И наконец свершилось, как говаривал в Оньяте священник, брат Педро-мученик, наконец в день святого Сиприано нам удалось вырваться из этой позорной трясины. От одиннадцати новеньких судов у нас осталось две бригантины и три плоскодонки, латаных-перелатаных, грозящих того и гляди снова уйти под воду. Взамен же потерянных с нами вышли в плаванье более двух сотен плотов и каноэ. Наши лесорубы свалили самое огромное из виданных нами деревьев и из его ствола вытесали небывалых размеров каноэ, какое еще никогда не бороздило ни одни воды. На столь необычном челне разместился губернатор Педро де Урсуа со своими друзьями и лучшими командирами. Этот разношерстный и многочисленный флот раскинулся от берега до берега, и мой склонный к точности товарищ Педро де Мунгиа ведет счет: 400 испанских солдат, 24 темнокожих адъютанта — негры и мулаты, 600 человек прислуги — индейцы и индианки, кроме того, 14 белых женщин вышли с нами в плаванье (не считая доньи Инес де Атьенса и моей дочки Эльвиры, которые не белые, а метиски). Остальной груз — тюки с одеждой и постелью, кухонная утварь, всевозможное оружие и щиты, бочки с порохом и с вином, гитарные переборы, собачий лай, несчитаные козы и овцы и неизвестно сколько коров и телят, а также 27 лошадей с доброй сбруей, уж этих-то я сосчитал с превеликой точностью.
Самым печальным последствием поломки кораблей, построенных капитаном Хуаном Корсо, было то, что нам пришлось оставить на берегу добрую часть наших пожитков, которые не умещались на плотах и каноэ. Пришлось забить и засолить большую часть скота, который был взят с целью основать фермы на земле обетованной, а также продать индюшек и кур двенадцати остававшимся в Санта-Крус-де-Капоковаре поселенцам и — уж самое бесчеловечное — бросить лошадей. Более ста лошадей топчутся и храпят на берегу без узды и без хозяина. Но как может человек остаться без лошади в здешних местах, где она — лучшая и наиболее полезная его половина? Немало солдат чуть было не решили вовсе отказаться от плаванья, лишь бы не бросать лошадей. Генерал Педро де Урсуа не позволил им это сделать. Одних он убедил, напомнив в красивых выражениях, что сокровища Омагуаса совсем рядом, всего в каком-нибудь месяце пути. Других, которых ничем не убедишь, силой заставили сесть на весла судна, где плыла донья Инес. Вместе с ними греб капитан Хуан Корсо, который все еще горевал над злосчастной участью своих кораблей. На веслах сидел и озлобившийся алькальд Алонсо де Монтойя, которому все было как по сердцу ножом.
Где теперь Гарсиа де Арсе? Что сталось с Хуаном де Варгасом? Три месяца тому, как губернатор Педро де Урсуа отправил их вниз по течению реки. Им было поручено встретить нас с провизией и добрыми вестями в месте, где эта река сливается с другой большой рекой, открытой губернатором Хуаном де Салинасом, которую одни называют Кокама, а другие — Укаяли. Первым отбыл Гарсиа де Арсе с тридцатью людьми, на нескольких каноэ, вытесанных из легкого дерева, и плотах из стволов, связанных крепкими лианами. Следом за ним — Хуан де Варгас с семью десятками людей, по указанию губернатора Урсуа он отправился на одной из двух наших бригантин. Позднее с божьей помощью мы все соединимся: каноэ и плоты Гарсии де Арсе, бригантина Хуана де Варгаса и наш разноперый флот, соединимся у впадения реки Кокамы, которую иные именуют Укаяли.
К случаю вспомнилось мне, что по этим самым или похожим водам, точно так же в поисках продовольствия, послал некогда Гонсало Писарро своего превосходного командира Франсиско де Орельяну. История свидетельствует, что Гонсало Писарро так его больше и не увидел, ибо Орельяна был не просто ловцом черепах, но жаждущим славы первопроходцем. Франсиско Орельяна несколько месяцев без остановки плыл, борясь с течениями и водопадами, покорил самую прекрасную реку в мире и выплыл к морю-океану, овеянному славой, а Гонсало Писарро все ждал его в сельве, забивая лошадей, чтобы хоть немного подкормить свое оголодавшее, оборванное войско. Где теперь Гарсиа де Арсе? Что сталось с Хуаном де Варгасом? Губернатор Педро де Урсуа слепо верит в них, он возвысил Хуана де Варгаса до чина генерал-лейтенанта, Гарсиа де Арсе — его друг и наперсник, облеченный особым доверием. Франсиско Орельяна был еще ближе к Гонсало Писарро и еще более им ценим, полагаю я, однако же и его верность с легкостью потонула в бешеных водах этих безбрежных рек.
Моя дочка Эльвира смотрит за борт, наблюдает, как вихрится, закручивается за нами водяной хвост. Предвечерний, съеденный облаками свет делает ее лицо еще более детским и, да простится мне, еще более ангельским. Два или три раза Антон Льамосо спрашивал меня: зачем ты потащил за собой девочку? разве не разумнее, не осмотрительнее было оставить ее в Куско в обществе Марии де Арриолы и Хуаны Торральбы? Мария де Арриола, компаньонка, женщина сдержанная и мрачноватая, служила в Алаве кладовщицей на складе вин и фруктов; как истая басконка, она верит в бога и всех святых, ей особо ненавистны воровство и плотский грех. Хуана Торральба весьма от нее отличается, то она говорит, что родом из Сории, то из Логроньо, в Индийских землях она оказалась по вполне определенной причине — отправилась следом за писарем-андалузцем, который обещал ей жениться, неудачливый жених не сумел выполнить клятвы, ибо в ознобе куартаны [22] остыл навеки. Моя дочка Эльвира родилась на глазах у Хуаны Торральбы, и с той поры Хуана Торральба, глядя на нее, воображает, какой была бы ее дочь, которой не зачал в ее лоне писарь; Хуана Торральба перебралась в наш дом, когда умерла Круспа, и, услыхав, что я беру девочку с собою в поход, Хуана Торральба без лишних слов собрала свои нехитрые пожитки и отправилась с нами. У меня на свете, кроме нее, никого нет, сказала она мне. Хуана Торральба имеете с Марией де Арриолой совершает ночные молитвы, правду сказать, не дойдя до литаний, всякий раз засыпает.
Антон Льамосо спрашивает меня, зачем я потащил за собой девочку вместо того, чтобы оставить ее в Куско под охраной и покровительством обеих служанок. Я ему не отвечаю, я не должен ему отвечать. А боялся я оставить девочку под ненадежной защитой двух женщин из-за опасности, о которой нельзя говорить вслух ни с кем. Кто бы защитил ее от сластолюбия отцов церкви, что используют темноту исповедален для развратных дел? Кто защитил бы ее от неуемных солдат-насильников, от наглости похотливых помещиков, от вожделения ловкачей-судей, от уговоров и воздыханий чувственных мулатов? В этом городе тяжелых домов и суровых скал, где моя дочка Эльвира была подобна розе в саду из камня, мужчины в любой час дня и ночи думают об одном распутстве и непристойностях. Слушай же хорошенько, Антон Льамосо, раз уж так тебе хочется знать мои доводы. В этот поход на Омагуас вышли более трех сотен настоящих мужчин, более трех сотен авантюристов с задубевшей кожей и мохнатым сердцем, но ни один из них не отважится бросить на мою дочку Эльвиру дурного взгляда, ни один не решится осквернить ее невинность низким желанием, пока я рядом с ней, пока рядом с ней ты и Педро де Мунгиа, Мартин Перес и Диего Тирадо, Хуан де Агирре и Кустодио Эрнандес, Роберто Сосайя и Хоанес де Итуррага, и иные мои друзья, которые завтра станут моими мараньонцами, бог меня понимает. У Экклезиаста есть слова, Антон Льамосо, которые я затвердил наизусть: «Дочь заставляет отца бодрствовать, ибо заботы о ней лишают его сна, из страха, что будет запятнана ее непорочность». Так гласит Экклезиаст, Антон Льамосо, и так думаем мы, кто привержен заповедям святой матери римской церкви.
Лоцман Хуан де Вальядарес, стоя на носу бригантины, указывает путь всей флотилии, лоцман исходит кровавым потом, ведя корабли по этой незнакомой и коварной реке. Неожиданно возникает заводь, и мы на целые часы застреваем в ее застойных водах, потом как бешеные крутимся в бурном водовороте, и через каждые пол-лиги нас подстерегает или мель, или подводная скала, а то течение становится вдруг таким стремительным, что мы не справляемся с ним и против воли прижимаемся к берегу. Наша единственная бригантина (другая вышла раньше под командой Хуана де Варгаса) так напоролась на риф, что разодрала киль, в дыры на бортах хлынула вода, и бригантина стала тонуть. В момент, когда на матросов и лоцманов бригантины свалилась эта беда, с ними поравнялось длинное-предлинное каноэ, на котором плыло высшее командование. Губернатор Урсуа не остановился оказать им помощь и, не вникая в дело, поднялся со своего места и прокричал им:
— Поднажмите! Встретимся у поселения остроголовых!
Наша плоскодонка, напротив, отклонилась от курса и поспешила им на помощь. Терпящие крушение затыкали дыры чем придется: старыми одеялами, тряпьем, шерстью из матрацев, ветками, сушеными кожами, стволами, которые несла мимо река, а заткнув дыры, забили их поверху досками и просмолили.
У поселения остроголовых уже стоял на якоре Лоренсо Сальдуендо, которого выслали вперед добывать съестное. До сих пор ничего не известно ни о Гарсии де Арсе, ни о Хуане де Варгасе, предполагают только, хотя и сомневаются, что оба они поджидают нас при впадении реки Кокамы, которую иные именуют Укаялц. Остроголовые — так называют индейцев этого племени за их смешные островерхие шапочки — дают нам фанегу [23] маиса и полную с верхом каноэ черепах в обмен на толедскую с зазубринами наваху. Мы починили бригантину в бухте у остроголовых, и она подняла паруса под командой Педро Алонсо Галеаса, взяв курс вниз по реке навстречу Гарсии де Арсе и Хуану де Варгасу. Единственной новостью за это время было то, что с алькальда Алонсо де Монтойи сняли ножные и шейные кандалы, которые давили его и бесчестили. Тщетно я пытался войти с ним в дружбу, ничего, кроме яростного рыка и проклятий, Алонсо де Монтойя выговорить не мог.
Мы проплыли еще восемьдесят лиг и достигли устья Укаяли, которую иные называют Кокамой. Именно в этом бескрайнем перекрестье вод рождается настоящая и истинная река Амазонка. Здесь мы нашли Хуана де Варгаса с его людьми. С удивлением и опаской замечаем, что среди встречающих нас не видно Гарсии де Арсе.
— Бог знает, где он, Гарсиа де Арсе, — говорит Хуан де Варгас с заметным мадридским акцентом. — Остроголовые сказали нам, что он проплывал мимо. Должен был ждать меня здесь, такой был уговор, но, видно, не терпелось ему отправиться дальше.
У всех нас возникла мысль и закралось подозрение, что Гарсию де Арсе одолела честолюбивая страсть к личным подвигам и что ему захотелось самому открыть Эльдорадо себе на славу и на богатство, у всех у нас закралось это подозрение, и только губернатор по-прежнему преисполнен нерушимого доверия к своему подданному. Вернейший Гарсиа де Арсе под его командой сражался против индейцев племени мусо в Новом Королевстве, вместе с ним строил смертельную западню и уничтожал беглых негров в Панаме, преданно помогал ему основывать Памплону и Туделу. Отец Энао пустил слух, что однажды на празднике Тела Христова в Картахене, где чича текла рекою, генерал Педро де Урсуа и его соратник Гарсиа де Арсе обрюхатили двух индейских девушек и те положенное время спустя принесли каждому из них по младенцу женского пола.
— Не беспокойтесь, — твердо и уверенно говорит губернатор. — Гарсиа де Арсе ждет нас с добрыми вестями впереди.
Хуан де Варгас отдает военное приветствие и рапортует:
— Повинуясь указаниям вашего превосходительства, генерал Урсуа, и ввиду трудностей, возникших из-за того, что мы не нашли Гарсию де Арсе в назначенном месте, я принял решение подняться вверх по реке Кокаме в поисках продовольствия, о наличии которого сообщили примкнувшие к нам люди Хуана де Салинаса. Я взял с собою солдат крепких, в лагере же оставил больных и слабых, сделав над ними начальником Гонсало Дуарте. И вправду, как говорили нам люди Хуана де Салинаса, через двадцать два дня пути вверх по Кокаме мы вышли к индейским поселениям, где нас снабдили маисом, фруктами и юккой, иногда добровольно, а иногда против желания. Потом я вернулся сюда со множеством каноэ, груженных продовольствием, и немалым числом полоненных индейцев, и тут глазам моим предстало самое что ни на есть печальное и неутешительное зрелище.
Хуан де Варгас говорит тише, чтобы слышал один губернатор, но мое рысье ухо не пропускает ни слова:
— Я нашел своих людей лежащими неподалеку от бригантины, одни были больны, других свалила усталость, все полумертвые от голода и тоски. Три испанских солдата скончались от недоедания, их трупы сбросили в реку, чтобы не отдавать на растерзание стервятникам, ни у кого не достало воли похоронить их по-христиански. В воду выбросили и пятнадцать трупов индейцев — к вящей радости кайманов и хищных речных рыб.
Хуан де Варгас совсем тихо продолжает свой рассказ:
— В довершение всех бед, по мере того как время шло, а флот вашего превосходительства не появлялся, во многих недовольных просыпался дух мятежа. Были такие, что хотели бросить все и возвратиться в Перу, те, что посмелее, намеревались одни отправиться дальше искать места получше, а были злодеи, которые хотели просто-напросто убить меня. Пришлось некоторых наказать, хотя большинство я постарался убедить, приводя доводы и примеры, объяснял им, что ваше превосходительство человек благородный и хозяин своему слову, печется о собственной чести, а потому живым или мертвым придет сюда к нам, как было обещано.
То, что рассказал Хуан де Варгас о своих злосчастиях, впрямь так и было, наше появление успокоило раздоры и уняло брожение, так что о трех умерших товарищах и думать забыли. Роздали продовольствие, маис, юкку, лепешки, соленую рыбу, фрукты и дичь, при этом не обошлось и без недовольных, которые считали, что раздел был произведен не поровну и несправедливо. Они ворчали, что донье Инес досталось все самое лучшее за то, что она такая красавица и любовница губернатора. Я же никогда не гонюсь ни за юккой, ни за лепешками, и потому взял лишь необходимое, чтобы не страдали от голода дочка моя Эльвира и женщины, заботящиеся о ней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37