Но никакого впечатления они на меня не произвели. Точнее говоря, они меня не беспокоили. Кендэлл чувствовал себя легко и непринужденно, и это настроение передавалось мне.
Но в это утро все было по-другому. С самого начала я чувствовал себя не в своей тарелке.
Студенты стекались к колледжу сплошным потоком, и я был среди них. Но не одним из них. Я был сам по себе, несмотря на то что они окружали меня спереди и сзади, подталкивая друг друга под локоть, когда думали, что я их не вижу. Они смеялись, шептались и переговаривались — о моей одежде, о том, как я выгляжу... обо всем на свете. Потому что все во мне было не так.
Я вошел в свой класс, и у учителя был такой вид, словно он видел меня в первый раз. Он спросил меня, уверен ли я, что попал туда, куда нужно, и почему с таким опозданием начинаю свои занятия. Это был один из тех болванов, которые задают вопросы, не слушая ваших ответов; мне пришлось несколько раз объяснять одно и то же, пока другие студенты сидели и посмеивались, глядя на меня.
Наконец до него дошло. Он вспомнил, что меня представил Кендэлл, и почти извинился за свою забывчивость. Но к занятиям меня все равно не допустил. Я отсутствовал три дня и должен был сходить к декану факультета, чтобы получить разрешение на возобновление учебы.
Я проглотил и это — то, что они называли «отшить», — и вернулся в класс секунд за тридцать до конца урока. Я как раз садился на место, когда прозвенел звонок.
В классе поднялась целая буря. Можно было подумать, что со мной случилась самая забавная вещь на свете.
В другом классе мне пришлось пересаживаться раз двадцать, потому что все время оказывалось, что это место уже кем-то занято. Не успевал я опуститься на стул, как появлялся какой-нибудь идиот и заявлял, что он здесь сидит. Ясное дело, для них это было чем-то вроде игры, они хотели выставить меня еще большим дураком, чем я сам себя чувствовал, но все, что я мог поделать, — это переходить с места на место, пока не появился преподаватель и не вызвал меня к доске.
Третий урок, за которым следовал обед, оказался хуже всех. Это была английская литература, и каждый из учеников должен был вслух прочитать какой-нибудь отрывок. Когда пришла моя очередь, то из-за того, что я одновременно читал и смотрел вниз, у меня немного сдвинулась челюсть, поэтому все, что я говорил, звучало как ребячий лепет. Смешки и хихиканье становились все громче, пока преподаватель не приказал мне сесть.
— Очень смешно, мистер Бигелоу, — сказал он, бросив на меня взгляд, который мог бы заморозить целый сад. — Интересно, мистер Кендэлл знаком с вашими способностями к звукоподражанию?
Я пожал плечами и ухмыльнулся — а что еще, черт возьми, я мог сказать или сделать? Преподаватель нахмурился и кивнул следующему студенту. Чуть позже — хотя мне совсем не показалось, что это было «чуть позже», — зазвенел звонок.
Выходя из класса, я остановился у учительского стола и объяснил насчет зубов. Он повел себя очень любезно, извинился, что неправильно понял ситуацию и все такое. По крайней мере, теперь я мог надеяться, что он не станет жаловаться на меня Кендэллу. Но...
Я направился к выходу из здания, и все вокруг, казалось, смеялись и говорили только обо мне. Конечно, отчасти в этом было виновато мое воображение, но только отчасти. Это был маленький колледж, местные студенты, наверное, любили позубоскалить, и новости распространялись быстро.
Я пошел к дому, спрашивая себя, какого черта мне туда идти, если я все равно ничего не смогу съесть. Я старался держаться тихих улочек, по возможности избегая людей, и проклинал себя за это.
Она выскочила из какого-то переулка, когда я проходил мимо. Задним числом я могу предположить, что она поджидала меня там нарочно.
Я сказал: «А, привет, Руфь» — и пошел дальше.
Она крикнула:
— Карл! Подожди минуту.
— Да? — нахмурился я и остановился, выжидая.
— Я знаю, ты на меня за что-то сердишься, но...
— Сержусь? — переспросил я. — Честно говоря, мне все равно, жива ты или нет.
— Да, — пролепетала она. — Понимаю. Я с тобой не об этом хотела говорить. Я только хотела сказать насчет... насчет колледжа. Не обращай на них внимания. Просто делай, что должен, и все наладится само собой.
Она улыбнулась, по крайней мере, сделала такую попытку. Потом кивнула и взялась за свой костыль.
Я знал, что должен дать ей уйти, тогда это был бы полный и окончательный разрыв. Но не мог так поступить. Я ее остановил.
— Мне не все равно, жива ты или нет, Руфь, — сказал я. — Совсем не все равно.
— Д-да... Все в порядке, Карл. Наверное, я просто...
— На самом деле я хотел с тобой порвать. Я тебе не пара. Не тот человек, какой тебе нужен...
— Нет! — Ее глаза вспыхнули. — Ты прекрасный человек!
— И есть еще миссис Уинрой, — продолжал я. — Мне кажется, она что-то подозревает. Если она догадается, что между нами что-то есть, то немедленно тебя уволит.
— О... — произнесла она дрогнувшим голосом. — Я... разве она что-то говорила? Я не могу потерять свою работу, Карл! Если...
— Тогда будь осторожней, — сказал я. — Вот почему я должен так себя вести, Руфи. Это единственная причина. Ты мне очень нравишься.
Она стояла, краснея и дрожа, вцепившись искривленными пальцами в рукоять костыля.
— Обстоятельства против нас, Руфь. Не забывай об этом. Я считаю тебя замечательной девушкой. Но этого не показываю, потому что не могу.
Она кивнула, глядя на меня, как собака смотрит на хозяина.
— Ты можешь оказать мне маленькую услугу, — сказал я. — Если захочешь. Я сейчас неважно себя чувствую, но не хочу возвращаться в дом, чтобы все вокруг меня суетились, так что...
— Почему бы тебе этого не сделать, Карл? Я хочу сказать — не остаться в постели еще на один день?
— Со мной все в порядке, — ответил я. — Просто мне не хочется идти в колледж после обеда. Если ты скажешь Кендэллу и вообще любому, кто об этом спросит, что я пообедал в кафетерии, ничего не говоря о том, что у меня что-то не так...
— У тебя все будет хорошо. Все наладится.
— Не сомневаюсь, — сказал я. — Но на сегодня с меня хватит. Лучше я пару часов поброжу по городу и постараюсь собраться с мыслями перед рабочей сменой.
Она колебалась, нахмурив брови.
— Ты не... ты не очень обескуражен, Карл? Не собираешься бросить колледж и...
— Ни в коем случае, — ответил я. — Пирдэйл никуда от меня не денется, а я никуда не денусь от Пирдэйла. Просто сегодня я не в настроении.
В конце концов она вернулась в свой переулок, а я направился вверх по улице в этот хорошенький тихий бар, который приметил в тот день, когда был с Кендэллом. Сел за ближайший столик и не вставал из-за него до трех часов дня.
Мне было наплевать, что меня увидит здесь шериф или кто-нибудь еще, — я всегда мог сослаться на то, что неважно чувствую себя в первый день, проведенный на ногах. Но в баре не появилось ни одного знакомого лица. Здесь вообще почти никого не было. Я сидел за столиком один, пил и курил, погрузившись в свои мысли, и чем дольше я сидел, тем легче и спокойней было у меня на душе.
К тому времени, когда я вышел, мне стало совсем хорошо.
Вернее, стало хорошо той части, которая от меня осталась.
Я отработал свою смену в пекарне. На следующий день, в субботу, проработал полных восемь часов, и со мной все было в порядке. Я чувствовал себя нормально. Почти.
Поскольку, как я уже сказал, от меня мало что осталось.
Я спрашивал себя, что произойдет, если со мной случится что-нибудь действительно серьезное, требующее всей моей энергии и сил. Что-то такое, с чем я не смогу справиться по-своему — продвигаясь каждый день по чуть-чуть, как обычно делал свою работу.
А потом наступило воскресенье, и я начал кое-что понимать.
Глава 17
Шериф Саммерс рыгнул и откинулся в кресле.
— Отличный обед, Бесси, — сказал он. — Не помню, когда я последний раз так много ел.
— Сегодня за завтраком, — ответила миссис Саммерс, нахмурив брови. — Еще кофе, Карл? Судя по звукам, его высочество предпочтет выпить немного соды.
— Бесси, ну зачем же...
— Довольно, сэр. Больше ни слова. И перестань, пожалуйста, ковыряться в сладком пироге!
Шериф робко улыбнулся и подмигнул мне:
— Не женщина, а кремень, верно, сынок? Бьюсь об заклад, такой командирши на всем свете не сыщешь.
— Я этого не говорил, — рассмеялся я.
— Разумеется, не говорили. На это способен только его высочество.
— Он просто старается быть вежливым. — Шериф снова мне подмигнул.
— В отличие от тебя, не так ли? Замолчи. Мы с Карлом больше не хотим с тобой говорить, правда, Карл?
— Да, мэм, — ответил я улыбаясь.
И они оба рассмеялись и посмотрели на меня с улыбкой.
Как ни крути, это был хороший день. Прохладный, но солнечный, с легким ветерком, шевелившим побуревшие листья на деревьях. И начался он неплохо. Накануне Кендэлл загрузил меня большей частью воскресных заказов и убрал их в холодильную камеру, а потом настоял, чтобы я взял себе полный выходной. Он действительно на этом настоял — не так, как люди, которые делают вам предложение, ожидая, что вы от него откажетесь.
У шерифа и его жены я чувствовал себя почти так же уютно, как у той пожилой пары в Аризоне.
Шериф Саммерс сказал, что не прочь немного соснуть, а миссис Саммерс ответила, что она нисколько его не задерживает. Он направился в переднюю часть дома, где находилась его спальня. Мы еще какое-то время посидели за столом, беседуя и попивая кофе. Потом она повела меня посмотреть свой дворик.
Их дом был одним из тех старых, хаотично спланированных коттеджей, которые никогда не выглядят старомодными, как бы давно их ни построили. Двор занимал полквартала в ширину и целый квартал в длину, и она попыталась по возможности украсить его цветочными клумбами и садом камней, расположенным в дальнем конце.
Я рассказал ей, как устроил свою лужайку в Аризоне, и она ответила, что просто видит ее собственными глазами и она кажется ей чудесной. Потом мы перешли к разговору об их лужайке, и тут нам было о чем поговорить. Я дал ей несколько советов, и она порозовела от удовольствия.
— Это замечательно, Карл! Может быть, вы как-нибудь поможете мне обустроить эту лужайку? Скажем, во время выходных? Если я вам заплачу?
— Нет, мэм, — ответил я. — Только не за плату.
— Но я...
— Я сделаю это ради собственного удовольствия. Мне нравится все украшать и приводить в порядок. Я уже начал кое-чем заниматься возле дома Уинроев, там есть над чем поработать...
— Знаю. Это еще мягко сказано!
— Однако мне показалось, что моя помощь не особенно приветствуется, скорее наоборот — что я вмешиваюсь в чужое дело. Поэтому я только поправил ворота, а все остальное оставил как есть.
— Ах, эти люди. Не сомневаюсь, они вас за это даже не поблагодарили, верно?
Я покачал головой:
— На самом деле я сделал это не столько для них, сколько для себя. С воротами было совсем плохо, но меня беспокоят и ступеньки на крыльце. В один прекрасный день на них кто-нибудь убьется.
Это была правда. Ступеньки в самом деле были плохи, и кто-нибудь действительно мог на них убиться, сам собой, без посторонней помощи. Но я сразу пожалел о том, что это сказал. Когда я упорно думаю об одной и той же вещи, то все, что я делаю или говорю, в конце концов сводится к этой самой вещи.
— Ладно, — сказал я. — Если говорить о работе, то самое время заняться мытьем посуды.
Мы немного побеседовали, сидя на заднем крыльце дома. Потом я встал и протянул ей руку.
Она взяла ее и заставила меня сесть обратно на ступени.
— Карл...
— Да, мэм, — улыбнулся я.
— Я... мне хотелось бы сказать, как сильно я... — Она рассмеялась, качая головой, словно удивлялась сама себе. — Нет, вы меня только послушайте! Веду себя как Билл, который и слова не может сказать без какой-нибудь неловкости. Но... вы поняли, что я хочу сказать, Карл.
— Надеюсь, что да, — ответил я. — Я хочу сказать, что был очень рад побыть вместе с вами и шерифом, и надеюсь, что вы тоже...
— Да, и мы тоже, Карл. У нас никогда не было детей, и мы не заботились ни о ком, кроме себя. Возможно, поэтому мы... В общем, это не важно. То, что нельзя исправить, нужно принимать. Но я подумала... я размышляла о вас с прошлого воскресенья и подумала, что если бы обстоятельства сложились по-другому, если бы у нас был сын, то сейчас ему было бы примерно столько же лет, сколько вам. И он... если бы он был таким, каким я его представляла... он мог бы стать таким же, как вы. Вежливым, учтивым человеком, всегда готовым прийти на помощь, не считающим меня самой большой занудой в мире и...
Я не мог произнести ни слова. Боялся, что у меня дрогнет голос... Мне — и быть ее сыном! Мне!.. Господи, почему все сложилось не так, а по-другому?
Она снова заговорила. Сказала, что была «очень сердита на Билла за то, как он повел себя в прошлое воскресенье».
— Все в порядке, — сказал я. — На его работе надо быть очень осторожным.
— Осторожным? Чепуха! — выпалила она. — Он поступил неправильно. Я в жизни не была так разгневана. Я чуть не набросилась на него с кулаками, Карл! Я сказала ему — Билл Саммерс, если вы хотите, чтобы вас дурачили эти Филдсы, люди заведомо ничтожные и вредные... вместо того чтобы доверять собственным глазам, я...
— Филдсы! — Я повернулся и взглянул на нее. — Единственные Филдсы, которых я знал, уже мертвы.
— Я говорю об их сыне, о нем и его семье. У них были родственники, которые переехали в Айову. Билл им телеграфировал в тот же день, когда наводил справки...
— Вот как? — сказал я. — Я этого не знал. Возможно, вам не следовало мне об этом говорить, миссис Саммерс. Если сам шериф этого не сделал, значит, и вам не нужно было.
Она задумалась. Потом мягко спросила:
— Вы действительно так считаете, Карл?
— Да, я действительно так думаю, — ответил я.
— Очень хорошо. Я ожидала, что вы это скажете. Но он знает, что я собиралась вам это рассказать, и не возражает. Вся эта история с самого начала выглядела абсолютно нелепой! Даже если ему не стало ясно с первого взгляда, что вы за человек, у него были прекрасные отзывы о вас от судьи и начальника полиции, и...
— Не понимаю, — вставил я. — Не могу представить, что их сын мог сказать против меня. Я заботился о них больше, чем о собственных матери и отце.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23