Правда и то, что я убивал других и отнимал у них детей. Я находился на службе и выполнял свой долг. Можешь ли ты утверждать, что на твоих руках нет крови и твоя совесть чиста?
Мансур не знал, что ответить.
– Почему вы не рассказали мне об этом раньше? – Только и спросил он.
– Жизнь не проста, она полна загадок и тайн, – уклончиво произнес Джахангир-ага. – Пустые знания – излишняя тоска.
– Они отнюдь не пусты! – взвился Мансур.
– Разве они могли пригодиться тебе прежде? – невозмутимо промолвил Джахангир-ага. – Ты все равно не смог бы поехать на свою настоящую родину – только мучился бы и страдал. Зато теперь настало время, когда ты можешь отправиться туда с чистой совестью и без всяких помех!
– Где взять деньги на переезд? – Мансур вздохнул. – И Эмине-ханым наверняка захочет остаться здесь. Значит, нужно обеспечить ее так, чтобы она не бедствовала.
– Можно продать дом, – предложила Мадина. – И мои украшения.
– Нет, дом лучше сдать – мало ли как повернется жизнь! А безделушки оставь себе, женщина! Муж купил их тебе не для того, чтобы ты разбрасывалась ими направо и налево! – Резко заявил командир янычар. – Вчера состоялось заседание дивана, на котором меня пробовали обвинить в том, что мои воины организовали побег государственного преступника! Они утверждали, будто это сделали два янычара, переодетые в женское платье!
Присутствующие рассмеялись, а Джахангир-ага продолжил:
– Разумеется, я возмутился и, в свою очередь, заметил, что постоянное отсутствие султана на поле боя и бездарное командование великого визиря едва ли способны поднять моральный дух войска!
– Вы не боитесь, Джахангир-ага? – Снова спросил Бекир.
– Не боюсь. В любом случае мне давно пора в отставку. Не могу смотреть, как рушится то, что мы когда-то создали! Боюсь, скоро силы Османской империи перестанут вызывать у правителей других стран не только страх, но и уважение! Так вот, я предложил поощрить ветеранов янычарского корпуса значительными суммами – от пятисот до нескольких тысяч акче. Сказал, что это вызовет энтузиазм войска. Султан согласился и велел мне составить список тех, кто, на мой взгляд, достоин награды. В первую очередь я впишу туда ваши имена. Великий визирь Кара Мустафа так увлечен своим гаремом и собранием редких ценностей, что вряд ли станет проверять поименно весь список! Это будет плата за вашу многолетнюю и во многом бескорыстную службу, Мансур и Бекир!
Янычары переглянулись, потом поднялись с дивана и низко поклонились своему начальнику. То же самое сделала Мадина. То была благодарность не за деньги, а за понимание нелегкой судьбы воинов, цены их героических побед и душевных поражений.
1682 год, село Тисма, Валахия
Здешние горы были совсем не такие, как на родном Кавказе; одетые изумрудной зеленью, невысокие и округлые, они составляли дивную часть пейзажа. Река казалась огромной, ее синие воды невольно приковывали взгляд, а воздух был полон свежести и прохлады, особенно приятной после духоты и зноя Стамбула.
Люди тоже выглядели по-другому; их одежда была совершенно иной и разительно отличалась от одежды черкесов и турок. Мадина впервые увидела женщин, которые носили юбки, но не носили шаровар.
Многие из жителей Тисмы с любопытством поглядывали на нее, Мансура и их детей, но женщина не заметила в этих взглядах мрачности и враждебности.
Мансур и Мадина долго искали кого-либо, кто сумел бы их понять; к сожалению, здешние жители знали по-турецки не более десятка слов. Наконец их отправили к старику, который несколько лет провел в османском плену и понимал турецкий язык.
Дети устали и хотели пить, но Мансур был непреклонен: он желал узнать то, что не давало ему покоя, прямо сейчас и до конца. Они пошли по улице, ведя за собой нагруженного поклажей Нура. Перед отъездом Ильяс передал коня отцу со словами: «Пусть он сослужит тебе хорошую службу». И не стал слушать никаких возражений.
Пожилой мужчина, вышедший им навстречу, был готов выслушать Мансура. Последний так разволновался, что с трудом подбирал слова.
– Османы редко появляются здесь, – спокойно сказал старик, – видно, воюют в других краях. Разве что приезжают за данью. А прежде бывали часто и забирали много мальчишек. Тот случай, о котором ты говоришь, я хорошо помню. Юная красивая пара, Георг и Илинка, погибли в один день и похоронены в одной могиле. Правда, теперь ее уже не найти! Георга зарезали турки, а его жена… Сначала мы думали, что янычары надругались над ней, а потом поняли, что у бедняжки разорвалось сердце. Все село было возмущено, мы даже хотели подать жалобу! Да что толку жаловаться волкам на волков!
Мансур вспомнил синеглазую женщину, которая пригрезилась ему, когда он падал со скалы. Быть может, то была его покойная мать?!
– Я – сын тех людей, – сдавленно произнес янычар.
Старик не понял.
– Турок?
– Нет. Георга и Илинки, – Мансур с трудом выговорил незнакомые имена. – Вы можете показать их дом?
– Дома уже давно нет. Кто мог поселиться в нем после такой трагедии! – Мужчина прищурился и вгляделся в лицо Мансура. – Сын? И где же ты был?
– Я больше двадцати лет прослужил янычаром в османской армии.
– Теперь вернулся? – Мансур горько усмехнулся.
– Возможно, я вернулся бы раньше, если бы знал, куда возвращаться!
Старик посмотрел на Мадину и детей.
– Это моя семья, – сказал Мансур. – Жена и дети. – На лице старика появилась улыбка.
– Так ведь туркам можно иметь по четыре жены!
– У меня только одна. Любимая.
– Это хорошо! – Заметил старик. – Наши люди это одобрят.
– Вы не знаете, как звали того мальчика? – Тихо спросил Мансур. – То есть… меня.
– Теперь уж не вспомню… Разве у тебя нет имени?
– Есть. То, которое мне дали турки. – Старик смотрел задумчиво и серьезно.
– Сколько тебе лет?
– Мне сорок три года.
– Неужели данное турками имя не стало твоим за эти годы? Даже если ты считаешь, что прожил жизнь неправильно, тебе уже не прожить другую! Едва ли время властно над тем, что дал человеку Господь! Если ты действительно сын Георга и Илинки, ты будешь им всегда, не важно, как сложилась твоя судьба.
– Да, – согласился бывший янычар, – пожалуй, вы правы. – И добавил: – Мое имя Мансур.
– А меня зовут Петер, – сказал старик и осведомился: – Тебе есть, где остановиться?
– Нет.
Петер открыл калитку.
– Тогда заходи ко мне. Потом посмотрим, как быть дальше. Надеюсь, наши люди примут тебя как своего, – сказал он и, помедлив, промолвил: – Ты жил вдали от родины, никогда не знал своих родителей и молился другому Богу. Можешь ли ты утверждать, что получил то, что желал получить, и нашел свою истину?
– Да, – ответил Мансур, – могу. Мне кажется, люди часто ищут истину там, где ее просто не может быть. Величайшие истины – самые простые на свете. Одна из них заключается в том, что ни один человек не создан для того, чтобы быть несчастным и не иметь надежды стать нужным другим людям. Не иметь возможности испытать и подарить любовь.

Эпилог
1687 год, село Тисма, Валахия
Остро благоухал лес – свежим древесным соком и испарениями земли, густыми, тяжелыми и сладкими одновременно. Вокруг, насколько хватало глаз, простиралась теплая, мокрая, полная весенней свежести земля. Над полями вился легкий голубоватый дымок, а небосвод был чист, словно выметен ветром. Сквозь сухие прошлогодние листья, ковром покрывавшие землю в лесу, пробивалась молодая трава. Ярко светило солнце; казалось, оно благословляло все, на что падали его лучи.
День был дымчато-голубой, ясный и тихий. Мадина вышла во двор и стояла, глядя на пролетающих в вышине птиц. Шестилетняя Белгин крутилась рядом с матерью, а Мансур и Аслан отправились на луг: отец учил сына ездить на Нуре.
Вот уже три года они жили в собственном доме. Мадина понемногу выучила язык местных жителей. Здешний народ оказался удивительно миролюбивым и совершенно спокойно относился к тому, что Мансур и его семья исповедуют ислам и пять раз в день молятся Аллаху. Мадине очень пригодились знания, полученные от Гюльджан. В Стамбуле женщины не занимались врачеванием, но жители Тисмы охотно обращались к Мадине за помощью и советом.
Они с Мансуром жили так же и тем же, чем жили остальные люди. Мансуру пришлось обучиться множеству «мирных» занятий; делая это, он исподволь сближался с народом, к которому принадлежал. Конечно, они не поменяли веру, и Мадина по-прежнему носила бешмет, рубашку и шаровары. А вот Аслана и Белгин почти нельзя было отличить от местных ребятишек.
Случалось, в селении появлялись османские воины, но Мансур не стремился видеться с ними, заисключением случаев, когда какой-либо янычар привозил письмо от Ильяса. Мадина часто думала о том, какое счастье, что Ильяс и Мансур умеют читать и писать! Ильяс, в свои молодые годы сумевший дослужиться до старшего офицера янычарского корпуса, использовал малейшую возможность для того, чтобы сообщить о себе и передать новости. Бекир не стал покидать столицу и до поры до времени скрывался под чужим именем. Джахангир-ага умер через год после своей добровольной отставки; Ильяс полагал, что его конец был ускорен тяжелым грузом отчаяния и стыда за положение в государстве и войске.
С каждым годом Османская империя все больше сдавала свои позиции в Европе, утрачивая власть и теряя земли. Все высшие начальники в Стамбуле ждали неминуемого возмущения и бунта армии.
Не далее как вчера незнакомый всадник передал Мансуру тщательно запечатанный свиток. Быстро развернув его и нетерпеливо пробежав глазами, Мансур прошептал:
– Мадина! Армия подняла мятеж в столице – султан Мехмед IV смещен и отправлен в ссылку! Его место занял Сулейман II. Кара Мустафа казнен. На чрезвычайном заседании дивана великим визирем назначен Фазыл Мустафа-паша! Это то, чего мы хотели добиться! – Он посмотрел на жену сияющими глазами. – Ильяс пишет, что мы можем вернуться в Стамбул.
Женщина подошла и положила руки ему на грудь.
– Ты этого хочешь?
Он ответил серьезным, проникновенным взглядом.
– А ты?
Мадина покачала головой.
– Не знаю. Я бы хотела съездить на Кавказ, узнать, как живут мать, Хайдар и остальные… А возвращаться в Стамбул… Если ты решишь остаться тут, Мансур, я не стану спорить. Я привыкла к здешним людям и больше всего на свете ценю спокойную, мирную жизнь.
Мансур со вздохом привлек женщину к себе и крепко обнял. Его глаза отрешенно смотрели поверх ее головы в туманную даль над горами.
– Мадина! В эти земли хотят вторгнуться поляки и австрийцы. Новый султан и новый визирь готовы дать им отпор. Здешние земли населены христианами. Возможно, они захотят освободиться от власти османов и присоединиться к единоверцам. Ильяс не случайно пишет об этом.
Мадина вздрогнула и заглянула в глубину его синих, как небо, глаз.
– Ты больше не будешь воевать, Мансур?
– Нет, никогда и ни с кем!
– Тогда вернемся, – твердо произнесла женщина. – К несчастью, Эмине-ханым уже нет на свете, но дом по-прежнему принадлежит нам. Ты можешь заняться тем, чем занимался в Стамбуле после нашего первого возвращения. Наверное, так будет лучше и для детей. Когда-нибудь Аслан подрастет и едва ли сможет найти в этих краях невесту-мусульманку. То же самое может случиться с Белгин. А в Стамбуле живут люди нашей веры.
Конечно, Мансур понимал, что она просто старается приглушить его боль и одновременно утешить себя. Разумеется, Мадина знала, что жизненные пути так же загадочны и неведомы, как и истоки мира, в котором обитают смертные, что на земле не существует рая.
Сейчас, вспоминая вчерашний разговор с мужем и глядя на летящих с юга птиц, женщина думала, что счастье последних лет заключалось именно в том, что они относились к каждому мгновению своего существования не как к безнадежному и тяжкому бремени, а как к волшебному дару. Да и можно ли относиться иначе к жизни, в которой так много света, понимания и любви?
С этой мыслью Мадина взяла за руку дочь и пошла навстречу Мансуру и Аслану, навстречу солнцу, навстречу своему будущему.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28