Мариетта подняла яблоко и с наслаждением принялась грызть его, Виргилий присел перед колючим боярышником.
— Он как две капли воды похож на тот, что отец привез из путешествия по Америке и посадил в нашем саду на улице Блан-Манто. Отца не стало, и кустик зачах.
Мариетта подошла ближе и протянула ему яблоко. Но сейчас он ничего не мог бы проглотить и потому отказался. Неверно истолковав его волнение, она серьезно взглянула ему в лицо и проговорила:
— Боярышник? А я думала, тебе больше по душе фиалки…
Ее едкое замечание задело его, черты его лица посуровели, взгляд затуманился. Пристыженная, Мариетта ощутила, как слезы покатились у нее по щекам. Виргилий обнял ее, сдул слезинки и нежно поцеловал. Яблоко покатилось по траве.
Пес исчез столь же загадочным образом, как и появился. Ворону сняли с входной двери. Пьер залпом осушил три чарки сливовой. Чезаре обработал его царапины. И Пьер отправился по второму намеченному на этот день делу.
Дверь в дом Олимпии ему открыла та же бойкая и себе на уме горничная, что впустила и Виргилия с Мариеттой. Проведя его в будуар, она просила обождать. Несказанная роскошь внутреннего убранства просто потрясала. Мебель, ковры, камчатное столовое белье, вазы, безделушки — все было отменного вкуса. На кресле лежала виола да гамба, при виде которой гость нахмурил брови, сам не понимая почему: что-то она ему напоминала. И только чуть погодя в памяти всплыла муза со скрипкой с полотна Тициана. Из всех муз художник выбрал именно Евтерпу — для того, чтобы иметь возможность аллегорически изобразить Олимпию, принявшую участие в том злополучном вечере. И вот теперь Пьер словно воочию видел подтверждение своей догадки. Шуршание ткани вывело его из задумчивости. Бархатная портьера в глубине будуара приподнялась, пропустив куртизанку. Пьер чуть было не вскрикнул от удивления. Правильно поступил Виргилий, предупредив его о сходстве Олимпии с Лизеттой, торговкой письменными принадлежностями с моста Нотр-Дам. Только Лизеттой набеленной, нарумяненной, с замысловатой прической, Лизеттой-обольстительницей, сознающей, какое впечатление она производит. Олимпия медленно плыла ему навстречу в платье с откровенным декольте, с улыбкой на губах и взлетающими вверх ресницами. Томно поприветствовав его, она предложила ему сесть. Ощутив себя вдруг неуклюжим, не зная, куда деть руки, он присел на самый кончик кресла. Как начать разговор, объяснить причину прихода? Она заговорила первая, доверительным тоном признавшись, что рада тому, что хоть кто-то навестил ее в это тяжелое время.
— Многие бежали из города, укрылись на своих виллах вдали от смертоносных миазмов.
Ее сестра-куртизанка по примеру Вероники Франко тоже предпочла пожить вдали от Венеции. Она же осталась, но чувствует себя одинокой. Для кого теперь стараться и столько времени уделять своей внешности? Пьеру лишь оставалось отвесить ей комплимент. Его учтивость пришлась как нельзя лучше. То ли в шутку, то ли желая спровоцировать его, Олимпия решила ему поведать секреты своей красоты. О происхождении цвета волос ему уже было известно. Не менее поразили его и прочие премудрости.
— Для гладкости кожи лица я использую миндальное молочко, лимонный сок, молотые бобы и маринованные экскременты быка!
Столь необычный способ ухода за лицом позабавил Пьера; несмотря на гадливость, вызванную картиной того, как выглядит гетера под слоем навоза, он не удержался и дотронулся до ее лица.
— Так вот, значит, откуда у венецианок такая кожа?
— Во всяком случае, у женщин рода Зара.
— Зара?
— Это территория, принадлежащая Венеции на далмацком побережье, откуда я родом. Олимпия да Зара. Под этим именем я упомянута и в «Каталоге главных почтенных куртизанок».
Тут Пьеру стало не до шуток. Теперь благодаря своей фамилии куртизанка тоже вошла в круг подозреваемых. Сам не понимая отчего, он предпочел бы исключить ее из этого списка. Его волнение прошло для собеседницы незамеченным, она продолжала болтать всякую чепуху: — …некоторые обкладывают лицо кусками сырой телятины, вымоченной в молоке.
Пьер рассеянно улыбнулся, продолжая обдумывать, какие факты свидетельствуют против куртизанки. Ее имя черным по белому вписано в приглашение, найденное у Тициана. У нее есть музыкальный инструмент, а на полотне изображена муза поэзии со скрипкой в руках. В ее фамилии есть буква «Z». Она родилась под знаком льва. Да, немало. С каждым новым фактом в Пьере росло чувство какой-то неловкости. В конце концов хозяйка ощутила, что с гостем что-то происходит. Она встала, подошла к его креслу и села на подлокотник. Достав из-за корсажа черное перышко, провела им по шее юноши. От неожиданности он вздрогнул.
— Однако ночная бабочка должна заботиться не только о лице… — нашептывала она. — Нужно еще выводить волосы. Для этого годится кашица из кипелки, из аравийской камеди, из муравьиных яиц. Выводить их приходится и в самых интимных местах…
Пьер задохнулся.
— Душно, не правда ли? — шепнула она, водя перышком по его затылку.
Его бросило в жар. За ворот его рубашки проникла ее рука. То ли от этого прикосновения, то ли из-за выпитой сливовой, то ли из-за исходившего от ее тела пряного аромата, то ли по причине ее схожести с Лизеттой, только его охватило жгучее желание.
Влюбленная парочка проникла по служебной лестнице на третий этаж особняка Ка Зен. Им удалось не привлечь ничьего внимания, хотя, по правде сказать, дом был почти пуст, за исключением разве что пары слуг, чьи голоса доносились из кухни.
Мариетта повела Виргилия через анфиладу комнат к будуару, где почему-то припала к полу.
— Гляди-ка! В это трудно поверить.
По ее примеру Виргилий присел и только тогда заметил отверстие в полу диаметром в дюйм. Перед тем как заглянуть в него, он бросил на спутницу вопросительный взгляд. Она склонилась к его уху:
— Когда мы с Доменико начали покрывать потолок штукатуркой, мы обнаружили эту дырку. Можно было заделать ее, ведь она приходится на самую середку фрески. Но мы решили оставить все как есть, мало того, еще и придумали ей применение. Потолок расписан на тему: Актеон, застающий Диану и ее прислужниц во время купания. Так вот — дыра пришлась на то место, где нарисован зрачок Актеона. Так что разглядеть ее снизу нельзя, как и заметить, что кто-то наблюдает через нее.
Виргилий припал к отверстию в полу. Каково же было его удивление, когда он увидел то, что находилось под ними. В небольшом помещении была оборудована настоящая химическая лаборатория. Каких только сосудов там не было: и колбы из стекла, и каменная посуда, и хрустальные реторты, и мраморные чаши, и тигли, и горелки. В центре печи — атанора, — которую топили деревом, находился возгонный куб яйцевидной формы, отлитый из прозрачного материала. Внутри него кипела жидкость. В памяти всплыло название дистилляционного аппарата.
— Пеликан… — прошептал он, а затем, осознав, какое особое место отводится этой птице в том деле, которым он занимается, с душевным замиранием повторил слово еще раз, выговаривая его по слогам: — Пе-ли-кан.
Его взгляд продолжал исследовать нижнее помещение. На этажерке стояли песочные часы, раздувальный мех, кочерга, лежали зеркала, предназначенные для улавливания света луны и солнца, щипцы для выхватывания из печи раскаленных добела предметов, несколько манускриптов. Оторвавшись от дыры в полу, он с изумлением произнес:
— Лаборатория алхимика.
— Не правда ли, в это трудно поверить? — отозвалась Мариетта.
Она собиралась что-то добавить, когда звук отворяемой двери заставил ее прикусить язык. Она вновь приникла к отверстию.
— Это Лионелло и Зорзи.
— Зорзи, твоя идея не что иное, как безумие. Неужели ты и впрямь хочешь выкрасть у турок кожу Маркантонио Брагадино?
— Похитить ее из константинопольского арсенала, не более и не менее.
— Мой дорогой, дело пропащее, если ты будешь действовать в одиночку.
— Но я буду не один. Ты отказываешься помочь мне. Что ж… Но я встретил кое-кого, кто согласен пойти со мной.
— О ком ты?
— Его зовут Полидоро. Один из тех, кто выжил в битве при Фамагусте. Я считаю его достаточно отважным, чтобы помочь мне.
— Я понимаю: ты хочешь вернуть на родину останки твоего отца. Но у него-то какой интерес?
Вот те раз! Оказывается, Маркантонио Брагадино приходился отцом Зорзи Бонфили? Но почему у них разные фамилии? Некоторое время Мариетта и Виргилий терялись в догадках, но затем их осенило.
— Он бастард, Бонфили — его фамилия по матери.
На какое-то мгновение они упустили из виду, что делалось и говорилось внизу, настолько поразило их услышанное. Когда они вновь припали к отверстию, речь шла уже о другом.
Речь Лионелло, нашпигованная научными словечками, в другое время вызвала бы у Мариетты и Виргилия искреннее желание посмеяться. Однако в их теперешнем положении они не могли себе позволить даже фыркнуть. Проникнувшим, словно мыши, в частную резиденцию, им следовало вести себя тише воды ниже травы. В это время Зен открыл какой-то древний манускрипт в пухлом переплете и стал зачитывать из него своему alter ego.
— Первое время эта черная жидкость напоминает жирный бульон, в который насыпали перцу. Это именно то, что у меня получилось. Теперь черед второй фазы. — И, водя пальцем по странице, продолжал читать: — Жидкость загустевает и становится похожей на чернозем, а при дальнейшей варке белеет. Ибо и земля наша при гниении чернеет, а затем, очищаясь и высыхая, белеет, и тут влажной и темной власти воды или, иначе, женщины приходит конец. И белый дым проникает в новое тело.
Видимо, глава закончилась, поскольку алхимик с шумом захлопнул манускрипт. Мариетта вздрогнула, Виргилий обнял ее, и они вместе продолжали подслушивать.
— Сколько еще времени пройдет, прежде чем ты получишь результат?
— На весь процесс положено сорок дней. Ибо сорок лет бродили иудеи в поисках земли обетованной, и сорок дней длилось искушение Иисуса в пустыне. Не забывай, Зорзи, ни Ветхого, ни Нового заветов.
— Священное Писание я знаю, однако твой треклятый «влажный» путь гораздо длиннее «сухого».
— Будь у нас письмо Фламеля, мы в два счета разгадали бы пять рисунков! — глубоко вздохнул Лионелло.
— Лишь бы только два парижских сопляка с девчонкой не откопали его раньше нас.
— Если твое предупреждение на них не подействует, придумаем что-нибудь посущественней, чтобы убрать их с нашего пути.
Упоминание об их собственных персонах исторгло у Виргилия и Мариетты общий возглас изумления. Каждый закрыл рот другому. Оба затаили дыхание: чревато ли последствиями их неосторожное поведение?
Пьер был распростерт возле кресла, не в силах пошевелиться. Олимпия увлекла его в мир несказанных удовольствий, невиданного сладострастия. Он закрыл глаза, чтобы больше не видеть ее. Она встала, поправила корсаж, одернула юбки, задев ими торс и лицо юноши. Это было как прощальная ласка. Затем развязала ленты, которыми он был привязан к ножкам кресла, освободив его запястья, и чувственным жестом бросила их ему в лицо.
Лионелло и Зорзи примолкли. Что это было? Хозяин дома приставил палец ко рту, показывая своему приятелю, что нужно прислушаться. Установилась тревожная вязкая тишина. Виргилий и Мариетга наверху не осмеливались наклониться к отверстию в полу, чтобы даже движение воздуха не выдало как-нибудь их присутствия. С той и с другой стороны потолка время, казалось, застыло. Неизвестно, чем бы это кончилось, но вдруг откуда ни возьмись, вынырнула черная крыса — она вскочила на древний манускрипт по алхимии.
— Раминагробис! А я-то думал, ты сдох от чумы! — проворчал Зорзи.
Лионелло протянул к крысе руку, и она вскарабкалась по его рукаву.
— Это ты шумишь? А я уж решил, что кто-то проник во дворец.
Незваные гости наверху обменялись выразительными взглядами. В них читался страх: то ли оттого, что их чуть было не застукали, то ли при виде толстого грызуна, отвлекшего на себя внимание двух сообщников. Ситуация была опасной, самое время убираться подобру-поздорову. Бесшумно покинув помещение на третьем этаже, они на цыпочках спустились по черной лестнице вниз. А оказавшись в саду, опрометью бросились к ограде. Мариетте мешали бежать юбки, она подняла их, но одна пола зацепилась за пряжку ее туфли, и она упала. Опережавший ее Виргилий, услышав звук падения, обернулся, кинулся к ней и помог подняться. Дальше они побежали вместе, взявшись за руки. У ограды он обхватил ее за талию и подсадил. Затем подтянулся сам и спрыгнул на улицу. Однако вне опасности они себя не чувствовали и потому продолжали бежать рука в руке вдоль канала Ангелов до паперти Святого Петра Мученика. Щеки их пылали, кровь билась в висках, в груди свистело. Может, потому они и не услышали криков слуги Зена, который бежал за ними.
Выйдя от Олимпии, Пьер оказался на Цирюльной улице и пошел куда глаза глядят. Он был во власти неизведанного ощущения: будто бы пребывает в неком мире, существующем параллельно реальному, на неком отдалении, в котором ничто не имеет значения. Возможно, так ему было легче справиться с чувством вины… Ведь он нарушил клятву верности, данную Лизетте, без зазрения совести предал себя в опытные руки профессионалки, наслаждался во время чумы, потратил время на чепуху, пока друг без устали расследовал чудовищное преступление. Он очнулся на незнакомой просторной площади, обсаженной деревьями, с церковью, которой прежде ему не доводилось видеть. Звонница из кирпича в венето-византийском стиле возвышалась над храмом. Его внимание привлекла необычная чаша для пожертвований на стене: в виде солдата с копьем в руке и в ореоле. И хотя дракона не было, Пьер догадался, что это Святой Георгий. Как же ему найти дорогу в Кастелло или Каннареджо? Он огляделся. Вокруг никого, кроме калеки, просящего милостыню. Пьер подошел к нему:
— Это церковь Святого Георгия?
— Святого Иакова! Святого Иакова в Орио! — прошамкал в ответ беззубый сморщенный рот.
На вопрос Пьера, как попасть в Риальто, старик указал ему дорогу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38