И в этой необъятной пустыне некому прийти им на помощь, они со всех сторон окружены только врагами. А поскольку все привыкли, что в сложных ситуациях решение за всех принимал Рефухио, то теперь от него ждали именно этого. Ему никогда не позволяли забывать, что он — вожак.Рефухио поудобнее устроился в седле. Обращаясь к Чарро, он спросил:— Когда апачи могут атаковать нас?— В любую минуту. Завтра на рассвете или как-нибудь в полдень на следующей недели. А могут и вообще нас не тронуть. Все зависит от решения верховного вождя и от того, захотят ли воины подчиниться его приказу.— Неужели они могут не повиноваться?— Такое случается. Вожди у апачей, в том числе и верховный вождь, избираются всеобщим голосованием. Племя дает им власть, но племя может ее и отобрать. Стоит вождю дать повод усомниться в том, что он достоин занимать этот пост, — он становится пустым местом. Ни один воин не последует за ним.Рефухио и Чарро не сводили глаз друг с друга. Между ними установились довольно странные отношения, будто они все время что-то недоговаривали, что-то скрывали один от другого. Чарро имел основания претендовать на привилегированное положение в их группе. Здесь была его родина, здесь он чувствовал себя королем. И он считал себя вправе оспаривать трон у Рефухио. Возможно, не сейчас. Но в недалеком будущем.Рефухио окинул взглядом свой отряд так же равнодушно, как посмотрел бы на мескитовые кусты, росшие вокруг. Наконец он заговорил:— Двинемся дальше. Других предложений у меня нет. Апачи знают здесь каждую травинку, в отличие о? нас. А наше численное соотношение — один к трем, а то и больше. Им очень удобно напасть на нас здесь. Они будут прятаться в этих густых зарослях, едва мы откроем по ним огонь, и появляться снова тогда, когда мы их меньше всего будем ждать. И потом, не забывайте, что дон Эстебан совсем рядом. И хотя искушение заманить его в ловушку и подстроить ему встречу с апачами велико, мы не можем себе позволить поддаться этому искушению.— По-твоему, он знает, что уже так близко подобрался к нам? — спросила донья Луиза.Рефухио мельком взглянул на нее.— Мы ведь не старались замести следы, и потом, это единственная дорога. Я даже склонен предполагать, что дон Эстебан знает о том, что на нашем горизонте появились апачи. Ведь он путешествует в обществе людей, которые неплохо ориентируются в этой местности и знакомы с краснокожими. Может статься, что дон Эстебан очень рассчитывает на то, что наши с индейцами пути пересекутся.Донья Луиза вздрогнула и больше не проронила ни звука.— Тогда какой смысл продолжать путь? — подал голос Чарро. — Не лучше ли просто подождать, пока апачи не нападут на нас, и не сразиться с ними?— То есть поставить на карту жизнь восьми человек, среди которых три женщины?— Но, Рефухио, — возразила Исабель, — если только присутствие женщин удерживает тебя от решительных действий, то поверь, ты совсем не должен обращать на нас внимания.Рефухио не рассердился. Повернувшись к Исабель, он мягко сказал:— Это не так-то легко.Исабель пожала плечами.— Все, что тебе нужно сделать, — это забыть о чувствах и прислушиваться только к голосу разума.— Я пытаюсь, но что-то не выходит. Тогда, может, разум Чарро скажет нам что-нибудь дельное?Чарро старался не подавать виду, что сильно раздосадован. И после минутного колебания он произнес:— В путь.Эта последняя неделя показалась всем просто кошмаром. Чтобы выдержать это испытание, от всех потребовалось огромное присутствие духа. На сон времени почти не было, и даже во время отдыха двое верховых оставались на часах. Излюбленным приемом апачей было тихонько подкрадываться к своей добыче под покровом темноты и брать ее, что называется, «тепленькой». Иногда жертва даже не успевала понять, что с ней произошло. Поэтому необходимо было предусмотреть каждую мелочь. Каждый шаг делался с оглядкой, все «за» и «против» тщательно взвешивались.Эти меры предосторожности должны были дать понять индейцам, что отряду неизвестно об их присутствии. Время от времени какой-нибудь воин показывался путешественникам на глаза. Иногда он стрелой пересекал дорогу перед самым их носом, иногда выныривал из чащи на освещенное костром пространство, а потом снова исчезал во мраке, подобно призраку. А случалось, что очертания нескольких апачей смутно вырисовывались на фоне ночного неба, наполовину скрытые ветвями деревьев. Индейцы будто поддразнивали, проверяя, насколько крепкие у белых нервы и на сколько еще хватит у них терпения.Все были охвачены дурными предчувствиями. Но страх — это еще полбеды. Хуже всего было то, что усталость начинала брать свое. Тела казались одеревеневшими и какими-то чужими. Создавалось впечатление, что еще немного — и они просто-напросто прирастут к седлам. Но люди молча скакали, стиснув зубы, стараясь сосредоточиться только на дороге. И это отнимало последние силы.Но даже это физическое изнеможение можно было перенести. Самым тяжелым ударом было то, что иллюзия обретенной наконец свободы рассеялась как дым. Пилар надоело жить в постоянном напряжении, надоело бояться каждого шороха и даже собственной тени. Она часто задавала себе вопрос, который занимал и Рефухио: кончится ли когда-нибудь весь этот ужас и смогут ли они жить спокойно?Однажды они остановились на ночлег в небольшой дубовой рощице. Это было единственное место, которое встретилось им по дороге, мало-мальски подходящее для того, чтобы разбить в нем лагерь. Благодатная тень хоть немного спасала от летней жары. Над ухом надоедливо жужжали мухи, ветер шелестел листвой деревьев. Почему-то здесь все неуловимо напоминало Испанию. Небольшую полянку посреди рощи, похоже, до них частенько использовали для отдыха другие путники. Земля повсюду чернела ямами старых кострищ, а в траве нашли ржавую пряжку от ремня, наполовину втоптанную в грязь.Пилар и Исабель сидели на разных концах древесного ствола, поваленного бурей, пронесшейся когда-то над этими краями, и заканчивали запоздалый ужин, состоящий из бобов с мясным соусом. Наконец Исабель нарушила молчание. Она застенчиво взглянула на Пилар, хлопая белесыми ресницами.— Прости меня, если я лезу не в свое дело, — неуверенно начала она, — но скажи, у вас с Рефухио что-то не ладится?— О чем это ты? — Пилар грызла сухарь, медленно и тщательно пережевывая каждый кусочек.— Вы едва разговариваете и почти не прикасаетесь друг к другу. Ты каждую ночь ложишься рядом с ним, он заботливо укутывает тебя своим одеялом, но дальше этого дело не идет. Не я одна, все это заметили.Пилар проглотила сухарь и пристально посмотрела на девушку.— А кого это касается?— Конечно, я понимаю, тебя злит, что я вмешиваюсь. Но я ведь желаю тебе только добра. — Исабель мяла в руках то, что осталось от ее собственного сухаря и бросала крошки птицам, которые порхали поблизости. Потом она продолжила: — Я думала, он небезразличен тебе. Так, по крайней мере, казалось, когда мы плыли на корабле.— С тех пор много воды утекло.— Но что теперь? — настаивала Исабель.— И ты еще спрашиваешь? Сначала пожар, потом река, теперь вот дон Эстебан и апачи. На разные нежности нет ни времени, ни сил.— Но если бы ничего не мешало, как бы ты поступила?— Да что тебе за дело? — Пилар слегка занервничала. — Кроме Рефухио, для тебя на всем белом свете никого не существует. А мои чувства никого не волнуют. Почему ты считаешь, что если жизнь волею случая свела нас с Рефухио вместе, то я должна все бросить и только тем и заниматься, что ублажать его в постели?— Да я не об этом! — воскликнула Исабель с упреком. — Понимаешь, ему просто кто-то нужен. И нужна ему ты.— Что-то не заметно, чтобы он в ком-то нуждался, тем более во мне.— Ошибаешься. Ты спасла ему жизнь на корабле. Ты возродила в нем само желание жить.— Не смеши меня. Моя заслуга заключается только в том, что я помогла ему одолеть болезнь.— Вот как? Нет, на самом деле все гораздо сложнее. Не знаю, как тебе это удалось, но ты сделала его совсем другим человеком, не таким, каким он был раньше. Я уже как-то говорила тебе, что он очень раним, хотя стыдится это показывать, поэтому и притворяется таким суровым и черствым. Но это для него своего рода самозащита. Смерть отца и сестры была для него тяжелым ударом. Много лет он был отравлен своим горем. И только тебе удалось растопить лед его сердца, но именно из-за этого жизнь его уже несколько раз висела на волоске. Ты не можешь его бросить просто так.— Да кто ему еще может понадобиться, если он имеет такую ревностную защитницу в твоем лице?— Даже не знаю, что тебе сказать. Мне всегда хотелось думать, что Рефухио не позволяет себе влюбиться в меня, заботясь о моем благополучии. Ведь враги могли бы захватить меня и использовать в качестве приманки, чтобы завлечь Рефухио в ловушку. И потом, ему нечего было предложить мне взамен моего чувства. У него ничего не осталось, даже его имя втоптали в грязь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47