Так, возможно, продолжалось неделю-другую. Пока в один прекрасный день Паковский не увидел в списке убитых имя своего отца. А на следующий день Клэр было нечего ему принести, кроме нерасшифрованных радиоперехватов, поскольку кто-то, — Уигрэм недоуменно покачал головой, — кто-то очень и очень важный, как я позже выяснил, решил, что об этом не следует знать.
Уигрэм вдруг потянулся за одним из прочитанных Джерихо детективов, пролистал его, усмехнулся и положил на место.
— Знаешь, Том, — задумчиво произнес он, — в мировой истории еще не было ничего подобного Блетчли-Парку. Никогда еще не случалось, чтобы одна из воюющих сторон так много знала о противнике. На мой взгляд, иногда даже слишком много. Помнишь, когда бомбили Ковентри? Наш любимый премьер-министр благодаря Энигме за четыре часа до налета знал, что должно произойти. И знаешь, как он поступил? Джерихо опять покачал головой.
— Сообщил своим подчиненным, что на Лондон вот-вот начнется воздушный налет, и приказал им спуститься в убежище, а сам остался наверху. Поднялся на крышу министерства авиации и стал ждать на морозе налета, который, как он знал, произойдет в другом месте. Внес свою лепту, понимаешь? В сохранение секрета Энигмы. Или еще пример: подводные танкеры. Благодаря Акуле нам известно, когда и куда они направляются, и если их вывести из строя, можно спасти сотни жизней союзников… в краткосрочной перспективе. Но мы поставили бы под угрозу Энигму, поскольку в этом случае Дениц узнал бы, что мы наверняка читаем его шифры. Понимаешь, куда я клоню? Сталин уничтожил десять тысяч поляков? Ну и пожалуйста — дядюшка Джо у нас национальный герой. Он выигрывает для нас эту долбаную войну. После Черчилля и короля он самый популярный человек в этой стране. Как там говорится в еврейской пословице? «Враг моего врага — мой друг». Так вот, Сталин — злейший враг Гитлера, и что касается нас, то в нынешних обстоятельствах он, черт побери, наш лучший друг. Катынская расправа? Катынская долбаная расправа? Премного обязаны, но, пожалуй, лучше держать язык за зубами.
— Вряд ли Пак видел это в таком свете.
— Я тоже, старина, так не думаю. Сказать тебе? По-моему, он все-таки довольно нас недолюбливал. В конечном счете, если бы не поляки, мы бы, скорее всего, не раскололи Энигму. Но кого он действительно ненавидел, так это русских. И был готов на все, чтобы им отомстить. Даже если это означало сотрудничество с немцами.
— Враг моего врага — мой друг, — повторил Джерихо, но Уигрэм не слушал.
— А как помочь немцам? Предупредив их, что Энигма ненадежна. А как это сделать? — Уигрэм, ухмыляясь, развел руками. — Да с помощью старого приятеля с 1940 года Рохерио Рапозо, недавно переведенного из Лиссабона и ныне работающего курьером в португальской миссии в Лондоне. Чайку?
Мы вознесем молитвы
За дорогих нашему сердцу ушедших от нас;
Да не оставит нас, чад Твоих, повсюду
Любовь Твоя и забота…
***
— Сеньор Рапозо, — продолжал Уигрэм, прихлебывая чай, после того как ушла сестра, — в настоящее время постоянный обитатель тюрьмы Его Величества в Уондсворте, сознался во всем.
6 марта Паковский ездил в Лондон, где встретился с Рапозо и передал ему тонкий запечатанный пакет, пообещав, что тому хорошо заплатят, если он доставит его нужным людям.
На следующий день Рапозо вылетел рейсовым самолетом Британских имперских авиалиний в Лиссабон, где передал пакет своему контакту в германском военном атташате.
Через два дня шифровальная служба подводного флота поменяла тетрадь метеокодов, начался тотальный пересмотр мер надежности шифропередач в люфтваффе, африканском корпусе… О, немцы, конечно же, заинтересовались. Но они не собирались полностью отказываться от самой надежной, по утверждениям экспертов, шифровальной системы. На основании лишь одного письма. Подозревали военную хитрость. Хотели иметь надежные свидетельства. Поэтому пожелали видеть в Берлине таинственного осведомителя.
— Во всяком случае, это наше предположение ближе всего к истине, — уточнил Уигрэм.
14 марта, за два дня до битвы конвоев, Рапозо при очередной еженедельной поездке в Лондон привез Паковскому конкретные инструкции. В ночь на 18-е у северо-западного побережья Ирландии его будет ждать подводная лодка.
— Это они обсуждали в поезде, — заметил Джерихо.
— Совершенно верно. Словом, наш Пак получил проездной билет. Сказать тебе действительно ужасную вещь? — Уигрэм, изящно отставив мизинец, отхлебнул чаю и посмотрел поверх чашки на Джерихо. — Если бы не ты, то он, возможно, и улизнул бы.
— Однако Клэр никогда бы до такого не дошла, — возразил Джерихо. — Да, она передала несколько радиоперехватов. Ради забавы. Пусть даже по любви. Но изменницей она не была.
— Нет, упаси боже. — Уигрэм, казалось, был шокирован. — Нет, я уверен, что Паковский ни на миг не проболтался о своих намерениях. Поставь себя на его место. Она была слабым звеном. Могла в любой момент выдать. Тогда представь, что он должен был чувствовать, увидев тебя вернувшимся из Кембриджа в тот вечер в пятницу.
Джерихо вспомнил испуганное лицо Пака, отчаянную попытку выдавить из себя улыбку. Теперь он понял, как, скорее всего, было дело: Пак оставил в домике Клэр записку, что ему надо с ней поговорить, Клэр в четыре утра побежала обратно в Парк… стук ее каблучков в темноте. Тихо, почти про себя, Джерихо произнес:
— Я был ее смертным приговором.
— Полагаю, что так. Он, должно быть, знал, что ты постараешься с ней встретиться. А затем, когда в следующую ночь он отправился в домик убрать улики — похищенные шифровки, — то увидел тебя… Вот…
Джерихо лег и, глядя в потолок, дослушал рассказ Уигрэма. Когда началась битва конвоев, как раз перед полуночью, того вызвали в полицию, где сообщили, что найден мешок с женской одеждой. Он пытался найти Джерихо, но Джерихо исчез, так что вместо него он забрал Эстер Уоллес и повез к водоему. Сразу стало ясно, что произошло: Клэр оглушили, может, оглушили и задушили, тело вывезли в лодке и бросили в воду.
— Можно закурить? — Не дожидаясь ответа, Уигрэм закурил, поискал блюдечко вместо пепельницы. Глядя на кончик сигареты, спросил: — На чем я остановился?
— На ночи, когда началась битва конвоев, — не глядя на него, ответил Джерихо.
Ах, да. Так вот, Эстер сначала отказывалась говорить, но ничто так не развязывает язык, как потрясение; и в конце концов она все рассказала и Уигрэм понял, что Джерихо никакой не предатель, более того, если Джерихо расшифровал депеши, то он, возможно, ближе к раскрытию шпиона, чем сам Уигрэм.
Итак, он расставил своих людей и стал следить.
Было около пяти часов утра.
Сперва они увидели, как Джерихо спешил в город по Черч-Грин-роуд. Потом заметили, как он входил в дом на Алма-Террас. Потом его узнали, когда он садился в поезд.
В поезде у Уигрэма были люди.
— В результате, говоря откровенно, вы все трое были словно мухи в банке с вареньем.
Всех выходивших в Нортгемптоне пассажиров останавливали и допрашивали, не оставили без внимания и Рапозо. К тому времени Уигрэм договорился о переводе поезда с главного пути на ветку и ждал момента, когда можно будет спокойно обыскать состав.
Его людям запретили открывать огонь первыми, однако велели приготовиться к любым случайностям. Слишком многое было поставлено на карту.
Паковский пустил в ход пистолет. В ответ открыли огонь.
— Ты оказался на пути. Очень сожалею.
И все же он уверен, Джерихо согласится, что самое важное — сохранить в тайне Энигму. С этой задачей справились. Посланную за Паком подводную лодку перехватили и потопили близ Донегала, и это удача вдвойне, — теперь немцы, вероятно, считают, что все было подстроено с целью поймать подводную лодку. Во всяком случае, они не отказались от Энигмы.
— А Клэр? — спросил Джерихо, все еще глядя в потолок. — Ее еще не нашли?
— Дай срок, мой дорогой. Она на глубине шестидесяти футов где-то посередине водоема шириной в четверть мили. Нужно время.
— А Рапозо?
— В то же утро министр иностранных дел говорил с португальским посланником. Принимая во внимание обстоятельства, тот согласился на лишение Рапозо дипломатического иммунитета. Днем мы снизу доверху перерыли квартиру Рапозо. Мрачная дыра на том конце Глостер-роуд. Бедняга. Он пошел на это только из-за денег. Мы нашли две тысячи долларов, которые заплатили ему немцы, в коробке из-под обуви на верхней полке шкафа. Два куска! Жалкая картина.
— Что с ним будет?
— Повесят, — небрежно бросил Уигрэм. — Да наплевать на него. Это все в прошлом. Сейчас речь о том, что делать с тобой.
После ухода Уигрэма Джерихо долго не мог уснуть, пытаясь разобраться, что из услышанного правда.
***
— Говорю вам тайну, — начала Эстер. — Не все мы умрем, но все изменимся вдруг, в мгновение ока при последней трубе, ибо вострубит и мертвые воскреснут нетленными, а мы изменимся. Ибо тленному сему надлежит облечься в нетление, а смертному сему облечься в бессмертие. Когда же тленное сие облечется в нетление и смертное сие облечется в бессмертие, тогда сбудется слово написанное: поглощена смерть победою. Смерть! Где твое жало? Ад! Где твоя победа?
Она медленно закрыла Библию и холодным ровным взглядом обвела присутствующих. В заднем ряду с трудом разглядела бледное лицо смотревшего прямо перед собой Джерихо.
— Возблагодарим Господа нашего.
Джерихо ждал ее снаружи. Белые лепестки осыпали его, будто конфетти. Остальные разошлись. Он поднял лицо к солнцу, и по тому, как он словно бы пил его тепло, она догадалась, что Джерихо давно не видел солнышка. Услышав ее шаги, он, улыбаясь, повернулся. Эстер надеялась, что ее ответная улыбка поможет скрыть потрясение от увиденного. Ввалившиеся щеки, восковая, как церковные свечи, кожа. Воротник рубашки свободно висит на исхудалой шее.
— Привет, Эстер.
— Привет, Том. — Помедлив, протянула руку.
— Превосходная служба, — вставил Уигрэм. — Абсолютно превосходная. Все так говорили, правда, Том?
— Да. Все. — Джерихо на секунду закрыл глаза, и Эстер без слов поняла, что он хочет ей сказать: какая жалость, здесь Уигрэм, но ничего не поделаешь. Отпустил ее руку. — Не хотел уезжать, не узнав, как ты.
— О, я в порядке, — весело, хотя было не до веселья, заверила Эстер. — Держусь, как видишь.
— По-прежнему работаешь?
— Да, конечно. Все там же.
— И все еще обитаешь в своем домике?
— Пока что. Но, думаю, уеду, как только подыщу другое жилье.
— Слишком много привидений?
— Вроде того.
Она вдруг с отвращением почувствовала всю банальность разговора, но в голову не приходило ничего лучшего.
— Леверет ждет, — сказал Уигрэм. — С машиной. Отвезти нас на станцию.
Эстер увидела за воротами длинный черный капот автомобиля. Водитель с сигаретой в зубах, опершись на капот, смотрел на них.
— Вам на поезд, мистер Уигрэм? — спросила Эстер.
— Мне нет, — ответил он таким тоном, будто сам смысл вопроса был для него оскорбителен. — На поезд Тому. Верно, Том?
— Возвращаюсь в Кембридж, — пояснил Джерихо. — Несколько месяцев отдыха.
— Вообще-то нам пора, — глядя на часы, продолжил Уигрэм. — Никогда не угадаешь… бывает, приходит вовремя.
— Не оставите нас на минутку, мистер Уигрэм? — резко прервал его Джерихо. Не дожидаясь ответа, отвел Эстер ближе к церкви. — Этот проклятый тип не отпускает меня ни на секунду, — сказал он шепотом. — Послушай, если тебе не противно, поцелуй меня.
— Что? — переспросила она, думая, что ослышалась.
— Поцелуй. Скорее. Пожалуйста.
— Прекрасно. Не велика беда.
Эстер сняла шляпку и, встав на цыпочки, поцеловала его в исхудалую щеку. Он взял ее за плечи и прошептал на ухо:
— Ты приглашала на церемонию отца Клэр?
— Приглашала. — Она подумала, что Джерихо сошел с ума. Не вынес потрясения. — Конечно.
— И что?
— Он не ответил.
— Так и знал, — прошептал он, еще сильнее сжав ее плечи.
— Что знал?
— Она жива…
— Как трогательно, — громко сказал Уигрэм, подходя к ним, — страшно не хочется прерывать, но вы опоздаете на поезд. Том Джерихо.
Джерихо отпустил ее и шагнул назад.
— Держись, — пожелал он. Эстер на миг потеряла дар речи.
— И ты.
— Я напишу.
— Хорошо. Не забудь.
Уигрэм потянул его за руку. Красноречиво пожав плечами и улыбнувшись, Джерихо дал увести себя.
Эстер смотрела, как он тяжело прошел по дорожке и вышел за ворота. Леверет открыл дверцу. Джерихо обернулся и помахал рукой. Она тоже взмахнула рукой, глядя, как он неловко садится на заднее сиденье. Дверца захлопнулась. Она уронила руку.
Стояла так несколько минут, когда большая машина уже скрылась из виду. Потом надела шляпку и вернулась в церковь.
2
— Чуть не забыл, — сказал Уигрэм, когда машина спускалась к станции. — Купил тебе газету. Почитай в дороге.
Открыл портфель, достал «Таймс», и, развернув на третьей странице, протянул Джерихо. Колонка на пять абзацев между снимком лондонского автобуса и обращением Общества помощи нуждающимся служителям церкви.
Пропавшие без вести польские офицеры.
Немецкие утверждения .
Польский министр национальной обороны генерал-лейтенант Мариан Кукель опубликовал заявление, касающееся приблизительно восьми тысяч пропавших без вести польских офицеров, которые весной 1940 года были освобождены из советских лагерей. Ввиду немецких утверждений, что близ Смоленска обнаружены тела многих тысяч польских офицеров и что они убиты русскими, польское правительство решило обратиться к Международному Красному Кресту с просьбой произвести расследование…
— Мне здесь особенно нравится вот эта строчка: «освобождены из советских лагерей», — заметил Уигрэм. — А тебе?
— Думаю, можно сказать и так. — Джерихо хотел вернуть газету, но Уигрэм махнул рукой.
— Держи. Как сувенир.
— Спасибо.
Джерихо сложил газету, сунул в карман и отвернулся к окну, чтобы предупредить дальнейший разговор. С него довольно Уигрэма и его лжи. Проезжая в последний раз под потемневшим железнодорожным мостом, он украдкой потрогал щеку и вдруг подумал, что неплохо бы в эту последнюю поездку по городу взять с собой Эстер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43