Брал сантехнику тут, недорого 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

После падения Польши он бежал во Францию, а когда пала и она, перебрался через Пиренеи. О нем ходило множество фантастических историй: рассказывали, что он прятался от немцев у козопаса, потом пробрался на португальский пароход и заставил капитана под дулом пистолета плыть в Англию. Когда зимой 1940 года он вновь появился в Блетчли, Пинкер, почитатель Шекспира, дал ему прозвище Пак («веселый дух, ночной бродяга шалый»). Мать Паковского была англичанкой, что объясняло его почти безупречный английский, выделявшийся только излишне старательным произношением.
— Приехал на помощь?
— Выходит, так, — подтвердил Джерихо, освобождаясь из объятий Пака. — Как получится.
— Отлично, отлично, — вступил в разговор Логи, окидывая обоих любящим взглядом, и тут же принялся рыться в разбросанных по столу бумагах. — Где же он? Ведь утром был здесь…
Кивнув на спину Логи, Пак прошептал:
— Узнаешь, Том? Организован, как всегда.
— Ну-ну, Пак, я слышу. Дай подумать. Он? Нет. Вот! Логи повернулся и вручил Джерихо отпечатанный на машинке документ за официальной печатью, который начинался словами «По приказу Военного министерства». Это был адресованный миссис Этель Армстронг ордер на постой, дающий право Джерихо поселиться в частной гостинице на Альбион-стрит в Блетчли.
— К сожалению, старина, не знаю, что она собой представляет. Но это самое большее, что мне удалось.
— Уверен, что все будет хорошо, — сказал Джерихо, складывая ордер и засовывая в карман. Вообще-то он знал, что хорошо не будет, — последние приличные номера в Блетчли исчезли три года назад, и многим приходилось ездить аж за двадцать миль, в Бедфорд, — но что толку жаловаться? Судя по прошлому опыту, пользоваться помещением много не придется, разве что приезжать поспать.
— Теперь, парень, ты не будешь работать до изнеможения, — продолжил Логи. — Нам не нужно, чтобы ты трудился полную смену. Ничего подобного. Будешь приходить и уходить, когда захочешь. От тебя требуется то же, что и в прошлый раз. Интуиция. Вдохновляющие идеи. Умение обнаруживать то, что мы упустили. Правильно, Пак?
— Абсолютно. — Красивое лицо Паковского выглядело измученным как никогда, даже более усталым, чем у Логи. — Бог свидетель, Том, нам действительно страшно тяжело.
— Я так понимаю, что мы ни капли не продвинулись? — заметил Логи. — Нашего господина и повелителя мне нечем порадовать?
Пак покачал головой.
— Ни проблеска надежды?
— Ни проблеска.
— Так. Да и откуда ему быть? Чертовы адмиралы. — Логи скрутил записку, бросил в корзину и промахнулся. — Я бы показал тебе сам, Том, но Скиннер, как ты знаешь, не любит ждать. Что, Пак? Проведешь его по большому кругу?
— Конечно, Гай. Как скажешь.
Логи проводил их в коридор, попытался запереть дверь и махнул рукой. Повернувшись к ним, открыл было рот, и Джерихо приготовился терпеливо выслушать одну из подобающих начальству зажигательных речей — вроде того, что от них зависят невинные жизни, что они должны сделать все возможное, что в этой гонке выигрывают не быстротой, а в битве побеждают не силой (он действительно однажды так говорил)… но вместо этого Логи широко зевнул.
— Ох ты. Извини, старина, извини.
Он побрел по коридору, похлопывая по карманам пиджака — не забыл ли трубку и кисет — и, бормоча под нос что-то о «чертовых адмиралах», скрылся за дверью.
***
Восьмой барак был тридцати пяти ярдов в длину и десяти в ширину, и Джерихо не заблудился бы в нем даже во сне; возможно, чего доброго, он и бродил по нему во сне. Наружные стены были тонкими, а через пол, казалось, проникала сырость с озера, так что по ночам в помещениях, тускло освещенных слабыми голыми лампочками, становилось свежо и промозгло. Мебель в основном состояла из столов на козлах и складных деревянных стульев. Это напоминало Джерихо церковный зал в зимнюю ночь. Не хватало только расстроенного пианино, на котором бы кто-нибудь выстукивал: «Земля надежды и славы».
Барак был распланирован наподобие сборочного конвейера, главного этапа процесса, который начинался далеко в ночи, может быть, за две тысячи миль отсюда, где к поверхности поднималась серая рубка подводной лодки и оттуда текла струйка адресованной командному пункту радиограммы. Эти сообщения перехватывались на всевозможных постах подслушивания и передавались по телетайпу в Блетчли. В пределах десяти минут после передачи, когда подводные лодки только готовились к погружению, радиограммы по тоннелю поступали в регистрационный зал восьмого барака. Джерихо забрал содержимое проволочной корзины с надписью «Акула» и подошел к ближайшей лампочке. Время сразу после полуночи обычно было самым оживленным. За последние восемнадцать минут перехватили шесть сообщений. Три состояли всего из восьми знаков: Джерихо предположил, что это метеосводки. Но даже самая длинная из шифрограмм включала не более двух дюжин четырехлитерных групп:
JRLO GOPL DNRZ LQBT…
Пак поглядел на него со скучающим видом, словно говоря: ну что тут поделаешь?
— Сколько за день? — спросил Джерихо.
— По-разному. Полторы-две сотни. И число их растет.
В регистрационном зале Акулой не занимались. Надо было заносить в журнал Морскую свинью, Дельфина и все другие шифры Энигмы, а затем передавать через коридор в кабинет шифровальных ключей. Здесь специалисты по шифрам просеивали их в поисках ключей: знакомых позывных радиостанций (Киль, к примеру, был JDU, Вильгельмсхафен — KYU), сводок, о содержании которых можно было догадываться, или сообщений, зашифрованных в одном ключе, а теперь передаваемых в другом (их помечали двумя крестиками и называли «поцелуями»). Чемпионом в этом деле был Этвуд, и девушки из женского корпуса королевских ВМС злорадствовали за спиной, что это единственные поцелуи, которые он вкусил.
В расположенной рядом большой комнате, которую так и называли — Большая комната, — шифроаналитики с помощью «шпаргалок» создавали возможные решения, а затем испытывали их на дешифровочных машинах. Джерихо оглядел расшатанные столы, жесткие стулья, тусклые лампочки, впитывая прокуренный воздух, атмосферу студенческой библиотеки и ночной холод (большинство шифроаналитиков не снимали пальто и варежек) и задавая себе вопрос, зачем — зачем? — он так охотно вернулся. Здесь находились Кингком, Праудфут, Апджон, Пинкер, де Брук и человек шесть незнакомых ему новичков, в том числе один молодой парень, нахально, как у себя дома, рассевшийся на стуле, который когда-то сохранялся за Джерихо. Столы были завалены шифровками, словно избирательными бюллетенями при подсчете голосов.
Пак скороговоркой упомянул о каких-то расшифровках старых депеш, но Джерихо, загипнотизированный присутствием на его месте постороннего, потерял нить разговора и прервал Паковского.
— Извини, Пак. Ты о чем?
— Я говорил, что мы узнаем содержание шифровки через двадцать минут после ввода. Акула полностью читаема вплоть до среды, до смены метеокода. Так , что теперь у нас ничего не осталось. Кроме истории. — Вяло улыбнувшись, потрепал Джерихо по плечу. — Пойдем покажу.
Когда шифроаналитик полагал, что нащупал возможность расшифровать сообщение, его догадка посылалась из барака на проверку бомбочкой. И если он оказывался достаточно искусным или везучим, то через час или через день бомбочка, проделав миллион преобразований, раскрывала настройку Энигмы. Эта информация передавалась из машинных отсеков обратно в дешифровочный зал.
Этот зал из-за шума загнали в дальний конец барака. Но Джерихо трескотня машин нравилась. Это были звуки удачи. Самые худшие воспоминания сохранились о ночах, когда в здании царила тишина. Дюжину английских дешифровочных машин типа «X» переделали для копирования действий немецкой Энигмы. Это были большие громоздкие устройства — пишущие машинки с роторами, штепсельным коммутатором и цилиндром, — за которыми сидели ухоженные дебютантки.
Бакстер, доморощенный барачный марксист, проповедовал теорию, согласно которой служащие Блетчли (в большинстве своем женщины) подразделялись, как он выражался, по образцу «английского классового строя». Дрожащие от холода на береговых станциях радиоперехватчики в большинстве своем составляли рабочий класс и даже не подозревали о тайне Энигмы. Операторы бомбочек, работавшие в расположенных неподалеку сельских домиках и на новой большой установке рядом с Лондоном, являлись мелкой буржуазией и имели об Энигме смутное представление. Девушки из дешифровочного зала, работавшие в самом центре Парка, в большинстве своем принадлежали к высшим слоям среднего класса и даже к аристократии и знали все — секреты буквально текли сквозь пальцы. Они печатали буквы первоначальной шифрограммы, а с расположенного с правой стороны машины типа «X» цилиндра медленно ползла похожая на телеграмму полоска клейкой с изнанки бумаги: на ней был расшифрованный текст.
— Эти трое работают с Дельфином, — сказал Пак, указывая в другой конец зала, — а двое у двери как раз начинают Морскую свинью. А у этой очаровательной юной леди, — поклон в ее сторону — думаю, Акула. Разрешите?
Она действительно была совсем юная, лет восемнадцати, с рыжими кудряшками и большими карими глазами. Подняв глаза, одарила его ослепительной улыбкой. Пак, наклонившись, стал разматывать с цилиндра бумажную ленту. При этом одна рука небрежно, будто так надо, легла на плечо девушки. Джерихо позавидовал непринужденной манере Пака. Чтобы набраться храбрости, ему понадобилась бы неделя. Пак показал расшифрованный текст: VONSCHULZEQU88521DAMPFER1TANKER WAHRSCHEINUCHAM63TANKERFACKEL…
Джерихо, отделяя слова, водил пальцем, переводя про себя: «Капитан подводной лодки фон Шульц находился в квадрате 8852 координатной сетки и потопил один пароход (определенно) и один танкер (вероятно), а также поджег еще один танкер… »
— Какого это числа?
— Смотри сюда, — показал Пак. — Sechs drei. Шестого марта. Мы расшифровали все, начиная с этой недели до смены метеокодов в среду ночью, так что теперь возвращаемся назад и поднимаем радиоперехваты, которые пропустили раньше. Эта — что там? — шестидневной давности. Герр капитан фон Шульц, возможно, теперь за пятьсот миль оттуда. Боюсь, депеша представляет всего лишь академический интерес.
— Бедняги, — произнес Джерихо, второй раз водя пальцем по ленте. 1 DAMPFER1 TANKER… Сколько замерзающих, тонущих и горящих собрано в одной этой строчке! Как назывались корабли? Сообщили ли семьям членов экипажей?
— Через тип «X» остается пропустить с этой даты еще приблизительно восемьдесят депеш. Посажу еще двоих операторов. Через пару часов закончим.
— А потом?
— Потом, мой дорогой Том? Думаю, потом возьмемся за головоломки, оставшиеся с февраля. Но это уже можно считать историей. Февраль? Февраль в Атлантике? Археология!
— Есть какие-нибудь успехи с четырехроторной бомбочкой?
Пак покачал головой.
— Во-первых, невыполнимо. Нечего и думать. Если есть проект, то он оказывается теоретическим нонсенсом. Проект, который должен работать, не работает. Иногда не хватает материалов. Или не хватает инженеров… — Он устало махнул рукой, словно желая навсегда избавиться от надоевшего дела.
— Что еще изменилось?
— Ничего такого, что затрагивает нас. По сообщениям пеленгаторов, Центр управления подводными лодками переместился из Парижа в Берлин. В Магдебурге появился новый отличный передатчик, который, говорят, достает до подводной лодки, находящейся за две тысячи миль на глубине сорок пять футов.
— Умеют, ничего не скажешь, — пробормотал Джерихо.
Рыженькая закончила расшифровку депеши. Оторвала ленту, наклеила на обратную сторону шифрограммы и передала другой девушке. Та помчалась из комнаты. Теперь депешу переведут на английский и передадут по телетайпу в Адмиралтейство.
Пак тронул Джерихо за руку.
— Ты, должно быть, устал. Шел бы отдохнуть, а? Но Джерихо не хотелось спать.
— Я хотел бы посмотреть весь радиообмен на Акуле, который не смогли расшифровать. Все, начиная с полуночи в среду.
Пак недоуменно улыбнулся.
— Зачем? От них уже никакой пользы.
— Возможно. Но я хотел бы взглянуть.
— Зачем?
— Не знаю, — пожал плечами Джерихо. — Просто подержать в руках. Пощупать. Целый месяц был не у дел.
— Думаешь, могли что-нибудь упустить?
— Нисколько. Но Логи меня просил.
— Ах, да. Знаменитые «вдохновение» и «интуиция» Джерихо. — Пак не смог скрыть раздражения. — Итак, с высот науки и логики опускаемся к предрассудкам и чувствам.
Джерихо это стало надоедать.
— Ради бога, Пак! Если тебе так удобно, считай, что это мой каприз.
Пак кинул на него свирепый взгляд, но облака разошлись так же быстро, как появились.
— Ладно, — он поднял обе руки в знак того, что сдается. — Тебе нужно просмотреть все. Извини, устал. Все мы устали.
Когда через пять минут Джерихо с папкой шифровок Акулы вошел в Большую комнату, то увидел, что его старое место свободно. Кроме того, кто-то положил на стол стопку бумаги и три свежеочиненных карандаша. Он оглядел комнату, но никто, казалось, не обратил на него ни малейшего внимания.
Джерихо положил на стол радиоперехваты и размотал шарф. Радиатор, как всегда, чуть теплый. Подув на руки, уселся на место.
Вернулся.
3
Всякий раз, когда кто-нибудь спрашивал Джерихо, почему он стал математиком — скажем, подруга матери или излишне любопытный сослуживец, не питающий интереса к науке, — он покачивал головой и, улыбаясь, отвечал, что не имеет ни малейшего представления. Если продолжали настаивать, мог не совсем уверенно сослаться на высказывание Г. Х. Харди в его знаменитой «Апологии… »: «Математик, как художник или поэт, — это творец стройного рисунка». Если же и это не удовлетворяло, он пытался объяснить на самом элементарном примере, который приходил в голову: «пи», 3, 14 — отношение длины окружности к длине ее диаметра. Вычислите «пи» до тысячи десятичных знаков, говорил он, или даже до миллиона и больше, и вы не откроете в этой бесконечной череде цифр никакой закономерности. Она выглядит случайной, хаотической, уродливой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43


А-П

П-Я