А я всего лишь Бриджетт, я занимаюсь домашним хозяйством. Кроме того, есть еще Бриди — наша интеллектуалка. Она очень умная и рассудительная девушка.
— Но разве вы все не одна личность? Вы говорите об остальных, как о своих старших сестрах, хотя вы — это и есть они.
— Конечно, вы правы, но нам для самоосознания важно различать друг друга. Поэтому мы пытаемся путем разделения функций расщепить единую личность Бриджетты на три отдельные. Самая младшая всегда носит имя Бриджетт, потому что это не так интересно.
— Самая младшая?
— Младшая — это та, которая последней вышла из передатчика. Вы же понимаете, как это получается, не так ли? Передатчик создает что-то вроде эха. Так вот я — то эхо, которое звучит здесь всего неделю. Джет, которая была Бриджетт до меня, живет здесь уже четыре месяца. А Бриди — совсем старуха. Вы ее увидите, она пепельная брюнетка и ходит в старом лабораторном халате. Вы не представляете, как сильно одежда определяет поведение.
— А ваш муж — тоже не один?
— Его двое, но мы решили представить вчера вам по одному экземпляру нас, чтобы не усложнять ситуацию. Бернар — всегда Бернар. Он не дает себе труда дифференцировать свои личности, как делаем мы. Он настолько самодостаточен, что ничто не может поколебать его представление о себе. Скажите, капитан, а какой я вам нравлюсь больше — блондинкой или шатенкой?
Хэнзард потряс головой, словно пытаясь стряхнуть с лица паутину. Ему было непросто привыкнуть к столь резким переходам в разговоре.
— Вы, — произнес он, пытаясь связать две части ее монолога, — на минуту заставили меня поверить, что вы действительно разные девушки, но ваша последняя фраза вас выдала.
— Не сердитесь, капитан, но так трудно все время придерживаться своей роли. Даже у Золушки случались минуты, когда старшие сестры уезжали… Ой, как вы быстро все съели! Хотите еще?
— Пока нет.
— Тогда — идемте со мной. Бернар хочет с вами поговорить.
Последнее сильно напоминало забытую школьную сцену, когда учительница ведет тебя в кабинет директора. Хэнзард шел, раздумывая, в чем он успел провиниться. Остановившись на пороге кабинета, он склонил голову и начал:
— Не могу выразить, насколько я благодарен за ваше гостеприимство, доктор Па…
— Раз не можете, то и не пытайтесь, мистер Хэнзард. Обратите внимание
— я не пользуюсь вашим воинским званием, потому что считаю, что такое оскорбление было бы обидно для вас. Мой опыт общения с военными организациями: американскими, восточногерманскими, а до этого — Третьего Рейха, был в целом крайне негативен. Вы можете обращаться ко мне столь же неформально. Я всегда ощущал, что в Америке слово “доктор” имеет оскорбительный оттенок, когда оно относится к человеку, не принадлежащему к медицине. Например, доктор Стрейнджлав или доктор Франкенштейн.
— Я постараюсь не забывать этого, сэр. И поверьте, я не хотел проявить неучтивость.
— Сколько вам лет, мистер Хэнзард?
— Тридцать восемь.
— Женаты?
— Разведен.
— Замечательно. Вы как раз подходящего возраста для моей Бриджетты. Ей двадцать семь.
— В каком смысле — подходящего возраста для вашей Бриджетты?
— Вот это вопрос! — оба Пановских хором рассмеялись. Затем, указывая на своего двойника, Пановский в камилавке сказал: — Вы что, не видите его седые космы? А его ввалившуюся грудь? Вы не понимаете, что этот старик парализован от ног до пояса?
— Бернар, не городи ерунды, — сказал двойник.
— Пожалуйста, не забывай, Бернар, что этот спектакль мой, — сказал Пановский, указывая на камилавку. — Так что позволь мне прибегать к небольшим поэтическим преувеличениям. Так на чем я остановился?.. Да, от ног до пояса. Разве вы не видите меня в инвалидном кресле? И вы еще спрашиваете, “для чего” вы нужны моей жене? Неужто вы настолько наивны, милейший капитан?
— Н-не совсем…— пробормотал Хэнзард, смущенно переводя взгляд с одного Пановского на другого и обратно.
— Или, может быть, хотя ваша совесть позволяет вам убивать людей и даже нажать кнопку, которая уничтожит всю землю, тем не менее у вас настолько могучие моральные устои, что они не позволяют немного развлечь девочку?
— Возможно, вас это удивит, доктор, но некоторые из военных действительно обладают крепкими моральными устоями.
— А вот тут он тебя, Бернар, разделал как маленького, — сказал Пановский без камилавки.
— Если вы, мистер Хэнзард, имеете какие-то возражения, будьте добры изложить их.
— Как бы высоко я не ценил достоинства вашей жены…
— Точнее, моих жен. В настоящий момент здесь три женщины, претендующие на это звание.
— Как бы ни были они красивы, они — ваши жены, сэр. Я не являюсь сторонником… э-э… разврата. В любом случае, я не могу иметь какие бы то ни было отношения с законной супругой другого мужчины.
— Это правда, капитан? — оба старых джентльмена подались вперед в креслах. — Простите, это что, ваше искреннее возражение?
— Возможно, есть и другие причины, хотя и одного этого, как мне кажется, вполне достаточно для подобного решения. И, кстати, на каком основании вы сомневаетесь в моей искренности?
— Спроси его, Бернар, не католик ли он, — подсказал Пановский без камилавки.
— Бернар, если ты хочешь сам вести этот разговор, то я отдам тебе мою камилавку. Или — прекрати вмешиваться. Хотя я и сам собирался задать этот вопрос. Ну так как, капитан?
— Нет, сэр, я не католик. Меня воспитали методистом, но уже несколько лет я не был ни в какой церкви. Пановские вздохнули.
— Мы спросили вас об этом потому, — пояснил главный, — что в наше время крайне необычно встретить молодого человека с такими взглядами, как у вас. Их не осталось даже среди верующих. Видите ли, мы оба католики, хотя, учитывая наше состояние, я бы затруднился отнести нас к католической церкви. Прежде всего — двое ли нас? И есть ли у нас душа? Хотя все это теология, а я не хочу сейчас в нее углубляться. А вот ваши сомнения и угрызения, полагаю, несложно развеять. Видите ли, наш брак, мягко говоря, фиктивного свойства. Бриджетта является моей женой только… какой там употребляется изящный эвфемизм, Бернар?
— Номинально.
— Да, конечно. Мы женаты номинально. Кроме того, мы сочетались только гражданским браком, а не церковным. Мы поженились, ясно понимая, что детей у нас не будет. Даже будь у нас такое желание, крайне сомнительно, что его, принимая во внимание мой возраст, удалось бы исполнить. В глазах церкви такой брак вообще и браком-то не является. Если бы мы могли обратиться к законным органам, аннулировать наш брак было бы очень просто. Но развод — это, в конце концов, пустая формальность, подтверждающая несуществование того, что не существовало никогда. Если вам будет удобнее, считайте Бриджетту моей дочерью, а не женой. Не правда ли — это более привычно, если у старого мудрого ученого, или у старого зловредного ученого, имеется молодая очаровательная дочка, которую он может вручить герою. Что-то я не припомню случаев, чтобы герой от нее отказался.
— Если все обстоит так, как вы говорите, зачем вам было жениться на ней?
— Мой гражданский брак с Бриджеттой, которую, как вы могли заметить, я очень люблю, это типичный mariage de convenance [1]. Мне нужен кто-нибудь, кто мог бы получить после меня наследство. Я заработал у нашего правительства огроменные суммы денег.
— “Огроменные” — как это вульгарно! — заметил двойник.
— Разумеется, вульгарно, но зато как по-американски! Так вот, я женился на Бриджетте, которая была ассистенткой у меня в лаборатории, чтобы она могла получить после меня наследство. Иначе все достанется правительству, которое я не слишком жалую. Кроме того, кто-то должен продолжать после моей кончины начатые мной судебные баталии.
— Я веду процесс против Закона о Концентрации Ресурсов при Чрезвычайных Обстоятельствах, — пояснил Бернар-без-камилавки.
— Бернар, сейчас говорю я! Ну и потом, мне нужен был хоть кто-то, с кем можно было бы побеседовать в моей мрачной тюрьме, среди охранников из секретных служб и болванов-лаборантов с промытыми мозгами, которых они посылают ко мне. Вы знаете, мне запрещены частные беседы с коллегами из университета, эти типы боятся, что я выдам секреты ихнего тайного оружия. Которое, между прочим, изобрел я. Вот так же власти обошлись с Прометеем за то, что он даровал людям огонь.
— Спокойней, Бернар, ты слишком возбудился. Лучше передай мне на время шапочку, и я все объясню капитану. Я полагаю, мы сумеем достичь компромисса, удовлетворяющего все стороны…
Однако, прежде чем он успел приступить к своей миссии, в комнате появились еще одна Бриджетта, на этот раз черноволосая. Она вошла через дверь в дальнем конце комнаты. За ней на небольшом расстоянии следовали Бриджетт, Джет и Бриди.
Вот увидите, она пройдет насквозь, — объявила Бриди.
Так и произошло. Черноволосая Бриджетта приблизилась к своему мужу и невозмутимо прошла сквозь него. Пановский не обратил на это происшествие никакого внимания.
— Это Бриджетта суб-первая, — пояснил его двойник Хэнзар-ду. — Иначе она, как вы понимаете, не ходила бы по дому, открывая двери, вместо того, чтобы, как и полагается порядочному призраку, проходить сквозь них. Я полагаю, она отправляется в Париж. В Опера Комик идет “Кандид”. Я решил поговорить с вами здесь, а не в моем кабинете, для того, чтобы не пропустить ее отъезда. Там, за дверью, как раз и находится наш домашний передатчик.
Хэнзард удивленно глянул на дверь. Если бы минуту назад его спросили, что может скрываться за этой дверью, он бы решил, что там обычная кладовка. На двери не было никакого металла и, главное, по комнате не разгуливало ни единого охранника. Впрочем, это неудобство искупалось удвоенной охраной вокруг дома.
Бриджетта суб-первая закрыла за собой дверь передатчика. Шесть пар глаз в полном молчании уставились на закрытую дверь. Через минуту сквозь дубовую филенку просунулась рука. По неуверенным движениям этой руки можно было представить, какое изумление появилось сейчас на лице самой женщины.
Пановский подкатил на своем кресле к двери, коснулся дрожащей руки. Та слабо ответила на пожатие, но каждый из находящихся в комнате знал, сколько радости и облегчения было в этом неприметном движении.
Женщина, бывшая недавно суб-первой Бриджеттой, прошла сквозь дверь. Она двигалась с улыбкой на лице, но с плотно зажмуренными глазами, как и полагается призраку, впервые проходящему сквозь дверь.
Потом она открыла глаза.
— Ой! Значит, это правда. Берни, ты был прав! Пановские снисходительно хмыкнули, словно желая сказать: “Неужели я бываю неправ?”, — но ничего не произнесли. Все-таки сегодня был ее день рождения, а не их.
Новая Бриджетта смотрела на три свои подобия с улыбкой, к которой, впрочем, примешивалась капелька страха. Потом она подняла глаза и увидела Хэнзарда. Улыбка на ее губах не исчезла, но стала значительно серьезней.
— Кто это? — тихо спросила Бриджетта.
Хэнзард не знал, что ответить, и никто, кажется, не собирался выручать его. Так Хэнзард и Бриджетта довольно долго стояли, молча глядя друг на друга, улыбаясь, но как бы и не вполне улыбаясь, и никто из присутствующих не вмешивался в эту многозначительную сцену и не нарушал тишины.
В последующие дни они немало спорили, можно ли назвать случившееся “любовью с первого взгляда”. И хотя во мнениях они так и не сошлись, вряд ли этот нежнейший спор следует считать размолвкой.
После обеда с обещанным кэрри, которое Пановский приготовил в честь новой Бриджетты, после того, как распили последнюю, припасенную для особого случая, бутыль шампанского и выкинули бокалы сквозь окно, Пановские провели Хэнзарда в библиотеку. Они расположились неподалеку от суб-первого Пановского, который, устроившись в углу, проглядывал изящный фолиант, заполненный, как можно было без труда догадаться, уравнениями неомондриановского вида.
— Не обращайте на него внимания, — успокоил Хэнзарда Пановский. — По совести говоря, он самый удобный сожитель в мире. Мы не обращаем внимания на него, он не обращает внимания на нас. Я привел вас сюда, чтобы продолжить нашу утреннюю дискуссию. Видите ли, Натан — можно я буду называть вас Натаном? — наша здешняя жизнь довольно надежна. Мы можем позволить себе некоторую роскошь, но никаких прочных ресурсов у нас нет. Наш единственный источник снабжения — Бернар и Бриджетта из реального мира. Кстати, Натан, этот ваш термин очень хорош, если вы не возражаете, я тоже буду им пользоваться. У нас есть небольшой запас консервов, копченого мяса и еще кое-каких продуктов, отложенных на черный день. Но признайте, это не слишком прочная основа для будущей жизни. Вы вообще задумывались о будущем? Вы размышляли, что будете делать тут через год? А через десять лет? Учтите, возврата домой — нет. Процесс, в результате которого мы возникли, необратим. Он подобен энтропии, строго говоря, мы с вами всего лишь еще одно проявление второго закона термодинамики. Короче говоря, Натан, мы здесь застряли навсегда.
— Мне кажется, в подобных случаях лучше не мучиться будущими проблемами. Надо просто жить день ото дня.
— Типичная философия концлагерного типа. Да, мы обязаны делать все, чтобы выжить как можно дольше. Но раз так, то вы должны признать, что некоторые правила поведения, принятые в том мире, здесь неприменимы.
— Если вы имеете в виду мои угрызения совести, сэр, то я придумал способ, как преодолеть свои собственные возражения. Будучи капитаном вооруженных сил, я имею право при некоторых обстоятельствах проводить церемонию бракосочетания. Но в таком случае, мне кажется, у меня должно быть также право осуществлять развод.
— Как жаль, Натан, что вы служите в армии. Иезуиты нашли бы лучшее применение такому казуисту, как вы.
— Но я должен предупредить: развод не гарантирует, что за ним немедленно последует новый роман. Хотя не исключено и такое.
— Вы намекаете, чтобы я оставил свое сводничество? Вы, американцы, презираете такую помощь, не так ли? Ну и прекрасно. Вы предоставлены самому себе, Натан. Теперь по рукам?
— Но я также хочу, чтобы вы поняли — я не развратник!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20