Она помнит, как они с Гарсти покупали его во время январской распродажи. Оно стоило больше чем Дженни собиралась потратить, но Гарсти ее уговорила: «Оно послужит тебе много лет, и ты всегда будешь в нем хорошо выглядеть».
Дженни взяла сумочку и посмотрела на стул у окна, где лежал чемодан, накрытый стеганым покрывалом.
О нет! Она не может оставить комнату в беспорядке.
Нужно накрыть кровать покрывалом и прибраться. Затем она взяла свой чемодан, сверток с туфлями привязала к ручке чемодана, чтобы освободить левую руку для сумочки. Дженни задержалась на пороге и оглядела комнату.
Полный порядок. Теперь она может идти.
Дженни подняла руку, в которой была сумочка, и выключила свет. Если плотно закрыть дверь, никто не подойдет к комнате раньше половины восьмого, и если даже они начнут искать, в ее распоряжении целых семь с половиной часов. Дженни ощупью дошла до лестницы и стала осторожно спускаться.
Это было похоже на погружение в темные, глубокие воды. Но темнота не пугала Дженни, напротив, она подбадривала ее. Ведь сквозь эту темноту на нее смотрели с портретов прежние обитатели дома, люди ее крови, носившие одинаковое с ней имя. Это придавало ей чувство защищенности. Пусть она не знала, куда попадет и что будет делать, зато она теперь знала, кто она. Она не была больше незаконнорожденным найденышем, взятым на воспитание из милости. Она Дженни Форбс, и этот дом, и эти портреты принадлежат ей.
Когда Дженни дошла до половины лестницы и остановилась на площадке, из-за облака появилась луна. Фасад дома выходил на юго-восток. Было полнолуние, и лунный свет проник сквозь окна над дверью и по обе стороны от нее. Свет был ярким, и под ним портреты словно оживали. «Они прощаются со мной, — подумала Дженни. — Но я вернусь». Задержавшись на лестничной площадке, она смотрела на портреты. Некоторые из них можно было, приглядевшись, рассмотреть, а другие просто казались тенями. Лунный луч ярко осветил висевший внизу, в холле, портрет, который ей особенно нравился. Леди Джорджина Форбс. Портрет кисти знаменитого художника, написанный в год Крымской войны. Леди Джорджина в подвенечном платье, с цветами в волосах, счастливо улыбающаяся. Прошло сто лет, а она все еще была прекрасной, не омраченной ни старостью, ни печалью. «Прощайте, прапрабабушка! Когда-нибудь я вернусь!»
Глава 11

Молодой человек наслаждался быстрой ездой. Ночь была великолепная, она радовала красотой и бодрила свежестью.
Луна совсем вышла из-за облаков. Он предпочел бы вообще выключить фары и ехать в лунном свете, заливавшем землю. И тут же печально покачал головой. В мире так много соблазнов, но… нельзя! Не потому, что желание было невыполнимым, а просто потому, что мы воспитаны в обществе, полном ограничений и жестких норм, которые в конце концов загоняют человека в угол. Он даже засмеялся, представив на миг, что творилось бы в мире, если бы каждый поступал так, как ему заблагорассудится. Если вдуматься, то никто никогда не был свободен. Каждая эпоха имеет свои ограничения — личные, политические… какие угодно. Человек воспитан в соответствии с определенными нормами морали и обязан их придерживаться, а если позволит себе их нарушить, то плохо кончит. Каждое поколение создает свои собственные правила, а поколение, следующее за ним, эти правила исправляет. То, что совершенно неприемлемо для одного поколения, становится нормой для следующего. Ну и так далее…
Он любил ездить один, и особенно ему нравилось ездить ночью. Если держаться подальше от оживленных дорог, то после полуночи уже вряд ли кого встретишь.
Его план был таков: подъехать поближе к Элингтон-хаусу и в оставшуюся часть ночи подремать на заднем сиденье.
А утром, когда откроется столовая в деревенской гостинице, он позавтракает и будет действовать по наитию, в зависимости от того, как сложится ситуация. Ему хотелось осмотреть дом и портреты. Очень хотелось… В конце концов, если в доме живут приличные люди, они не станут возражать. Он ведь ни на что не претендует и не собирается претендовать. Просто, он их родственник, хоть и дальний.
Ему в руки попали некоторые документы об этом доме и о давних его обитателях. Вполне естественно, что ему захотелось приехать и посмотреть на родовое гнездо.
Он сделал крутой поворот — как раз около мирно спящей деревни, — и перед ним открылась ровная прямая дорога. И вдруг совершенно неожиданно на ней что-то появилось. Но минуту назад дорога была совершенно пустынна, а сейчас на ней что-то чернело. Что-то? Нет, кто-то! Он резко затормозил.
Этот кто-то оказался девушкой, стоявшей посередине дороги, в одной руке она держала чемодан, а другой махала ему, призывая остановиться. Он, нахмурясь, выглянул из окна машины.
— Так делать нельзя!
— Но я хотела, чтобы вы остановились.
— Зачем? — отрывисто спросил он. Мгновение назад он не был уверен, что тормоза вовремя сработают, к тому же дорога была узкой.
Девушка обошла машину спереди и приблизилась к двери со стороны водителя. В тот момент, когда незнакомка пересекала освещенный участок дороги, Ричарду удалось ее рассмотреть. Она была молодой и очень бледной, а может быть, так показалось в свете фар. Девушка подошла ближе к окошку.
— Пожалуйста!.. Вы не могли бы меня подвезти? — спросила она.
Негодование его вмиг исчезло.
— Куда вы хотите ехать?
— Не знаю… Мне все равно куда.
— Вы что, сбежали?
Это было совершенно очевидно. И как прикажете поступить, если незнакомая девушка просит ей помочь?
— Вы убежали, не так ли? Почему? — Он совсем не то собирался спросить.
Луна осветила ее лицо. Оно было грустным и утомленным. Под глазами обозначились темные круги.
— У меня не было другого выхода, — ответила она очень серьезно. — Правда не было.
Так могла бы ответить любая девушка, которая поссорилась со своими родителями или у которой какие-то неприятности в школе.
— Почему? — снова повторил он.
Она подошла еще ближе и понизила голос почти до шепота.
— Я не могу вам сказать. Вы мне не поверите.
— А вдруг поверю?
Дженни раздумывала. Все это время он был в тени, она не видела его лица. Как можно довериться человеку, которого даже не видишь?
— Вы могли бы выйти из машины на минутку, — быстро переведя дух произнесла она.
— Зачем это вам?
Голос у него приятный, но ей необходимо было видеть его лицо.
— Я хочу понять, можно ли вам доверять, — ответила она.
— Вы полагаете, что этого будет достаточно?
— О да, мне надо только вас увидеть, — уверенно произнесла она.
Не говоря больше ни слова, он открыл дверцу, вылез наружу и прислонился спиной к машине.
— Ну вот он я, смотрите. Смотрите как следует и решайте.
— Вообще-то решать вы должны, не так ли?
Они стояли, глядя друг на друга в ярком и чистом лунном свете. Он услышал, как она вдруг судорожно, словно бы с трудом вздохнула.
— Кто… кто вы?
— Меня зовут Ричард Форбс.
— Ричард Форбс… — повторила девушка еле слышно.
— Да, так меня зовут.
Дженни стояла неподвижно. Невероятно! Но тем не менее это случилось! Чудеса иногда происходят, и одно из них довелось увидеть ей. Лунный свет падал прямо на его лицо, и Дженни увидела перед собой точную копию портрета Ричарда Форбса, построившего Элингтон-хаус. Правда, у Ричарда Форбса на картине были длинные вьющиеся волосы и совсем другая, нарядная одежда, а не дождевик и модные широкие брюки. Но это было то же самое лицо, та же лукавая искорка в глазах и чуть насмешливый изгиб рта. Но через миг смешинка во взгляде исчезла, Форбс стал очень серьезным.
— Почему вы на меня так смотрите? — спросил он.
— Потому, что видела вас раньше, — ответила Дженни.
— Где? Когда? — сам он видел ее впервые и готов был поклясться в этом.
— Всю свою жизнь. Вы — портрет в холле… портрет Ричарда Элингтона Форбса.
Теперь у него перехватило дыхание.
— Но меня действительно так зовут!
Он увидел, как вспыхнуло ее лицо, вернее, догадался, потому что в лунном свете все казалось черно-белым.
А ее щеки стали чуть менее бледными…
— В самом деле? — спросила Дженни, и он уловил дрожь в ее голосе.
— Да. А вас?
— Я Дженни Форбс. Я из Элингтон-хауса.
Впервые в жизни она назвала себя Дженни Форбс…
Да впервые! До этого момента она была Дженни Хилл.
Но теперь все иначе. Она теперь не только дочь Дженнифер Хилл, но также и дочь Ричарда Форбса… Ричарда Элингтона Форбса. Она была их законной дочерью. Дженни подняла голову и, посмотрев в глаза молодого человека, снова произнесла его имя.
Что-то в прямом взгляде этой девушки тронуло его.
— Я не понимаю, — озадаченно пробормотал он. — Я думал, что сыновья в этом доме уже взрослые, а дочери… они ведь еще совсем крошки, не так ли?
— Да. Я не из этой семьи. Я дочь Ричарда Форбса, который был убит в начале войны. Они сказали, что он не был женат на моей матери. Она болела, потому что ее сильно контузило во время воздушного налета. Это произошло в тот же день, когда был убит мой отец. После контузии она не могла разговаривать и приехала сюда к Гарсти…
Дженни говорила, по-прежнему глядя ему в лицо. Он никогда не видел таких искренних доверчивых глаз.
— Гарсти раньше была гувернанткой моей матери, — " продолжала Дженни, — и моя мать приехала к ней потому, что это был ее единственный дом… Другого у нее не было. Никто не знал, что Ричард Форбс был женат на моей матери. Я узнала об этом только вчера вечером.
— Что вы узнали?
Дженни опустила на землю свой чемодан. Она протянула к нему руки, сжимавшие маленькую потертую сумочку.
— Вы мне не верите? Я говорю правду, и рассказываю все это только потому, что вы Ричард Форбс. Я бы не сказала никому… ни за что не сказала бы… Но вам можно!
Вы не такой, как все!
Эти слова тронули его, причем очень сильно. Он почувствовал, как каждый нерв в его теле отозвался на них.
А она ведь права… Между ними существовало глубокое родство… сходство и нечто большее, чем сходство, — единая суть. В этом и заключалось отличие от других, которых она только что упомянула.
— Вам я скажу… потому что вы Ричард Форбс, — снова заговорила она. — Я была наверху в классной комнате.
Туда вошел Мэк, а потом его мать.
— Это старший сын?
— Да. Я сидела на подоконнике за гардиной. Свет в комнате был выключен. Я плакала и не хотела никого видеть и не хотела, ну и… чтобы меня видели тоже… Так о чем я говорила?
— Мэк вошел в классную комнату, — очень серьезным тоном напомнил он.
Она кивнула.
— Да. Я решила, что он пришел повидать меня, но я этого не хотела и сидела не шевелясь за гардиной. Думала, он сразу уйдет. Но тут в комнату вошла миссис Форбс, закрыла дверь и они начали разговаривать. Она спросила:
«Что ты хотел мне сказать, Мэк?» И он ответил: «Хорошо, я объясню. Я узнал об этом неделю назад». Потом он сказал: «Это касается Дженни. Ее отец был женат на Дженнифер Хилл». «Что ты имеешь в виду?» — спросила миссис Форбс. И он ответил: «Я говорю о Дженни!» Миссис Форбс рассердилась… Ужасно! Крикнула: «Ты говоришь ерунду! Не было никакой женитьбы!» На что Мэк возразил:
«Была. Я не прошу тебя верить мне на слово. Я видел свидетельство в Сомерсет-хаусе!»
— Что?! — воскликнул молодой человек.
Теперь, когда Дженни сказала все, ей стало легче и спокойнее. Как после грозы.
— Они продолжали разговор, — снова стала рассказывать Дженни. — Было письмо от моего отца. Гарсти сказала мне об этом перед смертью. Она сказала, что письмо лежит в шкатулке. И еще она сказала, что в этом письме мой отец называл мою мать женой. Гарсти не читала письма, только последнюю строчку, но сохранила его для меня.
Бедная Гарсти! Она так меня любила… и была ко мне так добра! Она не была уверена в том, что мои родители поженились, но не захотела ничего выяснять, потому что боялась, как бы меня у нее не забрали. Вот так… Вы не знаете Гарсти. А знали бы, сразу бы поняли, какая она хорошая.
Она умерла десять дней тому назад, и я переселилась в Элинггон-хаус — заниматься с девочками. Поэтому я и оказалась в классной комнате. А после… я подождала, пока они все уснули и убежала.
Пауза длилась очень долго. Дженни стояла и ждала, что он решит. Молодой человек понимал: теперь уже все вряд ли кончится тем, что он просто подвезет ее туда, куда она попросит. Он был уверен в этом. Легкое приключение в пути оборачивалось чем-то серьезным. Брови его сдвинулись.
— Куда вы хотите ехать?
— Мне все равно, — не раздумывая ответила Дженни. — Лишь бы подальше отсюда.
— У вас есть деньги?
— О да, почти десять фунтов. Я думала на них устроиться где-нибудь в коттедже и поискать какую-нибудь работу… присматривать за детьми или давать уроки. Я люблю детей.
— Послушайте! — неохотно произнес молодой человек.
Он и сам был удивлен, насколько ему не хотелось это говорить. — Послушайте, а не лучше ли вам вернуться и предпринять более разумные шаги? Раз вы дочь Ричарда Форбса, они будут обязаны вас признать, и это избавит вас от лишних выяснений.
Дженни, вся сразу сжавшись, чуть отпрянула, но потом, собравшись с духом, произнесла:
— Этого я не могу сделать…
— Это почему же?
Дженни судорожно вздохнула.
— Я не могу! — Щеки ее стали темнее — видимо, из-за вспыхнувшего румянца.
— Но это самый разумный выход.
— Не могу я. О, вы не понимаете!
— И не смогу понять, если вы мне не объясните.
— Не могу вернуться потому, что слышала все слова Мэка, а он сказал, что в данной ситуации лучшим выходом будет его женитьба на мне. Так и сказал! А когда его мать решительно заявила: «Нет… нет!» — он засмеялся в ответил: «Уж не думаешь ли ты, что я так рвусь жениться на нашей бедняжке?!» И потом стал говорить такое… противно и повторять. Он сказал, что женится на мне, а про моих родителей они ничего мне не скажут. Если когда-нибудь все станет известно, что, конечно, нежелательно, но все равно уже ничего нельзя будет поделать… «Они не знали», и я не знала… А когда он женится, все это уже не будет иметь значения. И еще он добавил: «Я останусь благородным кузеном, который женился на бедной родственнице, на бездомной бесприданнице, да еще незаконнорожденной».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32