развалюху обступали деревья с мелкими светлыми листочками, составляющие идеальный барьер, потому что извне за ними ничего нельзя было разглядеть, а изнутри – все. Внутри развалюхи спал, положив голову на стол, здоровый деревенский парень. Они дали ему пять тысяч, и это отбило у него всякую охоту интересоваться развитием событий. Тропинка длиной примерно в сто метров вела к дороге; в этом направлении они и развернули «Джульетту», а сами, облокотившись на багажник, заняли наблюдательный пост под сенью деревьев, слегка продуваемой благословенным ветерком.– Вошла? – спросил Давид.– Да. – Он протянул ему бинокль.Но смотреть теперь уже было не на что, перед глазами дыбилась только серо-голубая громада посреди зеленого моря полей, а на заднем плане в летнем мареве сверкал Милан. Отсюда можно сделать неплохой рекламный снимок, надо бы предложить это владельцам «Улисса».Проехал грузовик, за ним мотороллер – и дальше тишина.– Кажется, он направляется к дому, – заметил Давид.– Кто?Но он и сам уже увидел: на дороге показался «Мерседес-230», притормозил перед небоскребом, въехал на площадку раскаленного бетона и аккуратненько припарковался между белыми разграничительными полосами.Давид продолжал смотреть в бинокль.– Я уже видел «мерседес» такого же цвета, наверняка тот самый: в Милане не так много «двухсоттридцатых», и вряд ли есть две одинаковой окраски.– Где вы его видели?Из «мерседеса» вышел молодой человек довольно мощного сложения; похоже, никуда не торопится.В голосе Давида послышалось беспокойство.– В прошлом году, в тот день... с Альбертой.– Дайте бинокль.Он внимательно оглядел молодого человека, приближенного биноклем на расстояние пяти метров: многим он показался бы свойским парнем, но ему, медику, – нет. Худший тип преступника из всех существующих – тот, что не внушает подозрений.– На автостраде я видел его раза два, пока не приехал в Сомалью, потом, когда возвращался в Милан и Альберта плакала, он все время держался сзади. А в Метанополи, уже один, я проехал мимо него, он, кажется, собирался остановиться. – Все связанное с Альбертой за год не стерлось из памяти, как будто было вчера. И теперь он понимал, что означала тогда, год назад, эта машина и что она означает сейчас.Понял это и Дука.– По виду типичный живодер.Он положил бинокль на багажник «Джульетты», потому что живодер вошел в подъезд, оставив «мерседес» жариться на солнце.– Что будем делать? – спросил Давид; лицо его позеленело (едва ли это отблески листвы, увивающей навес).Делать было особо нечего. Теперь все стало на свои места. Седоусый синьор вербует в городе шалых девчонок, еще кто-то их фотографирует, а человек из «мерседеса» выслеживает и наказывает непослушных, которые могут заложить. Да, горяченькие фотографии, за них это отребье не задумываясь убьет одну, двух, десяток женщин.– Надо подниматься, – сказал Давид.Конечно, надо немедленно подниматься: человек, который оглушил Альберту и перерезал ей вены, который повез Мауриллу в Рим, чтобы утопить ее в Тибре, по малейшему подозрению убьет и Ливию Гусаро.– Будем ждать, – решил он.Наверно, он тоже позеленел, по крайней мере, ощущение было такое, что кожа на лице стала зеленая.– Но этот тип убил Альберту, он ехал за нами всю дорогу в тот день!– Я знаю. Но пока мы будем ломать дверь, он десять раз успеет убить Ливию.Он объяснил Давиду простую и безвыходную ситуацию. Единственная их надежда – что этот тип ни в чем не заподозрит Ливию, что они ее сфотографируют и дадут ей уйти, как, наверное, многим девушкам, прошедшим через их руки. Собственно говоря, почему он должен ее заподозрить? После встречи с синьором А Ливия ни с кем не виделась, не сделала ничего подозрительного, вышла из дома и поехала прямиком в фотоателье. Ливия – девушка умная и знает, что от нее требуется. К тому же, если б у этих типов возникло хотя бы смутное подозрение, то они и близко не подпустили бы сюда Ливию, а смылись бы, и все. Они просто надзирают, а не подозревают. Поспеши он с Давидом на выручку Ливии – только разоблачит ее и подставит под удар. Лучший способ ее спасти – не трогаться с места и ждать, пока она выйдет.– А если не выйдет?Тревога юноши действовала ему на нервы, сам он хоть берет на себя труд ее скрывать.– Не могут же они вечно там сидеть? Или они ничего не подозревают, отснимут Ливию и дадут ей уйти, или, заподозрив что-то, попытаются сбежать.– А Ливия?Да хватит, в конце-то концов, он тоже думает о Ливии – нет, не думает, он молится за нее! Поэтому Дука не ответил.В часе шестьдесят минут, и они размеренно текли одна за другой; здоровяк, спавший в развалюхе, пробудился от тарахтенья трактора на дороге, посмотрел на мир за окном, на «Джульетту» и на двоих мужчин, составлявших часть этого мира, затем, видимо, вспомнил про пять тысяч, закурил и начал размышлять – вероятно, о том, как их потратить. Сейчас всего двадцать пять минут третьего, кто знает, сколько времени нужно, чтобы отснять пленку «Минокса»? Дука этого не знал: все зависит и от фотографа, и от модели, – но во всяком случае не меньше получаса.Умом Давид понимал, что сейчас лучше помолчать, но не сдержался, потому что был уже на пределе.– Мы не можем вот так просто стоять тут и ждать.– Можем. – Дука взглянул на часы: прошло как раз полчаса с тех пор, как Ливия подъехала на такси. – Только это мы и можем – стоять и ждать.Но наконец наступила развязка: они увидели, как двое выходят из подъезда «Улисса»; водитель «мерседеса» теперь уже выказывал признаки спешки, благодушия как не бывало; не более тысячной доли секунды они подождали в надежде, что из этого храма ацтеков выйдет и Ливия, но те были вдвоем и направлялись к машине – значит, это бегство.– Попытайтесь задержать их, – велел он Давиду.У тех почти триста метров форы, зато у них машина на ходу, даже дверцы открыты, осталось только включить зажигание. А те пока еще открывали дверцы.В мгновение ока Давид рванул с места, заглотил отделявшее их расстояние и едва не врезался в нос «мерседеса».Тот вильнул в сторону, вырулил на дорогу к Мельпо (дорога на Милан, где он мог затеряться в потоке машин, теперь для него закрыта), и Давид потерял несколько секунд, пока разворачивался. Человек за рулем «мерседеса», видимо, чувствовал себя вполне уверенно на пустынном шоссе, к тому же он выиграл у противника метров триста, а то и больше, и пошел прямо, как реактивный лайнер. Тогда Дука сморозил большую глупость:– Даже если сейчас не догоним – ничего страшного, все равно им от нас никуда не деться.– Да я их уже догнал, – отозвался Давид.Он не просто чувствовал себя уверенно за рулем, он был на взводе от дикой ярости. И опередил «мерседес», словно тот был каким-нибудь дряхленьким мотоциклом, перегородив ему дорогу.– Осторожно, они опять могут свернуть, – предупредил он Давида. (Надо было еще предупредить, что они могут открыть стрельбу, но он этого не сделал: если у них есть оружие, то всякие предостережения бесполезны.)Они действительно попытались свернуть, видимо, надеялись оторваться, выскочить из машины – и бегом в поля: значит, не вооружены, а раз не вооружены – считай, покойники, потому что тропинка, которую они на сей раз избрали для бегства, была стометровым тупиком, упиравшимся в старую развалюху.Из-под колес вылетали куры, пес на длинной цепи залился лаем, как будто тоже хотел взлететь, крестьянка в шортах, лифчике и соломенной шляпе застыла с вилами в руках, увидев взрыв на дороге – потому что это было не торможение, а настоящий взрыв. Дверцы обеих машин открылись синхронно, однако они с Давидом оказались проворнее; Дука зацепил садиста, прежде чем тот успел сообразить, что происходит, и одним ударом в живот растянул его, визжащего, злобного, в пыли перед развалюхой.Второму Давид ничего не сделал, только схватил за руку, но извращенец задыхался и истерически вопил: «На помощь! На помощь!» Впрочем, это было не так уж глупо с его стороны, ведь если бы ему удалось хоть на минутку вызвать переполох, внушить всем, что он честный гражданин, на которого напали бандиты, то, возможно, под шумок и успел бы скрыться.Дука оставил на земле мяукающего садиста (пусть благодарит судьбу, что он не пропорол ему живот, ведь удар ботинком был рассчитан именно на это) и занялся извращенцем; он еще не знал, что тот извращенец, но манера кричать навела его на такую мысль, и ему хватило одного внимательного взгляда в лицо, чтобы утвердиться в своих подозрениях.– Носом в землю, сволочь! – сказал он.Столь неожиданная просьба заставила извращенца на мгновение умолкнуть, затем из чисто женского духа противоречия он еще выше вскинул голову и еще громче заорал: «На помощь!» – а Дуке только того и надо было, он врезал ему в кадык. Как медик он, пожалуй, не смог бы объяснить, что случается с кадыком после такого удара, но, видимо, что-то все же случается, поскольку извращенец резко оборвал вопли и привалился к Давиду.– Полиция, – сказал Дука.Старый, но крепкий на вид крестьянин появился неожиданно. Дука сунул ему под нос членский билет Ассоциации медиков (из какой-то нелепой сентиментальности он всегда носил его с собой в бумажнике).– Это преступники, они убили двух женщин, нам надо где-нибудь их запереть.Подошел парень, за ним старуха, двое ребятишек; с трудом, но все они поняли, что происходит, – как не понять слово «полиция!».– В конюшне, что ль? – спросил старик.– Да, конюшня подойдет.Это была настоящая конюшня, а не сверкающий дворец с кондиционерами, какие показывают по телевизору. Там стояла тягловая лошадь. Они сбросили задержанных прямо в навоз: один стонал и беспомощно прижимал руки к животу, но был в полном сознании, а второй либо лишился чувств, либо уже умер – теперь не время это выяснять.– Давид, возвращайтесь, посмотрите, что с Ливией, потом позвоните Карруа, все расскажите и попросите немедленно приехать сюда. – Самое срочное – это Ливия. – А я пока поговорю с нашими приятелями. Ступайте.В конюшне было не очень жарко, только летние запахи ощущались острее. Свет просачивался из двух круглых отверстий в крыше, но этого было достаточно. Когда Дука услышал шум отъезжающей «Джульетты», то запретил себе думать о чем бы то ни было, что не касалось этих двоих. Он встал перед тем, который прижимал руки к животу и уже не стонал: страх сильнее боли.– Что ты сделал с девушкой?– С какой девушкой? – Тот попытался подняться, потому что почувствовал, как по рубашке расползается вонючая жижа, служившая в этой конюшне чем-то вроде персидского ковра.Ногой, не нанося удара, а лишь слегка надавив, Дука вынудил его вновь принять лежачее положение.– Послушай... – сказал он и взглянул на другого, тоже открывшего глаза и хватающего ртом воздух. – Ну вот, и приятель твой очухался. Слушайте оба, что я вам предлагаю. Я задам вам несколько вопросов, а вы мне ответите. Если будете отвечать правдиво, как следует, то вас просто посадят, и все. Но если ваши ответы окажутся неточными, то отсюда вы отправитесь сразу на кладбище: я разберу вас по косточкам, и полиции придется вызывать «скорую помощь» с брезентом. Договорились? Я спросил тебя, что ты сделал с девушкой. Ты сказал: с какой девушкой. Это неточный ответ. Итак, повторяю вопрос: что ты сделал с девушкой? Постарайся ответить вразумительно, это в твоих интересах.Молчание. Лошадь стояла неподвижно, точно деревянная.– Я понял, что она подослана, но у меня были кое-какие сомнения, и я хотел заставить ее заговорить.– Что ты с ней сделал?Садиста несколько раз вырвало, он весь скрючился от непритворной боли в желудке, а потом сказал, что он с ней сделал. А Дука при этом не сделал ничего, только стоял и старался не думать о Ливии.– И она заговорила?Нет, ответил садист, несмотря на то, что он изрезал ей все лицо, она до конца давала понять, что ей сказать нечего, и он почти убедился, что она явилась не шпионить, поэтому они оставили ее, и оба ушли.– Почему ты не убил ее? Теперь у этой девушки будет что про вас порассказать.– Я же не убийца.– Опять неточный ответ. – Каблуком он легонько ударил его в висок, точнее, туда, где височная кость смыкается с челюстью.Послышался стон, но садист не потерял сознания, чего Дука и добивался: он действительно разберет его по косточкам, но сознания тот не потеряет.– Нет, ты именно убийца, на то, чтоб оставить ее в живых, у тебя были другие причины. Лучше, если ты о них расскажешь.Садист решил схитрить, разыграть обморок, даже не подозревая, как ему не повезло: ведь он нарвался на медика.– Не притворяйся, это бесполезно. Или ты отвечаешь, или я продолжу.Тот мгновенно открыл глаза.– Мне приказали, я тут ни при чем, я делаю то, что мне велят.– Ну да, ты выполнял приказ. Иногда тебе велят убивать, а иногда резать лица. Старая система. Видно, проходил выучку у мафии, краткий курс резьбы по коже, а?Тот молчал.– Отвечай.– В молодости я познакомился в Турине с двумя южанами, но это было так, для забавы...– Ага, они тебе объяснили строение лицевых мышц, показали место и форму надреза: скажем, надрез в форме буквы "М" не исправит ни одна пластическая операция.Всю эту технику растолковал ему отец, как только понял, что Дука вырос из коротких штанишек и ему уже можно рассказать про мафию. Он и минуты не посвятил бы этому делу, если б сразу не почуял тот безжалостный и кровавый почерк мафии. Нет, эти два подонка к ней не принадлежат, и их седоусый шеф – тоже, и тот, кто возглавляет всю операцию в Милане, вряд ли мафиозо, но главарь, мозг всего дела, создатель разветвленной преступной сети наверняка из мафии – вот он-то и получает сто процентов прибыли.– Выпустить на улицу женщину, изрезанную таким зверским способом, – отличная реклама, даже лучше убийства. Газеты только об этом и трубят, молоденькие девчонки трясутся от страха: ведь если они ослушаются, такое и с ними может случиться. Не так-то просто держать в узде сотни и сотни женщин, которые много знают и хотели бы выйти из игры, но вам это удается с помощью инструкций, полученных от мафии. А теперь скажи-ка мне, кто тот пожилой синьор, что остановил девушку вчера вечером.Никакого ответа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24