в случае встречи с вышеупомянутым российским шлюпом не чинить ему в плавании ни малейшего препятствия и оказывать всякое возможное пособие, дружество и гостеприимство».
На «Диане» командир сразу же пригласил в каюту Рикорда и протянул ему предписание Адмиралтейства:
— Читай, Петр Иваныч, нынче можем без опаски отправляться, британцы нам не помеха.
Пока Рикорд читал бумагу, Головнин разложил на столе карты, вызвал штурмана:
— Тащи, Андрей Степанович, весь инструментарий, определим наши генеральные курсы от Европы до Америки.
Без особых хлопот плавают мореходы проторенными путями в знакомых морях, Балтийском, Северном, Средиземном.
Острый штурманский глаз с лету схватывает знакомые ориентиры на берегу, приметные складки местности на островах, выставленные буи и вехи на воде. Правда, когда штормит и берега закрыты завесой дождя или тумана, приходится пережидать под берегом на якоре. Но опытные лоцманы, например, в Северном море приноровились определять место судна по грунту на дне. У берегов Норвегии — одно, около Ютландии — другое, вблизи Голландии — третье. Даже посредине Северного моря на Доггер-банке цвет песочного грунта говорит рыбакам, где они находятся. Потому-то иногда на малых каботажных судах, которые плавают вдоль берегов, моряки и рыбаки обходятся без карт. Иное дело в океане. Мореплаватель, впервые пересекающий его акваторию, исходя из назначенного пункта, учитывая вероятные погодные условия, заранее определяет генеральные курсы плавания, или, как принято говорить у штурманов, делает предварительную прокладку на карте.
Для Головнина сейчас не существовало проблем. Еще зимой, в Кронштадте, он перелопатил записки Гидрографического департамента, скрупулезно изучал карты, не раз перечитывал описания Лаперуза, Кука, Ванкувера, не раз выспрашивал Крузенштерна и Лисянского.
Разложив на карте транспортир, линейку, командир взял циркуль-измеритель и бросил Хлебникову:
— Записывай. Первый генеральный курс — траверз мыса Лизард, траверз Мадеры, зюйд-вест, тень вест тысяча сто миль. Второе, зюйд-вест, тень зюйд на Канарские острова триста миль…
Штурман едва успевал за командиром. Видимо, эти маршруты не раз прикидывал он на карте, помнил поворотные пункты, новые курсы мимо островов Зеленого мыса, мыса Фрио, островов Святой Екатерины…
В последних числах октября наконец-то английская таможня сняла все препоны, и на «Диану» погрузили все до одной бочки. Но, видимо, немало крови попортили мздоимцы командиру «Дианы», и в сердцах он вылил свое возмущение в гневных строках: «… все купцы, как подданные британской короне, так и иностранные, знают, что подлее, бесчестней, наглее, корыстолюбивее и бесчеловечнее английских таможенных служителей нет классу людей в целом свете; и потому не хотел сделать им обыкновенных подарков или лучше сказать, дать взятков, к коим они привыкли, и ожидают от всякого в них нужду имеющего человека, как бы своего должного. Честь и совесть — слова им неизвестные…»
Прежде чем покинуть Портсмут, Головнин попрощался с Ховриным. Только что в порт пришла потрепанная штормами «Вильгельмина». Транспорт надо было чинить, а отношения между Англией и Россией обострились до предела.
— Мой тебе совет, Николай Григорьевич, — сочувственно сказал Головнин, — подай рапорт Алопиусу и отправляйся к Сенявину. Лучше одним транспортом с амуницией пожертвовать, чем казною.
— У меня инструкция Чичагова, — хмурился Ховрин, — следовать с транспортом безотлучно. Так и так суда не миновать.
— Тебе видней, дай-то Бог, чтобы все обошлось.
— Попутного ветра тебе, Василь Михалыч, семь футов под килем…
На рассвете 3 ноября вахтенный мичман Илья Рудаков разбудил задремавшего штурмана.
— Андрей Степаныч, справа мыс Лизард открылся.
На верхней палубе затопали сапогами матросы, менялись вахтенные на шкотах и брасах, рулевые, штурманский помощник спешил на корму определять скорость по ручному лагу . Сменившиеся с вахты матросы, поеживаясь от мороси, не уходили вниз. Потянулся дымок из камбузной трубы, на плите варилась каша, гремели чайники. Постепенно на верхний палубе собралась вся команда. И все как один расположились на правом борту, держась за ванты, боканцы , закрепленные на них шлюпки. Так получилось, что «Диана» слегка накренилась в сторону наветренного борта и немного прибавила ходу.
Рикорд, подставив лицо холодным порывам ветра, запахнул плащ, не поворачиваясь, сказал стоявшему рядом Головнину:
— Никак Европа-матушка последнее прости-прощай нам посылает.
Головнин молча, едва заметно покачал головой в знак согласия. Обнявшись, молча стояли матросы. Что-то ждет их впереди, какое испытание приготовил океан, и вообще — суждено ли им вновь вернуться домой…
Пожалуй, подобные настроения искренне запечатлел их командир, вглядываясь в исчезающий за кормой мыс Лизард. Это «была последняя европейская земля, нами виденная, мы оставляли оную с такими же чувствами, как бы покидали собственное наше отечество: нельзя было не приметить изображения печали или некоторого рода уныния и задумчивости на лицах тех, которые пристально смотрели на отдаляющийся от нас и скрывающийся за горизонтом берег. Что принадлежит собственно до меня, то из четырех случаев моего отправления из Европы в дальние моря, я никогда не оставлял ее берегов с таким чувством горести и душевного прискорбия, как в сей раз. Даже когда я отправлялся в Западную Индию, в известный пагубный, смертоносный климат, и тогда никакие мысли, никакая опасность и никакой страх меня нимало не беспокоили: может быть, внутренние, нам не постижимые тайные предчувствия были причиной такой унылости в духе. А может статься, продолжительное время, потребное на приведение к концу нашей экспедиции, в течение коего мы должны были находиться вне Европы и в отсутствии от родственников и друзей, и в исполнении которой необходимо должны неоднократно встречать опасности и быть близко гибели, рождали отдаленным, неприметным образом такие мысли, кои наводили огорчение при взоре на оставляемый берег, воображая, что он последний из европейских земель, который мы видим и покидаем!»
Но океан отпустил морякам самую малость времени на лирическое настроение и уже к вечеру проявил свой нрав. Восточный ветер усилился до ураганной силы, небо заволокло тучами, хлынул дождь. Вроде бы попутный ветер, фордевинд, а весьма коварен и опасен для парусников. Гигантские волны, подбивая судно с кормы, накрывают его целиком, прокатываясь страшным смерчем по верхней палубе, сметая все на своем пути, часто круша и ломая мачты, рвет беспощадно паруса, ударяя в руль, сбивает с курса. Поэтому при фордевинде, или, как его зовут моряки «фордаке», корабли обычно подбирают паруса, ложатся в дрейф и пережидают, пока ветер изменится или стихнет. Особенно опасен фордевинд для судов в полном грузу, как «Диана». Но, уменьшив парусность, Головнин подметил, что шлюп довольно сносно ведет себя на попутной волне. Чтобы не терять драгоценное время, командир решил не останавливать движение и сам правил вахту.
Все бы ничего, шлюп с подобранными парусами устоялся на курсе, лишь отдельные волны, достигая палубы, испытывали на прочность такелаж, но здесь и случилась беда. На левом борту на боканцах висела самая лучшая пятивесельная шлюпка, купленная в Портсмуте. По чьему-то недосмотру еще в порту носовой гак, то есть крюк, подъемных талей не закрепили, как положено на шлюпке. Опытный моряк Хлебников даже при лунном свете заметил эту небрежность.
— Василий Михалыч, — крикнул он сквозь штормовой ветер на ухо командиру, — шлюпку-то слева сорвать может!
В этот момент на «Диану» обрушился шквал, Головнин занялся командами на руль, парусами.
Тут с кормы покатился очередной вал, подбросил шлюпку, сорвал с носовых талей, а следующей волной и вовсе оторвал ее. Не успели опомниться, очередной вал едва не сорвал другую, шестивесельную шлюпку на корме, но эту успели притянуть и закрепить дополнительно.
Командир не скрывал своего огорчения за ужином в кают-компании, но не меньше возмущался лекарь Богдан Бранд.
— Надо же беде случиться, почти весь запас свежей капусты был в шлюпке и все пошло на корм рыбам.
Штормовая погода сопровождала «Диану» до острова Мадеры, где моряки впервые встретили большого кита.
Морское чудище, то и дело пуская фонтаны, сопровождало шлюп до заката солнца. От Мадеры путь лежал к Канарским островам, а оттуда к островам Зеленого мыса.
У Канарских островов, несмотря на качку, команда по очереди наблюдала в телескоп солнечное затмение…
В последних числах ноября пересекли тропик Рака и наконец-то задули с севера долгожданные попутные пассаты. Они сопровождали «Диану» до самого экватора. Острова Зеленого мыса показались после полудня 1 декабря. Первым заметил их штурман и не стал тревожить отдыхавшего командира. В окуляр подзорной трубы слева по корме на горизонте в лазурном небе засверкала на солнце маленькая блестящая точка…
— Сие не иначе остров Антония Святого, — передавая подзорную трубу вахтенному Муру, штурман поспешил взять пеленг.
— Так и есть, — радостно воскликнул Хлебников, — судя по карте, до сей вершины миль шесть десятков.
На палубе появился в рубашке с расстегнутым воротом командир.
— Что за шум? — шутливо спросил он, хотя уже с утра сам высматривал приметный по описаниям пик.
— Все по порядку, Василь Михалыч, пеленг норд-ост, на полрумба к осту, как мы и рассчитывали.
Не отрываясь от подзорной трубы, Головнин ответил:
— Острова сии к Африке принадлежат, Андрей Степаныч, а нам в аккурат менять галс на мыс Фрио к Америке Южной. Выдай-ка нам курс по компасу на сей мыс.
Командир повернулся к Рикорду.
— А что, Петр Иваныч, рыбина наша, я чую, взваривается?
Рикорд и рядом стоявшие матросы засмеялись.
— Уха должна быть славной, господин капитан, сам пробовал. Такую бы рыбину изловить к экватору, на праздник Нептуна.
На восходе солнца матросы Михаил Шкаев и Тарас Васильев всю ночь торчали на корме с удилищем и были вознаграждены. Едва-едва справились они с громадной рыбиной более двух пудов весом, по прозванию «обжора». Хватило с избытком на всю команду и ухи, и жареного…
В первый день нового, 1808 года «Диана» прошла неподалеку от острова Тринидад, и штурман выдал новый курс к месту стоянки на острове Святой Екатерины. Два с лишним месяца покинул шлюп берега Европы. Шторма и шквалы, ураганный ветер и затяжная, двухнедельная «мертвая зыбь» испытывали на прочность шлюп, а его экипаж на стойкость.
Кто лучше командирского взора оценит начальный этап вояжа? «В переходе из Англии до острова Св. Екатерины у нас никогда не было больных более двух человек, да и те имели самые обыкновенные легкие припадки, не зависящие нимало от морских вояжей, ни от перемены климата, и которые более трех дней не продолжались. Шлюп не потерпел никаких повреждений в корпусе, а в вооружении только фор-стеньга дала трещину в несносные жары, когда солнце было близко зенита; действие его лучей могло бы большой вред причинить нашей палубе, наружной обшивке и баргоуту, которые все сосновые, если бы мы не покрывали их парусами и брезентом всегда, когда солнце сияло. Сия предосторожность сделала нам большую пользу».
Почему Головнин избрал место стоянки у бразильских берегов на острове Святой Екатерины? Тут располагалась самая удобная обустроенная и известная в это время гавань на пути к южной оконечности материка. А главное, здесь уже побывали россияне, Крузенштерн и Лисянский, отсюда они проложили маршрут к мысу Горн. На переходе океаном Головнин не раз перечитывал заметки Лаперуза о пребывании в этих местах.
Солнце уже скрылось за горами, окружающими обширную гавань, когда «Диана» с зарифленными парусами, медленно лавируя, двигалась, отыскивая место для якорной стоянки. На баке стоял с лотом матрос первой статьи Матвей Черемухин и бросал каждые пять минут лот, то и дело кричал:
— Лот проносит!
Рядом расположилась баковая команда квартирмейстера, а попросту боцмана Ивана Большакова, готовая в любой миг отдать якорь.
При входе в незнакомую бухту каждый уважающий себя капитан заранее должен быть готовым ко всяким неожиданностям, а потому надежное и, пожалуй, единственное средство для остановки движения судна, якорь, всегда должен быть изготовлен к отдаче.
Головнин оставался невозмутимым. «Слава Богу, Черемухин на полную травит лотлинь, значит, более сотни саженей под килем».
Дело в том, что на карте, которую дал накануне похода Крузенштерн, «никакой опасности в сем проходе не назначено». Однако, полагая, что тут могут быть подводные камни, избежавшие внимания капитана Крузенштерна и которые не попали на его промер, Головнин и «предпочел безопаснейший, кратчайшему пути»…
Матросы давно подобрали все паруса, оставив только косые передние, стакселя, и на фок-мачте, самый нижний. Шлюп медленно продолжал движение, а на берегу будто все вымерло.
— Чудно как, — переговаривались матросы, — ни души не видать, токмо копошится один хлебопашец, а на нас и не глядит.
У входа в гавань на отлогих холмах виднелись три небольших крепостцы с башенками, но и они будто заснули. Под берегом стоял на якоре небольшой сторожевой бот, не подававший признаков жизни. Наблюдательный Головнин удивился. «… Невнимание гарнизона и жителей было так велико, что казалось, или На всех берегах сей пространной гавани нет ни одного жителя, или они все разбежались по лесам. Как бы португальцы ленивы и беспечны ни были, я не мог себе вообразить, что прибытие в их соседство военного судна (что здесь весьма редко случается) не возбудило в них любопытства, по крайней мере, выйти на берег и взглянуть на него, и более потому, что мы были под флагом, им малоизвестным. Пустота в такой обширной гавани, где кроме вышеупомянутого гард-кота, ни одного судна, ни одной лодки не было, глубокая тишина по берегам оной, высокие, окружающие гавань горы, покрытые непроходимым дремучим лесом, и слабый исчезающий вечерний свет представили нам сей прекрасный порт в таком диком, нелюдимом состоянии, что прежде не видевшие колоний, принадлежащих Португалии, с трудом поверили бы, что места сии когда-нибудь были обитаемы европейцами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65