Каким еще способом я мог бы усадить в пилотское кресло служащую полиции, да вдобавок еще больную гравитационной болезнью?
Мори кивнула, словно приняв его доводы, и со страхом в глазах двинулась к гигиеническому отсеку.
Перед тем, как она вошла туда, Энгус, сам не зная почему, вручил ей чистый комбинезон.
Однако к тому времени, как она вымылась, он уже осознал всю непоследовательность своего поведения и пришел в бешенство. Когда Энгусу случалось совершать поступки, мотивы которых были ему непонятны, он, будучи трусом, начинал бояться себя. А страх всегда побуждал его к действию.
Он проявил слабость. Надо было оставить ее в том провонявшем комбинезоне, чтобы унизить ее, показать ей, какова его власть. А что делает он? Уж не жалеет ли ее?
От одной этой мысли ему захотелось переломать ей все кости. Лучше угробить эту проклятую бабу, чем допустить, чтобы она заставляла его распускать слюни.
Энгус кипел от бешенства, однако не ворвался в гигиенический блок, а дождался ее выхода.
И тут его прорвало.
Умывшись и переодевшись, она вернула себе свой истинный облик. Свою потрясающую красоту. Пожалуй, ему никогда не случалось видеть так близко столь красивую женщину. Сейчас, выйдя из отсека, она проявила своего рода отвагу: ей достало смелости встретить свою участь В глазах читалось разрывающее душу сочетание ужаса и решимости, ужаса от осознания того, что он может с ней сделать, и решимости ни за что не смириться с этим.
И он не смог сделать то, чего хотел. Хотя она находилась в его полном распоряжении: в своих потных пальцах он сжимал пульт контроля имплантата.
В приступе ярости он нажал парализующую кнопку, отбросил пульт и до крови измолотил Мори кулаками. Избил так, чтобы ее совершенная красота не повергала его в ужас.

6

Энгусу потребовалось несколько часов, чтобы уразуметь, что этим поступком он навредил себе не меньше, чем ей.
Конечно, контроль над имплантатом позволял ему до известной степени скомпенсировать этот урон: как только к ней вернулось сознание, он получил возможность заставить ее выполнить любой свой приказ. Но как член команды, Мори в таком состоянии была совершенно бесполезна, поскольку явно не могла освоить управление «Красоткой». Он мог извлечь из пленницы реальную пользу лишь дождавшись ее выздоровления.
Иными словами, он сам увеличил время, которое ему придется проторчать в укрытии. Собственными руками – точнее, кулаками, – он отдалил тот момент, когда она сможет стать для него помощницей, а не помехой. И пусть его нынешнее укрытие казалось надежным, факт оставался фактом: найти и поразить стационарную мишень куда легче, чем движущуюся.
Выходило, что ради удовольствия избить пленницу он подверг себя риску.
И кроме того, навредил себе в ином, не столь прямом смысле. Она принадлежала ему. Разве не так? Находилась в полном его распоряжении, как и корабль. С помощью зонного имплантата он мог принудить ее к чему угодно. Мог заставить ее (сейчас, когда Мори была без сознания, у него разыгралось воображение) сделать это. Он может сделать с ней это в любой момент. Так что же в ее облике так пугает его? Красота? Но чем восхитительнее ее красота, тем полнее ее унижение. Почему же все, уязвлявшее ее, как-то затрагивало и его?
Удивляясь себе и не понимая себя, Энгус поднял ее на руки, отнес в медицинский отсек и настроил компьютер на лечебные процедуры.
Сделал еще один шаг.
Вскоре состояние изумления сделалось непрекращающейся внутренней дрожью, лихорадкой, терзавшей его извращенный разум. В голове Энгуса роились совершенно новые мысли. Он уже не помышлял о мести – о том, чтобы заставить служащую полиции работать на него и страдать из-за того, что сделал ее корабль с «Красоткой». Теперь его помыслы обрели более личный характер. Энгус нечасто имел дело с женщинами, хотя ему довелось захватить нескольких в ходе своих пиратских рейдов, попользоваться ими и избавиться от них. Но ни одна из этих пленниц не обладала присущей Мори Хайленд способностью заставлять его содрогаться и делать то, чего он никак от себя не ожидал. Ни над одной из тех, прежних женщин у него не было такой полноты власти, и ни одна из них не была для него столь желанна.
Возможно, Мори еще не оправилась от побоев, возможно, уже начал действовать наркоз, но, так или иначе, она пребывала в беспамятстве и не осознавала, что происходит, когда Энгус расстегнул и стянул с нее комбинезон.
Ему так и не удалось справиться с дрожью. Наверное, избив Мори, он поступил правильно: синяки и ссадины позволяли ему смотреть на нее. Предстань она перед ним во всем совершенстве своей красоты, ему не осталось бы ничего иного, кроме как ее убить. Но сейчас Энгус не обратил внимания ни на упругую грудь, ни на бархатистую кожу бедер: взбираясь на нее, он сосредоточился на синевато-багровых кровоподтеках.
Он испытал оргазм невероятной интенсивности. А еще до того, как слез с нее, получил дополнительное удовольствие, заметив, как затрепетали ее ресницы. Она понимала, что с ней случилось. Испытывала отвращение и ничего не могла поделать. Это не могло не радовать.
Но унять дрожь ему так и не удалось. Причем он уже сам не понимал, отчего дрожит, от возбуждения или от страха.
– Это дает тебе возможность почувствовать себя мужчиной? – промолвила она горестно, но отстраненно, как будто все произошедшее притупило ее чувствительность. – Тебе нужно уничтожить меня, чтобы тебе было хорошо? Ты настолько болен?
– Заткнись, – беззлобно отозвался он, – ты к этому привыкнешь. Придется. – Энгус ухмылялся, но ему пришлось спрятать руки в карманы, чтобы скрыть дрожь.
– Из-за таких, как ты, я и пошла в копы, – сказала Мори, словно не услышав его, а продолжая начатую фразу.
Ему пришло в голову, что сделанное им может свести ее с ума. Возможно, все к тому и идет. При этой мысли он осклабился.
– Вот как? – с издевательской расстановкой произнес Энгус. – А я-то думал, что тебе нравится сила. Власть. Что такие вещи дают тебе возможность почувствовать себя человеком.
Возможно, Мори еще не оправилась от избиения и насилия, возможно, еще действовал наркоз, и она просто не слышала его слов. Но возможно, она и впрямь пыталась угрожать ему. Во всяком случае, она продолжала:
– Запретное пространство плохо само по себе. Там полно опасностей. Но такие как ты, гораздо хуже. Вы предаете себе подобных. Губите людей, и на их крови богатеете. – Она не смотрела на него, а если бы взглянула, то, может быть, и не говорила бы так смело. – Я сделаю все возможное, чтобы остановить тебя, – произнесла она нараспев, словно читая символ веры. – За то, чтобы остановить такого, как ты, никакая цена не покажется слишком высокой.
Непроизвольно вспомнив безумный блеф слепого капитана Хайленда, Энгус решил ответить. Он не мог позволить дочери копа думать, будто ему небезразличны ее угрозы.
– Такого, как я? – произнес он с нескрываемой издевкой. – Стало быть, я – изверг рода человеческого? А ты у нас кто, а? Не я взорвал твой корабль. Не от меня ты подцепила гравитационную болезнь. Не я тебя выслеживал. Я даже ни разу в тебя не выстрелил. Это ты угробила всех тех копов, ты, – Энгус забавлялся, стараясь показать, чего стоят все ее слова. – Я простой капитан грузового корабля. А ты – предательница и убийца.
Эти слова попали в цель: Мори вздрогнула и отвернулась. Создавалось впечатление, будто в ней что-то отключилось, – словно, пытаясь отыскать внутреннее убежище, где она еще могла верить в себя, женщина утратила способность ощущать окружающее.
Энгус не мог последовать за ней туда, куда устремлялось ее сознание. Для него страх являлся источником вдохновения, позволяя совершать интуитивные скачки, вроде того, что дал ему возможность осмыслить ее гравитационную болезнь. Но именно поэтому он не способен был к пониманию чувств, отличных от страха.
Эмоциональное путешествие Мори для него не имело смысла. По его предположению, то была циничная ложь – та неправда, что скрывает себя, дабы ужалить побольнее.
Она возвращалась к базовым воспоминаниям, сформировавшим ее личность. К воспоминаниям о доме и родителях.
Словно маленькая девочка, она неосознанно обратилась за помощью к матери и отцу. В каком-то смысле их способность помочь или помешать ей, способность влиять на ее жизнь определялась фактом их частого и долгого отсутствия. Они были копами, а семейные экипажи полицейских кораблей должны были летать вне зависимости от наличия детей. В результате, в то время, как Дэйвис и Брайони Хайленд выполняли задания, оберегая человечество от насилия и опасностей запретного пространства, маленькая Мори оставалась на попечении дедушки и бабушки – отставных ветеранов Службы безопасности Объединенных Компаний Космической Рудодобычи.
Мори чувствовала себя покинутой, хотя и таила это чувство. Разумеется, каждая разлука с родителями печалила ее, каждое их возвращение искренне радовало, но они оказывали на нее и более глубокое воздействие, которое она скрывала. Возможно, неосознанно, даже не догадываясь о его существовании. Ведь ее не бросали на произвол судьбы, а оставляли в родном, полном любви и заботы доме, где уважение к закону и строгие нравственные нормы сочетались с теплотой и нежностью. Для бабушки с дедушкой – так же, как и для родителей, – дети представляли собой воплощение того самого будущего, ради обеспечения которого и трудились не покладая рук все службы Компании.
Почти все, кого Мори довелось знать в детстве, являлись копами – на службе или в отставке. Они исповедовали одни и те же ценности, одинаково относились к жизни. О ее родителях всегда говорили с глубоким уважением, и это привило ей убежденность в высокой значимости дела, которому они себя посвятили. Жизнь за пределами обжитых владений была полна опасностей, таила в себе угрозы для всего человечества, а Дэйвис и Брайони Хайленд имели отвагу противостоять этой угрозе. Необозримый и грозный космос требовал мужества, решимости и верности идеалам.
Могла ли в таких условиях маленькая девочка жаловаться на одиночество? Могла ли признаться, что чувствует себя покинутой – или за что-то наказанной? К тому возрасту, когда она смогла осмыслить собственные переживания, они были ею отброшены. Ее научили видеть в отце орла, парящего в небесах, высматривавшего хищников, а в матери – гибкую и сильную пантеру, нежную со своими котятами, но в ответ на любую угрозу детенышам готовую пустить в ход клыки и когти.
Кроме того, вся ее родня – и дедушка с бабушкой, и отец с матерью, и дядюшки с тетушками, – ничуть не сомневались в том, что со временем и сама Мори станет копом. Всеобщей любимице, умной и способной девочке, разумеется, надлежало пойти по стопам родителей. Слушая это, Мори согласно кивала, однако в глубине души считала, что служба в полиции не для нее. Ощущение того, будто ее забросили в наказание неизвестно за что, не прошло даром. Она научилась скрытности, и вместо того, чтобы стремиться подражать родителям, затаила на них обиду. Даже в раннем детстве Мори умела таить обиду долго, ничем этого не обнаруживая.
Но эта затаенная обида обернулась стыдом, когда она узнала о смерти матери.
Разумеется, первыми ей поведали об этом дедушка и бабушка, но запечатленный в ее душе образ матери обладал такой силой, что девочка не восприняла их слова как истину, пока не услышала подтверждение от отца. Он приехал в отпуск вскоре после того, как крейсер «Непримиримый», – корабль, на котором он служил в качестве старшего офицера, – доплелся до причала Предела Ориона. Отчитавшись в Штабе о выполнении задания, Хайленд приехал домой, сел рядом с дочкой и рассказал ей все.
– Она спасла нас, – говорил отец. – Ее непременно наградят Знаком Доблести. – Должно быть, ему думалось, что для Мори это имело значение. – Если бы твоя мама не пожертвовала собой, всем нам пришел бы конец.
Он держал Мори на коленях и обнимал ее, хотя она была уже большой девочкой, и при других обстоятельствах такие телячьи нежности показались бы неуместными. Его голос звучал отчетливо и ровно: то был голос человека, считавшего верность долгу до смертного часа первейшей из добродетелей. Но все же он не мог сдержать слез: они текли по его щекам и капали на грудь Мори.
– Мы приняли сигнал бедствия с перевалочного хранилища руды за Пределом Ориона. На хранилище было совершено нападение. Жестокое нападение. Пиратский корабль уничтожил жилые модули и центры управления, захватил всю подготовленную к отгрузке руду и скрылся. Наверное, знай пират, что мы находимся неподалеку, он не решился бы на такой дерзкий разбой. Но о нашем присутствии никто не догадывался. Мы осуществляли скрытное патрулирование и не давали о себе знать. А приняв сигнал, оставили на разграбленной базе медикаменты и медицинский персонал, а сами пустились в погоню. Пиратский корабль звался «Потрошитель». Он не был скоростным и не имел оснащения для скачка в гиперпространство, но зато обладал вооружением, мощным, как у военного дредноута. Прежде мы никогда не сталкивались со столь сильными пиратами, а в результате получилось, что вступив в бой на расстоянии дня полета с максимальным ускорением от Предела Ориона, мы получили столь серьезные повреждения, что обратный путь занял у нас неделю. Разумеется, мы приказывали ему остановиться. Извещали его об аресте. И были осторожны, поскольку но его энергетическому следу могли определить, что такого корабля мы еще не встречали. Но он удирал, не обращая внимания на наши приказы, так что в конце концов нам пришлось атаковать. Мы были осторожны, но нам следовало проявить еще большую осторожность. А мы оказались слишком самоуверенными. К тому же мы позволили себе поддаться гневу: нас взбесило то, как «Потрошитель» обошелся с перевалочной базой. Но как бы там ни было, Мори, мы копы. Полицейские. Мы не можем открыть огонь по кому бы то ни было, не предоставив ему всех мыслимых возможностей сдаться. Иначе мы были бы ничуть не лучше тех негодяев, с которыми ведем борьбу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21