Горожане на улицах с раздражением громко обсуждали, в чьи руки перейдет власть в Луизиане. Луссат тоже волновался – он еще не получил никакого официального сообщения о судьбе колонии.
Привлекательный мужчина, которому было далеко за сорок, префект колонии, полковник Луссат отличался пышной шевелюрой, уставшими глазами, прикрытыми тяжелыми веками, крепким ртом и раздвоенным подбородком. Он с большим удовольствием поглощал еду, особенно те блюда, которые были приготовлены из местных продуктов колонии. Казалось, ему совсем не хотелось говорить о своем положении, возможно, из-за типичного для политического деятеля опасения, что его слова окажутся неправильно истолкованными. Тем не менее он позволил себе небольшое замечание. Небрежно махнув рукой, он сказал:
– Слухи о передаче колонии становятся определенно обоснованными. Сужу об этом по тому, как домогаются меня люди. Когда я только здесь появился, это рвение казалось огромным. Теперь оно идет на убыль...
– Из этого я делаю вывод, – вмешался Дюран, – что если передача произойдет, то последуют большие перемены, особенно в торговле, которая значительно возрастет, а с нею возрастут и прибыли людей, занятых в этом бизнесе.
Все за столом прекрасно поняли, что его насмешка была направлена в адрес Райана.
– Свободный доступ к мировому океану стимулирует торговлю, и не важно, кто стоит у власти, – спокойно заметил Райан.
– А вы не считаете, что для развития торговли лучше, если бы нами управляли Соединенные Штаты, а не Испания... или Франция? – спросил Дюран, вызывающе улыбнувшись Райану. Он хорошо знал мнение Райана по этому вопросу. Просто ему хотелось, чтобы Райан скомпрометировал себя, отстаивая неприятную для префекта колонии позицию.
Райан, откинувшись в кресле, вежливо улыбнулся:
– Наибольшая прибыль всегда достигается той страной, у которой лучший доступ к этим прибылям. Уверен, что Наполеону удалось бы превратить Миссисипи в реку из чистейшего золота, если бы просторные земли и широкие реки, которые впадают в нее, оказались расположенными рядом с Парижем.
Префект колонии кивнул:
– Расстояния труднопреодолимы. Но если Франция потеряет свои земли, она потеряет и колонии с прекрасным будущим. Такая громадная территория со временем станет свободной, но пока она остается нашей, то должна служить нам источником богатства и рынком сбыта. Мы в состоянии создать здесь новую Францию. У меня имеется тьма проектов, как удвоить доходы сельского хозяйства, увеличить раза в четыре торговый оборот и таким образом оставить здесь после себя прочный и достойный памятник нашему времени. Если мне не удастся в этих краях все это сделать, то я уеду с глубоким сожалением.
Вскоре за столом возник недолгий разговор о переполохе, вызванном действиями энергичного американского наемника Вильяма Августа Боулса, который вместе с индейцами племени Крик пытался изгнать из Америки испанцев. Арестованный испанскими властями, он был выслан на корабле из Мобиль в Гавану, потом на Филиппины и вскоре в Африку. Но в конце концов бежал и вернулся в Оклахому, где его предали друзья-индейцы за четыре тысячи пиастров. Недавно его провезли через Новый Орлеан по пути в Гавану.
С беседы о Боулсе гости перешли к обсуждению различных видов диких птиц, начиная со ржанки и других певчих и кончая куропатками, которых в Луизиане употребляли в пищу, потом разговорились о жаре, из-за которой трудно купить на рынке домашнюю птицу.
И префект признался, что стал разводить домашнюю птицу а именно кур, гусей, уток и индеек исключительно для своего стола. Выяснилось, что у него еще имелся и бродячий зверинец из нескольких овец, одного или двух оленей и шести енотов.
За ужином никто не проявлял интереса к Элен, хотя ничто не ускользнуло от бдительного ока Райана. Джентльмены явно испытывали любопытство в связи с ее присутствием, но вслух они этого не выражали. Правда, она поймала на себе несколько томных взглядов, а молодой Бернар Мариньи, слывший галантным кавалером, отпустил ей пару милых комплиментов, но в этом не было ничего такого, против чего смогла бы возразить даже дуэнья.
А вот Дюран заставил ее испытать большую неловкость. Он смотрел на нее так пристально, как не смотрел с тех пор, как они встретились на шхуне, словно умирал от голода, а она была едой, отгороженной от него стойкой.
Ужин утомил Элен. У нее разболелась голова. Ей вдруг стало жарко, лицо покраснело, странная дрожь охватила все ее тело.
Стояла душная ночь, сопровождаемая угрожающим писком комаров, которые влетали через открытые двери. Но гости пировали вовсю. Время от времени издалека доносился грохот, словно где-то гремел гром. Оглядев присутствующих за столом, Элен заметила, что некоторые из них тоже раскраснелись, особенно Луссат, который, видимо, не привык переносить такую жару.
Когда ужин закончился, все с облегчением вздохнули. Луссат объявил, что ему что-то нездоровится и поэтому он отправится домой, чтобы успеть добраться до дождя – раскаты грома звучали все ближе. К нему присоединилось еще несколько гостей, среди которых оказались Бернар Мариньи и Дюран. Элен и Райан простились со всеми за руку, выслушав комплименты по поводу вечера.
В конце концов за столом осталось только четверо гостей, среди которых был и Мазэн, объявивший, что хочет обсудить с Райаном несколько проблем для их общего блага. Распорядились, чтобы мужчинам подали мадеру и блюдо со сладостями. Райан, коснувшись губами щеки Элен, предложил ей пойти лечь, потому что не знал, насколько затянется разговор с Мазэном. Она с большой радостью подчинилась.
Когда Элен вошла в спальню, Дивоты не оказалось. Она почувствовала усталость, голова ее просто раскалывалась. Она вынула из волос розы и осмотрелась, ища, куда бы их положить. И вдруг все поплыло перед глазами и закачалось. Розы выпали из ее рук. Кровать... Какая мягкая... Но на ее матрасе из мха так прохладно. Она должна добраться до нее.
Ноги не слушались. Ей показалось, что она падает. Но удивительно, ударившись об пол, Элен не почувствовала боли...
Позже, намного позже, она услышала крик Дивоты и почувствовала, как руки горничной раздевают ее. «Почему Дивота плачет?» – удивленно подумала она.
Потом чьи-то сильные руки подняли ее, и она поплыла. Элен вспомнила темный двор и улыбнулась...
Наконец она в постели, такой мягкой, такой жаркой... Темнота и шум дождя. Свет и шум дождя... Успокаивающий...
С нее снова снимали одежду, она почувствовала прохладу и что-то горькое на языке. Она подавилась, и из ее рта полилась темная жидкость. Она по Сан-Доминго помнит эту жидкость. Кровь... Желтая лихорадка... Где-то закричала служанка. Глупая женщина...
Решительный голос отрывисто отдавал приказания. Она поняла, что это был Райан. Дорогой Райан. Тишина, благословенная тишина вокруг...
Исчезло ощущение времени. Теперь для Элен не существовало ни дня ни ночи. Она чувствовала только боль во всем теле и видела лица, которые то появлялись над ней, то снова исчезали. Элен пыталась им что-то сказать, но в конце концов сдалась и погрузилась в пучину мрака, который, казалось, поглотил ее и все вокруг...
Из непроглядной темноты и безмолвия Элен понемногу стала подниматься, как бы всплывая на звук голосов, в которых слышались мольба и гнев. Во рту появился привкус одного из травяных настоев Дивоты, который она помнила еще с детства. Вкус неприятный, но успокаивающий. Элен открыла глаза.
Вокруг кровати, на которой она лежала, горели свечи, а на ковре, образуя круг, лежал рассыпанный белый песок. Около нее стояла Дивота. Служанка тихо шептала заклинания и обрызгивала ее какой-то жидкостью из тыквенной бутыли.
А по комнате, из угла в угол, в возбуждении вышагивал одетый с иголочки человек с лысиной, начинающейся ото лба, и высоко посаженным на носу пенсне. Он ругался, возмущенный совершением подобных невежественных обрядов, в то время, когда существует наука химия и раствор хинного дерева, которые должны спасти бедную девушку. Он, Бланше Дюкейл, профессор химии, имел честь лечить префекта колонии от этой ужасной болезни, желтой лихорадки, и вывел его из кризиса. То же самое он сделает для мадемуазель Ларпен, если ему позволят. Но никогда и нигде не видел он такого невежества, как здесь, среди медицинских специалистов, с их слабительными, рвотными средствами и кровопусканием, а теперь вынужден был бороться еще и с суевериями невообразимого варварства. Он поражен! Потрясен! Когда он после возвращения во Францию расскажет об этом своим коллегам, то они ему просто не поверят. Если мадемуазель умрет, то отвечать перед месье Байяром придется этому созданию, последовательнице вуду.
Из-под ресниц Элен взглянула на свои руки. От желтухи они стали желтого цвета и тонкими, очень тонкими. Ей было так жарко, что волосы казались ей огнем, обжигавшим шею, а простыня, под которой она лежала, нестерпимо тяжелой. В комнате нечем было дышать, так как все окна и двери были закрыты. Пламя свечей казалось громадным гудящим огнем. Она слышала их потрескивание и чувствовала обжигающее тепло. Голоса людей, находившихся возле нее, не смолкали, отзываясь барабанным боем в голове, наполняя ее шумом и грохотом, сводящим с ума.
Распахнулась дверь. В комнату вошел Райан в халате, со спутанными волосами, будто только что встал с постели. Под глазами темнели круги, а в давно не бритой бороде промелькнуло серебро, словно она поседела. Он посмотрел на Дивоту и доктора с неодобрением и раздражением и спросил:
– Из-за чего столько шума?
Они начали объяснять. Их голоса отозвались громкими криками в ушах Элен. С тихим стоном она закрыла глаза.
– Достаточно! – сказал Райан.
Голоса замерли. Райан медленно подошел к кровати.
– Дорогая? – обратился он к Элен.
С трудом открыв глаза, Элен посмотрела на человека, склонившегося над ней.
– Так жарко... – прошептала она.
– Я знаю. Постарайся не разговаривать. Райан пристально смотрел на нее сверху вниз и чувствовал, как сердце разрывалось у него в груди. Она умирает, он знал это, умирает, потому что он привез ее в Новый Орлеан. Если бы только он оставил ее на Сан-Доминго... Как бы ему хотелось сейчас отдать Элен свою силу, а ее болезнь забрать себе. Почему это произошло с ней? Почему?
Райан чувствовал свою беспомощность... Возможно, ему следует разрешить пустить Элен кровь; говорят, что самопроизвольное носовое кровотечение за два дня до этого помогло Луссату, правда, чуть не погубив его. Префект много часов пролежал с помрачненным сознанием, прежде чем профессор химии, которого он привез с собой из Франции, не объявил, что опасность миновала.
А может, нужно снова вымыть Элен губкой; кажется, это помогает снять жар. Райан взглянул на Дивоту, собираясь предложить ей это сделать, но женщина стояла с закрытыми глазами, губы ее шевелились в языческом заклинании. Райан опять посмотрел на Элен.
Она не отрывала свой взгляд от него, взгляд, в котором сквозила мольба. Ее голос прозвучал словно вздох, когда она проговорила:
– Наружу?
– Я не советую, – решительно произнес доктор Дюкейл. – Ночной воздух, вы понимаете, довольно пагубный.
Дивота открыла глаза.
– Внутри песчаного круга Элен защищена, – твердо сказала она.
Рука Элен дернулась и медленно потянулась к Райану. Он подошел к кровати и в едином порыве откинул простыню к ее ногам.
– Я предупреждаю вас, месье, – сказал доктор, – вы рискуете заразиться, если позволите себе что-либо большее, чем просто прикоснуться к ее коже.
Райан взглянул на него с презрением. Он бережно поднял Элен с кровати и, прижав к себе, бросился к двери, ведущей на галерею.
На его пути встала Дивота. Синие глаза Райана потемнели, когда он натолкнулся на взгляд служанки, хотя его голос из уважения к женщине, которую держал на руках, прозвучал мягко:
– Открой дверь.
Служанка резко отступила назад и повернулась, чтобы выполнить его просьбу.
Райан протиснулся сквозь открытую дверь и зашагал по галерее. Стояла темная и теплая ночь. Он спустился по ступеням, направляясь во двор. На мгновение остановился, потом направился в сторону густой тени дуба.
Позади него раздались шаги. Дивота принесла деревянную скамью и поставила ее под деревом. Райан рухнул на нее, опершись спиной о ствол дерева и устраивая поудобнее Элен на своих коленях. Он потянулся, чтобы зачесать назад ее волосы, расправляя длинные спутанные пряди, и прикоснулся к ее щеке. Жар не ослабевал. Наклонив голову, Райан прижался губами к ее подбородку.
Свежий воздух, нежные и ласковые прикосновения Райана так подействовали на Элен, что она вздохнула и, свернувшись калачиком, прижалась к мужчине, который держал ее в своих сильных руках.
Разгоряченная кожа благоухала, и этот аромат казался неотделимой ее частью. Дивота втирала бальзам в ее кожу даже во время болезни. Воздух вокруг Райана пропитался этим запахом, восторженное состояние души перемешивалось с полузабытыми ощущениями, хранившимися в памяти вместе с тысячами пылких желаний.
– Элен, я люблю тебя, – прошептал он, и его шепот, казалось, потерялся в шелесте легкого ветерка, заблудившегося в листьях над головой.
Но Элен услышала его. Она вздохнула и, попытавшись улыбнуться, закрыла глаза.
Возможно, в течение часа, пока она спала, в болезни наступил перелом, и на ее теле выступила испарина. Пот, смешанный с духами, пропитал надетый на нее тонкий халатик и халат Райана. Ощущая это сладкое, влажное тепло, он наполнился восторгом и странным ощущением непреходящей радости.
Медленно тянулись жаркие летние дни. Каждый день во второй половине шли дожди. Из-за беспрестанной жары и влажности Элен выздоравливала медленно. Прошел июль и вслед за ним август, прежде чем Райан рассудил, что она достаточно окрепла, чтобы принимать посетителей.
Первым посетителем оказалась мадам Туссар. Райан не стал оставлять их наедине, правда, Элен предложила ему отправиться по своим делам, которые а она была уверена в этом он забросил, но Райан ее не послушался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47