https://wodolei.ru/catalog/dushevie_kabini/170x70/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Да, именно так: я — его душеприказчик. И пока не докопаюсь до правды, я не почувствую себя свободным от груза этой ответственности. — Он промочил вином пересохшую глотку и добавил с сокрушенным видом: — Но в одном ты прав. Мне неизвестна даже личность жертвы. Как узнать, под чьей личиной она прячется: Себастьяна, Петра, Лаврентия, Исаака, Каина или Олоферна, Актеона, Марсия или Лукреции? А может быть, даже Христа? Не говоря уж о том, что я полный профан в живописи!
Это признание вызвало смех Мануция. Нежно обняв племянника, он, не переставая отдуваться, взъерошил его темные кудри, затем встал из-за стола, застегнул на животе пуговицу и выпил на посошок.
— Вот что я предлагаю: завтра я отведу вас к синьору Тинторетто, с которым мы, так уж случилось, друзья. Если по смерти Тициана в этом городе и остался знаток изящных искусств, так это он. Ты сможешь показать ему отобранные рисунки и задать любые вопросы.
В глазах Виргилия заиграли огоньки.
— Однако, — с хитрой улыбкой добавил дядя, — за это я требую, чтобы остаток вечера здесь больше не звучали слова «преступление», «Тициан», «полотно», «мученик», «резня» и «распятие»!
В окно вливался такой чудесный лунный свет, что дядя предложил прогуляться. Они вышли на небольшую площадь перед книжным магазином; кот отправился за ними. Подул легкий ветерок. Вместе с ним по городу разносился едкий запах дыма. В нескольких точках города сборщики трупов, разгуливающие повсюду с факелами в руках, разожгли костры, в которые летело все, что оставалось от умерших: одежда, постельное белье, пропитанное гноем и кровью. От этого в городском воздухе постоянно витал пепел. Прогорклый дух, полный миазмов чумы, надолго овладел Венецией. Куда бы ты ни пошел, что бы ни делал, эпидемия постоянно давала о себе знать.
Гуляя, они дошли до широкой и самой протяженной площади города — Пресвятой Девы Прекрасной. Здания, окружающие ее, принадлежали к различным архитектурным стилям.
— Обожаю палаццо Дона с его круглым окошком прошлого века, — проговорил дядя. — Взгляните на этих путти… и на ангелочка с гербовым щитом семьи!
— А по мне, так лучше палаццо Малипьеро-Тревизан с его белым фасадом и зелеными медальонам из мрамора и порфира, — отвечал Пьер.
Последним высказался Виргилий:
— А мне больше других приглянулся палаццо Виттури; в нем просматривается что-то византийское. Взгляните на это окно с двумя арками и розетками над ними: словно две точки над буквами «i».
Конец обмена мнениями потонул в ночи. Троица полуночников обошла площадь и вновь вышла к церкви Пресвятой Девы Прекрасной.
— Что за прелесть этот фасад! — восхитился Пьер.
— Ах-ах, — вторил ему дядюшка. — Представь себе, эта церковь гордится тем, что у нее два фасада: один выходит на площадь, другой — на канал. Так что, если будешь назначать здесь свидание красотке, не забудь уточнить, с какой стороны! Иначе зря прождете друг друга, и прощай любовь.
— Недурна и колокольня на углу, — подхватил Виргилий, внезапно увлекшись архитектурой.
Пьер прервал его, спросив у Чезаре:
— А нет ли какой-нибудь легенды, связанной с этой церковью, а, синьор Песо-Мануций?
— Che leggenda? — засмущался тот. — Вполне правдивая история! Пятьсот или даже шестьсот лет назад пираты похитили венецианских девушек. Ремесленники из Кастелло их отбили. В память об этом каждый год в конце января проходит праздник Марий. Начинается он с того, что к церкви является дож, и местные торговцы дарят ему две соломенные шляпы и два кувшина вина. Затем начинается шествие Марий — двенадцати юных дев, самых красивых в городе; шесть городских кварталов собирают им приданое. Красивые, богато разодетые, они направляются в церковь Святого Петра в Кастелло.
В мечтах об этих девах два юных француза и дядя Чезаре вернулись домой и заснули мертвым сном.
Как и Тициан, Якопо Робусти, прозванный в народе Тинторетто — из-за ремесла своего отца, красильщика шелковых тканей, — проживал с семьей в квартале Каннареджо. Два года назад он переселился в прекрасный особняк, купленный его тестем и расположенный на Мавританском подворье, неподалеку от церкви Богородицы в Садах, для которой полтора десятка лет назад он написал серию полотен. Несмотря на жару, утром 29 августа, когда туда заявились Чезаре, Виргилий и Пьер, в мастерской художника кипела работа. Чезаре, частый гость Тинторетто, сразу подметил, что учеников, подмастерьев и помощников маэстро поубавилось и не царит прежнее оживление.
— Чума, — забурчал он себе в бороду, — опустошает улицы, лавки, книжные магазины и мастерские, зато наполняет кладбища…
Виргилий отметил про себя, что все присутствующие усердно трудились и старательно выполняли свои обязанности: сбивали подрамники, растирали краски, варили лак, натягивали полотна на рамы, подметали пол и мыли кисти. Самого Якопо Робусти не было, но трое его самых опытных и умелых учеников трудились над доверенным им полотном «Воскрешение Лазаря». Позже он подпишет это полотно: «Jacomo Tintoretto, inventor — А 1576. Venetia ». Молодой человек, видимо, оставшийся за старшего, встал и направился к посетителям. По мере его приближения Виргилием овладевало странное чувство. Ученик был роста ниже среднего и хрупкого телосложения. По-видимому, он едва вышел из отроческого возраста. Его рубашка и панталоны были запачканы красками. Забрызган был и берет. И только когда ученик был уже от них в двух шагах, Виргилий понял причину своего смущения. На подбородке у юноши была ямочка, точь-в-точь как у девушки, очаровавшей его накануне на похоронах Тициана.
— Синьор Песо-Мануций! — обрадовался ученик. — Вот приятная неожиданность, право!
— Это… Мариетто Робусти… один из сыновей Тинторетто. А это мой племянник из Парижа, Виргилий… и его друг Пьер. — Перед тем, как представить их друг другу, дядя Чезаре некоторое время словно бы колебался.
Юный художник улыбнулся новым знакомым и кивнул головой на грациозной тонкой шейке:
— Добро пожаловать.
По-видимому, он был еще совсем юнцом: об этом свидетельствовали и его еще не поменявшийся голосок, и отсутствие какого-либо намека на растительность над верхней губой, и светлый с молочным отливом цвет кожи.
— Вы, верно, к отцу? Он вышел за ультрамарином, и не знаю, как долго задержится.
— Угадал, Мариетто, мы хотели поговорить с Якопо, нам нужно спросить его кое о чем в связи с полотнами Тициана.
— Как ужасно, что он умер! — В словах юноши прозвучали и боль, и восхищение. — Вам известно, что отношения моего отца и Тициана сложились не лучшим образом, особенно когда Венеция назначила отцу такую же ренту от Немецкого подворья, как и Тициану. Но это была честная конкуренция. В конце концов, оба они — блистательные художники, не так ли?
— А знаешь, Мариетто, — начал Чезаре, вдруг осененный некоей идеей, — мы пришли к твоему отцу, но что-то мне подсказывает, что ты не хуже его сможешь нам помочь. Если ты согласишься уделить частицу твоего времени этим молодым людям, нам не придется беспокоить Якопо.
— По правде сказать, с тех пор, как он закончил расписывать потолок в здании Большого братства Святого Роха, у него стало больше свободного времени. «Бронзовый змей» должен был быть завершен к шестнадцатому числу этого месяца — к празднику святого Роха.
— Ну так я оставлю здесь своих французских друзей. Они сами расскажут тебе, о чем речь. Вместе вы прольете свет на тайну, которая их мучает. Кланяйся батюшке и матушке — и до свидания!
Чезаре направился к двери, но не успел переступить порог, как Виргилий, на лице которого читалась глубокая озабоченность, схватил его за рукав.
— Можешь полностью положиться на этого паренька, слово Чезаре!
— Не сомневаюсь. И без утайки поведаю ему обо всем. Но, дядя, я хотел спросить у вас о другом… — Виргилий смущенно запнулся, потупил взор и стал хрустеть пальцами. — А у этого Мариетто, случаем, нет сестры-двойняшки? — решился он наконец.
Дядя разразился хохотом и с нежностью взъерошил племяннику волосы:
— Ну что за странный вопрос, Виргилий? — и вышел на залитую солнцем набережную, оставив племянника в глубоком замешательстве. Когда же Виргилий, все еще настороженный, обернулся, то увидел идущих к нему Пьера и Мариетто. Улыбка последнего его полностью обезоружила.
— Мариетто предлагает поговорить о нашем деле в другом месте. Мы ведь не хотим, чтоб нас услышали? — проговорил Пьер, бросив красноречивый взгляд в сторону других юношей, трудившихся в мастерской.
— Тут поблизости есть одно местечко, где мы сможем спокойно побеседовать. Пойдемте!
Они вышли на Мавританскую площадь; Виргилий, не в силах оторвать взгляда от ямочки на подбородке нового знакомого, все же заметил изваяния мавров на домах площади. На угловой фигуре были приколоты какие-то бумажки. Виргилий вопрошающе взглянул на Мариетто.
— Это один из «мавров», по которым площадь получила свое название. Здесь жители квартала оставляют свои пожелания, как в римском Паскуалино. Я покажу вам и другие достопримечательности этой части Венеции.
Они перешли по мосту через канал и вышли на замощенную кирпичом паперть, оставив слева церковь Богородицы в Садах, выстроенную в готическом стиле, но с порталом в духе Возрождения, с красным фасадом, белыми украшениями из мрамора, святым Кристофором над входом и двенадцатью апостолами в нишах. Канал, вдоль которого они шли, вывел их к морю. Вдали, среди простиравшихся перед ними вод, виднелись острова Мурано и Святого Михаила.
— Дворец Контарини далло Заффо. — С этими словами Мариетто остановился у изящной аристократической постройки и запросто толкнул дверь. — Дом пуст из-за чумы. Мы ничем не рискуем. В любом случае нам нужно лишь уединенное место в тенечке, где бы мы могли спокойно поговорить.
Он провел их по первому этажу до двери, ведущей в великолепный сад.
— Какое волшебное место! — восхитился Виргилий. — Эта зелень! Вид на лагуну! Постройка в конце сада!
— Я тоже люблю это место. В Венеции ведь очень мало деревьев. А здесь у меня возникает ощущение, что я на краю света… В каком-то смысле так оно и есть: эта бухта — окраина Европы.
— Павильон Духов, — указал Мариетто на постройку в глубине парка, напоминающую маяк. — Прежде здесь собирались, чтобы поговорить о литературе, поспорить. Здесь бывали Тициан и его друзья, Якопо Сансовино, знаменитый архитектор Венеции, Пьетро Аретино, писатель, сам себя называвший «бичом королей»… В детстве я видел Сансовино. Он умер шесть лет назад. А вот Аретино не стало, как раз когда я появился на свет. Он был лучшим другом и Тициана, и моего отца.
Они уселись прямо на траве в тени акации. Виргилий положил перед ними кипу отобранных накануне рисунков и в мельчайших подробностях изложил суть дела, приведшего их в дом Тинторетто. Когда он закончил, Мариетто испустил глубокий вздох.
— Может, Чезароне слишком понадеялся на меня. Я вовсе не знаток произведений Тициана. От моего отца было бы больше проку, ведь он начинал в мастерской Тициана. Но, кажется, ровно через неделю покинул ее, хлопнув дверью, если только его не выгнали. Несходство характеров! И все же… — Мариетто принялся рассматривать рисунки. — И все же я могу сказать, когда — примерно, конечно, — написано каждое из полотен. Манера Тициана со временем весьма переменилась. К примеру, вот это «Тарквиний и Лукреция» написано в самом начале его пути. В нем сквозит подражание Джоржоне, его учителю. Мазок еще такой аккуратный, хорошо прописаны лица. А вот это «Тарквиний и Лукреция» уже позднее. Полотно утратило гладкость, завершенность, очертания размыты. Если уж говорить прямо, мне кажется, он наносил краску не кистью, а пальцами. Вам понятна разница?
Юный художник положил рядом два рисунка, сделанные с полотен, чтобы Виргилий и Пьер смогли сами увидеть произошедшую в манере художника перемену. Те покачали головами, явно убежденные. Пьер даже отважился высказать свое ощущение:
— Последняя его манера меня обескураживает. Она более грубая, тревожащая, но при этом более убедительная.
— Я могу также подсказать, где находятся иные оригиналы. Какие-то я знаю сам. О других слышал. Пригодится ли вам это? — спросил Мариетто, продолжая просматривать рисунки.
Виргилий закивал, он не желал упускать ни одной из возможностей докопаться до истины.
— Очевидно, большинство полотен, которые мне знакомы, находятся в самой Венеции. «Мученичество святого Лаврентия», к примеру, висит в церкви Распятия, неподалеку отсюда, по другую сторону бухты Милосердия, в двух шагах от Бири-Гранде. «Диану и Актиона» увидеть сложнее, для этого нужно было бы отправиться в Мадрид! Библейские сюжеты «Авель и Каин», «Авраам и Исаак», «Давид и Голиаф» украшают потолок церкви Святого Духа на Острове. «Убиение святого Петра-мученика» также в одной из церквей — в Зан-Заниполо. А вот «Чудо страдающей женщины»…
— Я знаю! Я видел эту фреску в Падуе. Вспомни, Пьер, я тебе говорил о ней.
— Одна из фресок, которыми я восхищался в здании братства Святого Антония. — Пьер кивнул.
Мариетто с озадаченным видом изучал следующий рисунок.
— А вот насчет «Марсия и Аполлона» мне ровным счетом ничего не известно. Я нахожу его наводящим ужас и страшно жестоким. Не представляю, где его искать.
— В мастерской на Бири-Гранде! — хитро улыбнулся Виргилий.
— Боюсь, все эти умные сведения имеют косвенное отношение к тому, что вас интересует. Мне очень жаль…
Мариетто сорвал пожелтевшую травинку и стал ее покусывать. В этот момент Виргилий увидел его зубы — словно нить жемчуга. Непонятно от чего у него сильнее забилось сердце, к щекам прилила кровь. Он поспешно вскочил, делая вид, что разминает затекшие ноги, и отошел на несколько шагов, чтобы дать себе время успокоиться. Когда он уселся на свое место, то услышал следующее:
— …интуиция, которую мне сложно объяснить. Я хорошо понимаю, какой может быть картина, изображающая преступление. Однако представить себе в роли жертвы на подобной картине Христа никак не могу. Это было бы кощунством и даже хуже — святотатством!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38


А-П

П-Я