!Когда «Новый американец» окончательно превратился в еврейскую газету, там было запрещено упоминать свинину. Причем даже в материалах на сельскохозяйственные и экономические темы. Рекомендовалось заменять ее фаршированной щукой.Меттер говорил презираемой им сотруднице:– Я тебя выгоню и даже не получу удовольствия.Дело происходило в газете «Новый американец». Рубин и Меттер страшно враждовали. Рубин обвинял Меттера в профнепригодности. (Не без основания). Я пытался быть миротворцем. Я внушал Рубину:– Женя! Необходим компромисс. То есть система взаимных уступок ради общего дела.Рубин отвечал:– Я знаю, что такое компромисс. Мой компромисс таков. Меттер приползает на коленях из Джерси-Сити. Моет в редакции полы. Выносит мусор. Бегает за кофе. Тогда я его, может быть, и прощу.Меттер называл Орлова:«Толпа из одного человека».У Бори Меттера в доме – полный комплект электронного оборудования. Явно не хватает электрического стула.Орлова я, как говорится, раскусил. В Меттере же – разочаровался. Это совершенно разные вещи.В «Капитанской дочке» не без сочувствия изображен Пугачев. Все равно, как если бы сейчас положительно обрисовали Берию. Это и есть – «милость к падшим».Дело было лет пятнадцать назад. Судили некоего Лернера. Того самого Лернера, который в 69 году был знаменитым активистом расправы над Бродским. Судили его за что-то позорное. Кажется, за подделку орденских документов.И вот объявлен приговор – четыре года.И тогда произошло следующее. В зале присутствовал искусствовед Герасимов. Это был человек, пишущий стихи лишь в минуты абсолютной душевной гармонии. То есть очень редко. Услышав приговор, он встал. Сосредоточился. Затем отчетливо и громко выкрикнул:"Бродский в Мичигане,Лернер в Магадане!"Двадцать пять лет назад вышел сборник Галчинского. Четыре стихотворения в нем перевел Иосиф Бродский.Раздобыл я эту книжку. Встретил Бродского. Попросил его сделать автограф.Иосиф вынул ручку и задумался. Потом он без напряжения сочинил экспромт:"Двести восемь польских строчекДарит Сержу переводчик".Я был польщен. На моих глазах было создано короткое изящное стихотворение.Захожу вечером к Найману. Показываю книжечку и надпись. Найман достает свой экземпляр. На первой странице читаю:"Двести восемь польских строчекДарит Толе переводчик".У Евгения Рейна, в свою очередь, был экземпляр с надписью:"Двести восемь польских строчекДарит Жене переводчик".Все равно он гений.Помню, Иосиф Бродский высказывался следующим образом:– Ирония есть нисходящая метафора.Я удивился:– Что значит нисходящая метафора?– Объясняю, – сказал Иосиф, – вот послушайте. «Ее глаза как бирюза» – это восходящая метафора. А «ее глаза как тормоза» – это нисходящая метафора.Бродский перенес тяжелую операцию на сердце. Я навестил его в госпитале. Должен сказать, что Бродский меня и в нормальной обстановке подавляет. А тут я совсем растерялся.Лежит Иосиф – бледный, чуть живой. Кругом аппаратура, провода и циферблаты.И вот я произнес что-то совсем неуместное:– Вы тут болеете, и зря. А Евтушенко между тем выступает против колхозов…Действительно, что-то подобное имело место. Выступление Евтушенко на московском писательском съезде было довольно решительным.Вот я и сказал:– Евтушенко выступил против колхозов…Бродский еле слышно ответил:– Если он против, я – за.Разница между Кушнером и Бродским есть разница между печалью и тоской, страхом и ужасом. Печаль и страх – реакция на время. Тоска и ужас – реакция на вечность. Печаль и страх обращены вниз. Тоска и ужас – к небу.Иосиф Бродский говорил мне:– Вкус бывает только у портных.Конечно, Бродским восхищаются на Западе. Конечно, Евтушенко вызывает недовольство, а Бродский – зависть и любовь. Однако недовольство Евтушенко гораздо значительнее по размерам, чем восхищение Бродским. Может, дело в том, что негативные эмоции принципиально сильнее?..Когда горбачевская оттепель приобрела довольно-таки явные формы, Бродский сказал:– Знаете, в чем тут опасность? Опасность в том, что Рейн может передумать жениться на итальянке.Бродский говорил, что любит метафизику и сплетни. И добавлял:«Что в принципе одно и то же».Врачи запретили Бродскому курить. Это его очень тяготило. Он говорил:– Выпить утром чашку кофе и не закурить?! Тогда и просыпаться незачем!Шмаков говорил о Бродском:– Мало того, что он гений. Он еще и весьма способный человек.– Способный? Например, к чему?– Да ко всему. К языкам, к автовождению, к спорту.Иосиф Бродский любил повторять:– Жизнь коротка и печальна. Ты заметил чем она вообще кончается?Бродский обратился ко мне с довольно неожиданной просьбой:– Зайдите в свою библиотеку на радио «Либерти». Сделайте копии оглавлений всех номеров журнала «Юность» за последние десять лет. Пришлите мне. Я это дело посмотрю и выберу, что там есть хорошего. И вы опять мне сделаете копии.Я вошел в библиотеку. Взял сто двадцать (120!) номеров журнала «Юность». Скопировал все оглавления. Отослал все это Бродскому первым классом.Жду. Проходит неделя. Вторая. Звоню ему:– Бандероль мою получили?– Ах да, получил.– Ну и что же там интересного?– Ничего.Иосиф Бродский (на книге стихов, подаренной Михаилу Барышникову):Пусть я – аид, а он – всего лишь – гой,И профиль у него совсем другой,И все же я не сделаю рукойТого, что может сделать он ногой!"О Бродском:«Он не первый. Он, к сожалению, единственный».У Бродского есть дружеский шарж на меня. По-моему чудный рисунок.Я показал его своему американцу. Он сказал:– У тебя нос другой.– Значит надо, говорю, сделать пластическую операцию.Помню, раздобыл я книгу Бродского 64 года. Уплатил как за библиографическую редкость приличные деньги. Долларов, если не ошибаюсь, пятьдесят. Сообщил об этом Иосифу. Слышу:– А у меня такого сборника нет.Я говорю:– Хотите, подарю вам?Иосиф удивился:– Что же я с ним буду делать? Читать?!Бродский:– Долго я не верил, что по-английски можно сказать глупость.Бродский о книге Ефремова:– Как он решился перейти со второго абзаца на третий?!Бахчаняна упрекали в формализме. Бахчанян оправдывался:– А что если я на содержании у художественной формы?!Реклама фирмы «Мейсис». Предложение Бахчаняна:«Светит Мейсис, светит ясный!..»Заговорили мы в одной эмигрантской компании про наших детей. Кто-то сказал:– Наши дети становятся американцами. Они не читают по-русски. Это ужасно. Они не читают Достоевского. Как они смогут жить без Достоевского?На что художник Бахчанян заметил:– Пушкин жил, и ничего.Бахчанян:«Гласность вопиющего в пустыне».Как-то раз я сказал Бахчаняну:– У меня есть повесть «Компромисс». Хочу написать продолжение. Только заглавие все еще не придумал.Бахчанян подсказал:– «Компромиссис».Бахчанян предложил название для юмористического раздела в газете:«Архипелаг Гуд Лак!»Шел разговор о голливудских стандартах. Вагрич Бахчанян успокаивал Игоря Гениса:– Да что ты нервничаешь?! У тебя хороший женский рост.Бахчанян пришел на радио «Свобода». Тогда еще работали глушилки. Бахчанян предложил:– Все это можно делать заранее. Сразу же записывать на пленку текст и рев. Представляете какая экономия народных денег!Бахчанян говорил, узнав, что я на диете:– Довлатов худеет, не щадя живота своего.Бахчанян говорил мне:– Ты – еврей армянского разлива.Была такая нашумевшая история. Эмигрант купил пятиэтажный дом. Дал объявление, что сдаются квартиры. Желающих не оказалось. В результате хозяин застраховал этот дом и поджег.Бахчанян по этому случаю выразился:«Когда дом не сдается, его уничтожают!»Владимир Яковлев – один из самых талантливых московских художников. Бахчанян утверждает, что самый талантливый. Кстати, до определенного времени Бахчанян считал Яковлева абсолютно здоровым. Однажды Бахчанян сказал ему:– Давайте я запишу номер вашего телефона:– Записывайте. Один, два, три…– Дальше.– Четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять…И Яковлев сосчитал до пятидесяти.– Достаточно, – прервал его Бахчанян, – созвонимся.Как-то раз я спросил Бахчаняна:– Ты армянин?– Армянин.– На сто процентов?– Даже на сто пятьдесят.– Как это?– Мачеха у нас была армянка…Вайль и Генис ехали сабвеем. Проезжали опасный, чудовищный Гарлем. Оба были сильно выпившие. На полу стояла бутылка виски. Генис курил.Вайль огляделся и говорит:– Сашка, обрати внимание! Мы здесь страшнее всех!Козловский – это непризнанный Генис.Генис написал передачу для радио «Либерти». Там было много научных слов – «аллюзия», «цензура», «консеквентный»… Редактор Генису сказал:– Такие передачи и глушить не обязательно. Все равно их понимают лишь доценты МГУ.Кто-то сказал в редакции Генису:– Нехорошо, если Шарымова поедет в типографию одна. Да еще вечером.На что красивый плотный Генис мне ответил:– Но мы-то с Петькой ездим и всегда одни.Наш босс пришел в редакцию и говорит:– Вы расходуете уйму фотобумаги. Она дорогая. Можно делать фото на обычном картоне?Генис изумился:– Как?– Очень просто.– Но ведь там специальные химические процессы! Эмульсионный слой и так далее…Босс говорит:– Ну хорошо, попробовать-то можно?Как-то Сашу Гениса обсчитали в бухгалтерии русскоязычной нью-йоркской газеты. Долларов на пятнадцать. Генис пошел выяснять недоразумение. Обратился к главному редактору. Тот укоризненно произнес:– Ну что для вас пятнадцать долларов?.. А для нашей корпорации это солидные деньги.Генис от потрясения извинился.Генис и злодейство – две вещи несовместимые!Загадочный религиозный деятель Лемкус говорил:– Вы, Сергей, постоянно шутите надо мной. Высмеиваете мою религиозную и общественную деятельность. А вот незнакомые люди полностью мне доверяют.Загадочный религиозный деятель Лемкус был еще и писателем. Как-то он написал:«Розовый утренний закат напоминал грудь молоденькой девушки».Говорю ему:– Гриша, опомнись. Какой же закат по утрам?!– Разве это важно? – откликнулся Лемкус.Лемкус написал:«Вдоль дороги росли кусты барышника…»И еще:«Он нахлобучил изящное соломенное канапе…»У того же Лемкуса в одной заметке было сказано:«Как замечательно говорил Иисус Христос – возлюби ближнего своего!»Похвалил талантливого автора.Знакомый режиссер поставил спектакль в Нью-Йорке. Если не ошибаюсь, «Сирано де Бержерак». Очень гордился своим достижением.Я спросил Изю Шапиро:– Ты видел спектакль? Много было народу?Изя ответил:– Сначала было мало. Пришли мы с женой, стало вдвое больше.Изя Шапиро часто ездил в командировки по Америке. Оказавшись в незнакомом городе, первым делом искал телефонную книгу. Узнавал, сколько людей по фамилии Шапиро живет в этом городе. Если таковых было много, город Изе нравился. Если мало, Изю охватывала тревога. В одном техасском городке, представляясь хозяину фирмы, Изя Шапиро сказал:– Я – Израиль Шапиро!– Что это значит? – удивился хозяин.Братьев Шапиро пригласили на ужин ветхозаветные армянские соседи. Все было очень чинно. Разговоры по большей части шли о величии армянской нации. О драматической истории армянского народа. Наконец хозяйка спросила:– Не желаете ли по чашечке кофе?Соломон Шапиро, желая быть изысканным, уточнил:– Кофе по-турецки?У хозяев вытянулись физиономии.Изя Шапиро сказал про мою жену, возившуюся на кухне:«И все-таки она вертится!…»Звонит приятель Изе Шапиро:– Слушай! У меня родился сын. Придумай имя – скромное, короткое, распространенное и запоминающееся.Изя посоветовал:– Назови его – Рекс.Нью-Йорк. Магазин западногерманского кухонного и бытового оборудования. Продавщица с заметным немецким акцентом говорит моему другу Изе Шапиро:– Рекомендую вот эти «гэс овенс» (газовые печки). В Мюнхине производятся отличные газовые печи.– Знаю, слышал, – с невеселой улыбкой отозвался Изя Шапиро.Мать говорила про величественного и одновременно беззащитного леву Халифа:«Даже не верится, что еврей».Лев Халиф – помесь тореадора с быком.Одна знакомая поехала на дачу к Вознесенским. Было это в середине зимы. Жена Вознесенского, Зоя, встретила ее очень радушно. Хозяин не появился.– Где же Андрей?– Сидит в чулане. В дубленке на голое тело.– С чего это вдруг?– Из чулана вид хороший на дорогу. А к нам должны приехать западные журналисты. Андрюша и решил: как появится машина – дубленку в сторону! Выбежит на задний двор и будет обсыпаться снегом. Журналисты увидят – русский медведь купается в снегу. Колоритно и впечатляюще! Андрюша их заметит, смутится. Затем, прикрывая срам, убежит. А статьи в западных газетах будут начинаться так:«Гениального русского поэта мы застали купающимся в снегу…»Может, они даже сфотографируют его. Представляешь – бежит Андрюша с голым задом, а кругом российские снега.Какой-то американский литературный клуб пригласил Андрея Вознесенского. Тот читал стихи. Затем говорил о перестройке. Предваряя чуть ли не каждое стихотворение, указывал:«Тут упоминается мой друг Аллен Гинсберг, который присутствует в этом зале!»Или:«Тут упоминается Артур Миллер, который здесь присутствует!»Или:«Тут упоминается Норман Мейлер, который сидит в задних рядах!»Кончились стихи. Начался серьезный политический разговор. Вознесенский предложил – спрашивайте. Задавайте вопросы.Все молчат. Вопросов не задают.Тот снова предлагает – задавайте вопросы. Тишина. Наконец поднимается бледный американский юноша. Вознесенский с готовностью к нему поворачивается:– Прошу вас. Задавайте любые, самые острые вопросы. Я вам отвечу честно, смело и подробно.Юноша поправил очки и тихо спросил:– Простите, где именно сидит Норман Мейлер?Приехал из Германии Войнович. Поселился в гостинице на Бродвее. Понадобилось ему сделать копии. Зашли они с женой в специальную контору. Протянули копировщику несколько страниц. Тот спрашивает:– Ван оф ич? (Каждую по одной?)Войнович говорит жене:– Ирка, ты слышала? Он спросил: «Войнович?» Он меня узнал! Ты представляешь? Вот она популярность!Молодой Андрей Седых употребил в газетной корреспонденции такой оборот:«…Из храма вынесли огромный ПОРТРЕТ богородицы…»Андрей Седых при встрече интересовался:– Скажите, как поживает ваша жена?
1 2 3 4 5 6