Я ненадолго призадумался.
— Вот что, — сказал я, — мне довелось много путешествовать, я видел диких псов и грызунов, обитающих в пустыне, в Московии мне показывали дикого слона, вмерзшего в лед, и у него была густая длинная шерсть, а в Виджаянагаре слоны почти безволосые. Я видел обезьян, живущих на деревьях, и обезьян на горе Джебел Тарик они живут в пещерах и бегают по земле, они двигаются по-другому и используют ноги иначе, чем их собратья, лазающие по деревьям. И так далее. В разных местах природа и климат отличаются, есть горы и равнины, долины и скалы, жаркие места и холодные, влажные и засушливые, есть каменистые пустыни и роскошные леса. Повсюду животные как-то приспосабливаются к особенностям местности, и эти различия помогают им выжить в той или иной среде.
— Я вижу, к чему ты клонишь, — Питер едва сдерживал возбуждение. — Первые простые трубки начали меняться оттого, что изменилось окружение, изменилась пища, которую они поглощали и извергали. Хорошо, но с чего начались эти изменения? Как они произошли? Почему эти существа попросту не вымерли?
Мы замедлили шаг и погрузились в раздумье. Неужели нам придется все же признать существование этого древнего бородатого колдуна, семь дней поработавшего горшечником и вдохнувшего жизнь в свои глиняные фигурки?
Жара начинала уже нам докучать, в особенности Питеру, гораздо менее привычному к ней, чем я. Мы добрались до небольшой возвышенности, где лежал дуб, вырванный с корнем ураганом, и над головами открывался клочок синевы. Место, освобожденное деревом, уже занимала невысокая свежая травка. Мы сели, прислонившись спиной к телу поверженного гиганта, залюбовались окружавшей нас со всех сторон зеленью.
Со всех листьев свисали на тоненьких шелковых ниточках крошечные червячки. Их было легко разглядеть, хотя они тоже были зеленого цвета. Вокруг носилась пара пичужек, красногрудых, с острыми черными клювами, подхватывая одного червяка за другим и унося их прочь. За короткое время они разделались по крайней мере с десятком, но червяков было еще сотни и сотни.
— Куда они их несут? — спросил я. — Не могут же они съесть их всех.
Тут одна из малиновок справила нужду прямо на лысину моего спутника, и я, не выдержав, расхохотался.
— Вот проклятая, — проворчал он и, пошарив под стволом дерева, нашел палый лист и вытер им голову. Я не стал говорить ему, что кое-где остались зеленые пятна.
— Итак, мы видим вокруг простые трубки, питающиеся цветами и листьями и извергающие маленькие зеленые экскременты; большие и более сложно устроенные трубки, которые летают вокруг, поедают меньшие трубки и выделяют то, что не сумели переварить, в виде массы черных и белых комочков. Кстати, им требуется сейчас много пищи, потому что они относят ее птенцам, ждущим их в том дупле, спрятанном под веткой дерева. Какую же мораль мы можем извлечь? Сущность у них одна это все трубкообразные выделители дерьма, — но строение различно. Почему?
— Простые едят листья и, дожевав лист до конца, с помощью своих ниточек перемещаются к следующему, но птицы должны летать, чтобы ловить червяков, вот почему у них выросли крылья и другие органы, необходимые для перемещения от одного червяка к другому. Несомненно, когда-то и они тоже были червяками, однако им не хватало пищи, и тогда они начали меняться.
— Значит, ты утверждаешь, что мы все — люди, животные, птицы и рыбы — просто трубкообразные выделители дерьма, приспособившиеся, — тут он запнулся в поисках латинского слова, — адаптировавшиеся к меняющимся условиям? И главная цель у всех — продолжать свое дело, питаться и выделять экскременты?
— И оставаться в живых, хотя бы до тех пор, пока не появится потомство.
— Этот процесс займет больше семи дней.
— Да уж.
— Хорошо. Эти червяки, и птицы, и мы с тобой приспособились к окружающей среде, потому что наше предназначение есть, выделять дерьмо, размножаться, а затем умереть.
— Да, — согласился я. Я почувствовал странное возбуждение, даже ликование, подобное тому, которое испытывает человек, поднявшийся на вершину высокой горы и видящий простирающийся во все стороны совершенно новый пейзаж. Нам открывалась пока еще в дымке тумана — неведомая доселе мудрость.
— Предназначение не предполагает особого достоинства человека, созданного по образу Божьему.
— Какое уж тут достоинство.
Питер поднялся, подал мне руку, помогая встать, и мы неторопливо продолжили путь, пережевывая свою жвачку, как пара коров.
— Не будь малиновок, — сказал я, пройдя несколько шагов, — червяки съели бы все листья и не стало бы деревьев, а если бы погибли все деревья, то погибли бы и червяки, и малиновки также не могли бы существовать. Существует некий баланс, равновесие сил в природе.
— Я готов согласиться с тобой, что без червяков не было бы малиновок, но деревья прекрасно обошлись бы и без червяков.
Глава тридцать пятая
Еще неделя прошла в неспешном путешествии, порой мы двигались по широкой дуге, однажды добрались даже до восточного берега реки Северн, но затем повернули обратно, так как мы уже находились в Уэльской Марке, как назвал это место Питер, и на том берегу жили племена с варварским наречием и дикими обычаями. Беседуя, иногда собирая людей послушать проповедь, мы пришли наконец в Берфорд, который Питер считал интересным местечком. Еще прежде, чем мы подошли к городу, местность начала меняться. Из примыкавшей к реке долины мы перешли в холмистую страну, где нам постоянно приходилось карабкаться на пригорки, не очень высокие, но порой довольно крутые. Здесь было множество мелких ручейков, был здесь и лес, но чаще мы шли через влажные луга и ложбины, где вальяжно разлеглись коровы (их шкуры расцветкой напоминали грибы), неустанно жевавшие сочные травы. Среди холмов нам все чаще попадались места, когда-то бывшие возделанной землей или даже селением, а теперь их огородили и превратили в пастбище для овец. Уцелевшие селения — мы заходили в них, иногда даже оставались ночевать — казались довольно зажиточными, большинство домов, даже небогатых, строили из приятного и теплого на ощупь серого камня. Если не было дождя, женщины присаживались на крыльце и пряли шерсть, перематывая ее с веретена на прялку, а их супруги в доме или в пристройке ткали на примитивных станках — на мой взгляд, эти устройства были гораздо грубее тех, что используют арабы в Азии для изготовления тонкой шерсти и испанские мавры для обработки хлопка и шелка. Эти люди говорили не по-английски, а на фламандском наречии — Питер пояснил, что они прибыли сюда через пролив из Голландии. Этот народ владел ремеслом прядения и ткачества искуснее, чем англы и саксы, поэтому их приглашали селиться в Ингерлонде.
— Но если поля отданы под пастбище коровам и овцам, как же эти люди добывают хлеб, основу человеческой жизни? — полюбопытствовал я.
— Они покупают необработанную шерсть у лордов и землевладельцев. Господа огородили землю под пастбища и привезли сюда этих ремесленников.
— Погоди, — прервал я его. — А что же случилось с крестьянами, которые жили здесь прежде, с англами и саксами?
— Одно из трех, — ответил он. Мы поднимались вверх по крутому склону, дорожка заросла колючими кустами с ярко-зелеными листьями. Если эти листья растереть между пальцами, их можно употреблять в пищу как свежую зелень, они довольно вкусны, и мы с удовольствием лакомились ими по пути. Боярышник, вот как называется это растение. — Во-первых, сто лет назад большую часть населения истребила чума. У господ возникли проблемы слишком мало осталось работников, чтобы возделывать землю. Пришлось увеличить им плату. Далее, многие из выживших вступили в брак с фламандцами, и два народа слились воедино. В-третьих, те, кого огораживание лишило земли и кто не сумел через брак войти в семью прядильщиц и ткачей, сделались разбойниками и ушли, как здесь говорят, в Зеленый Лес. Они кормятся дичью, принадлежащей лордам, охотятся на зайцев и кроликов, а во время войны нанимаются солдатами к кому-нибудь из вельмож. Странно, что нам еще ни разу не повстречались разбойники. Во многих отношениях они осуществляют на практике то, что я проповедую.
Меня, однако, больше интересовала работа прядильщиц и ткачей.
— Они покупают шерсть, — ответил на мой вопрос Питер, — прядут ее, затем ткут и отправляют на рынок купцам. Между ценой необработанной шерсти и ценой готовой ткани есть определенная разница, и вот на эту прибыль они и покупают все, что им нужно, даже пшеницу.
Мы достигли гребня холма, откуда открывался вид на широкую плодородную долину, приютившую то ли маленький городок, то ли большое селение. Я на миг даже позабыл, о чем спрашивал.
— Берфорд, — произнес Питер. Спускаясь со склона, мы заметили небольшую яму, из которой двое мужчин добывали иссиня-серую рассыпчатую глину и сгружали ее на тележку.
— Сукновальная глина, — пояснил Питер. — Для производства ткани необходимо, чтобы поблизости была полноводная река и эта глина. Еще нужны пастбище для овец и опытные ремесленники. Сукновальная глина используется для того, чтобы счистить с шерсти грязь и жир, благодаря которым овечья шкура была теплой и непромокаемой.
— Да уж, без непромокаемой шкуры здесь не обойдешься, — согласился я, поскольку дождь моросил вовсю. — А зачем им понадобился гигантский чертополох? Ведь он годится разве что в пищу ослу.
Я имел в виду небольшой участок земли возле той ямы, где добывали сукновальную глину. Он был расчищен и засеян высокими колючими растениями.
— Это не чертополох, это ворсянка. Когда цветы отцветут, завяжется жесткая коробочка с короткой изогнутой щетиной. Ткачи пользуются ею, чтобы расчесать ворс, а затем они его сбривают и остается тонкая, как шелк, ткань — ее высоко ценят богачи.
— Это похоже на какой-то заговор человека и…
— Бога?
— …природы. Они вместе создали эту местность, где есть все, что нужно для ткацких мануфактур.
— Не забывай об истории. Чума тоже сыграла свою роль.
Берфорд весьма процветающее селение, причем богатство пришло сюда недавно. От Оксфордской дороги отходит главная улица села, застроенная новыми роскошными домами из кирпича с деревянными брусьями. Мы перешли небольшую речку, на берегу которой стояла занятная церквушка — занятная постольку, поскольку за триста лет она подверглась существенным переделкам и усовершенствованиям. На приземистую квадратную башню взгромоздили новенький изящный шпиль, неф и боковые приделы были надстроены новыми галереями, дополнительные колонны поддерживали новый свод, но при этом большая часть основания и примыкающие к церкви часовни остались без изменений.
Я указал Питеру на эти несоответствия.
— Мне кажется, было бы разумнее начать все сначала, — заметил я. — Они могли бы создать гармоничное здание в едином стиле и с точными пропорциями, а вместо этого получилась какая-то смесь. Более того, это и обошлось дороже.
Вместо ответа Питер ухватил меня за локоть — он всегда так поступал, когда хотел сообщить мне что-то особенно важное для него, задушевное, или хотел каким-то образом переубедить меня, — и повел меня в неф. Там стояла небольшая статуя, довольно грубое изображение женщины верхом на коне. Затем Питер стал обходить кругом старые колонны, и показывать мне капители, на которых был представлен в столь же грубом исполнении акт совокупления и тому подобное. Наконец, вернувшись во двор церкви, Питер подвел итоги увиденному.
— Это святилище, а не церковь, — сказал он. — Этот храм принадлежал не богу, а богине, белой госпоже — повсюду в нашей стране она разъезжала в пору летнего солнцестояния верхом на белом коне, златовласая, обнаженная, если не считать венка из цветов. Это знаки ее культа, их можно найти повсюду, если знать, где искать. В Бэнбери ее изображают с кольцами на пальцах и с колокольчиками на ногах, в Ковентри ее знают под именем Годивы. Церковники пытаются затушевать ее культ, строя свои церкви вокруг прежних храмов, но полностью стереть его они не в силах.
— Почему же этот храм, превратившийся в церковь, посвящен мужчине, пророку Иоанну Предтече? — возразил я. — Почему не Марии, матери пророка Иисуса, ведь вы считаете его богом, а стало быть, и его мать — богиня?
Питер посмотрел на меня спокойным, ничего не выражающим взглядом.
— Ты, верно, не знаешь, что праздник святого Иоанна, день его смерти, приходится на двадцать пятое июня, летнее солнцестояние, — ответил он. — Более того, Иоанн был обезглавлен, потому что такой награды потребовала себе за танец прелестная обнаженная девушка. Он был принесен ей в жертву. Погоди, через несколько недель наступит летнее солнцестояние, мы увидим костры, которые озарят всю страну, и тогда ты мне поверишь.
В этот вечер брат Питер читал проповедь, как обычно, сообразуясь с составом небольшой группы слушателей, на которых мы наткнулись у моста через реку. Большую часть его аудитории составляли цветущие розовощекие женщины в нарядной одежде — не в столь пышной, напоказ, какую любит знать, а в опрятных юбках и блузах белого, черного, коричневого или серого цвета, все как одна в накрахмаленных до хруста чепцах — порой эти головные уборы вздымались вверх словно паруса. Я отметил также довольно крупные ожерелья и серьги из золота.
Питер говорил о добродетели прилежного труда, о том, что благополучие есть не только результат прилежания, но и знак Божьего благоволения, более чем благоволения Бог избрал их своими служанками. Он добавил также, что человек не может быть спасен и причислен к избранным благодаря добрым делам или благодаря свершению таинств, этой погремушки для простых и ребячливых умов нет, он должен быть «выбран» Богом, потому он и называется избранным. А как человеку узнать, что он избран? Прежде всего об этом свидетельствует особая внутренняя уверенность, но есть и внешние приметы, например достаток, которого человек достигает благодаря приобретенным немалой ценой навыкам и усердной работе. И вновь Питер приводил и доводы, и примеры из посланий святого Павла в переводе Уиклифа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53