— Кто подслушивает, тот ничего приятного о себе не слышит!— … и Шмерля, который нежно позаботился о моем благополучии, как родитель о своем ребенке, — продолжал Гард, не обратив внимания на слова Карела, а Шмерль плаксивым, но счастливым голосом воскликнул:— Благодарю тебя, Дэвид, за доброе слово! Ты хорошо сказал. А еще лучше сделал, что подслушивал. Только так и можно определить, кто истинный друг, а кто мнимый! — И победоносно посмотрел на Кахиню.— Вот именно, Валери! — подтвердил, улыбаясь, Гард. — Друзья, у меня есть тост. Позволите?— Знаем! — сказал Карел. — Небось за Линду и Магдалину, поскольку нежная любовь к нашим женам — лучшее доказательство любви к нам?— Нет, — поправил Гард, — на этот раз я подниму тост…Но комиссара вновь перебили, и сделал это Честер:— Сначала скажи, как это понимать?— Что именно?— Маскарад, Дэвид. Всю эту мистификацию в стиле пошлых детективных романов.— Дэвид, вероятно, все еще под впечатлением убийства в «закрытой комнате», — предположил Клод Серпино. — Кстати, там действительно воспользовались магнитом? Не забудь рассказать потом, Дэвид, а то мы в полном неведении. А пока что я присоединяюсь к вопросу Фреда.— Хорошо, — серьезно сказал Гард. — Дело, конечно, не в том таинственном убийстве, Клод. Я просто хотел вас слегка позабавить. Надо же как-то разнообразить вашу скучную жизнь!— Меня ответ не устраивает, — заметил Честер. — Не хочешь — не говори, но не делай из нас болванов, Дэвид.— Скажу, но позже, — отрезал Гард. — Друзья, а сейчас позвольте произнести тост… за меня! Не удивляйтесь, именно так, потому что мое присутствие здесь, среди вас — результат счастливого совпадения обстоятельств, благодаря которому вы, вместо того чтобы дружно идти за моим гробом, мирно сидите за этим столом и веселитесь. Итак, мои дорогие друзья, выпьем, черт вас всех побери, за жизнь, за удачу, за справедливость и за не самого худшего детектива в мире!Гард первым и не без удовольствия опрокинул бокал, его примеру последовали все прочие. Минут через десять застолье, так неожиданно прерванное, благополучно покатилось дальше. Все говорили наперебой, голоса слились в общий гул, но вдруг в какой-то момент наступила пауза, одна из тех, которые образуются как бы сами собой, когда что-то осталось недоговоренным или когда иссякла общая тема. В такую минуту обычно прорезывается пошляк, который считает своим долгом провозгласить: «Ну вот, полицейский родился!» Никто, однако, на сей раз ничего не сказал, зато Гард, воспользовавшись паузой, подчеркнуто непринужденно и не повышая голоса, обратился к профессору Рольфу Бейли:— Рол, а все-таки, что за эксперименты ты ведешь?По совершенно непонятной причине вопрос прозвучал с неким подтекстом, и головы всех с интересом и ожиданием повернулись к профессору, на что Гард, вероятно, вовсе не рассчитывал. Рольф Бейли, в свою очередь, выглянул из-за колонны, чтобы увидеть выражение лица вопрошающего, но Гард был непроницаем, хотя всем было очевидно, что его вопрос при всей внешней безобидности таит в себе двойной, а может, и тройной смысл. Помолчав немного, профессор пососал свои сочные губы и с едва уловимым раздражением произнес:— Я не хотел бы об этом, Дэвид. Сейчас. Здесь. Тем более что опыты почему-то приостановили. Надеюсь, временно. И надеюсь, из-за нехватки «живого материала».— Кто приостановил?— Как — кто? Руководство.— Кто именно и когда?— В четверг… Ты меня допрашиваешь, Дэвид?! — вдруг догадался Рольф Бейли. — Или просто интересуешься? — В его тоне уже было плохо скрываемое замешательство, хотя он и пытался выдавить на лице улыбку.— А как ты думаешь сам? — тихо подлил масла в огонь Гард.— Не знаю, не знаю… Потом, Дэвид, — сказал профессор и просительно добавил: — Если можно.— Извини, Рольф, нельзя. Потом будет поздно. Ребята нас поймут. Я даже рад, что мы все в сборе. Так будет легче и тебе и мне. Извини, Рол… В самом деле: весь этот нелепый маскарад… Я не мальчик, и вы давно не дети… Дело куда как серьезно, Рол, ты уж меня извини.Тут нам придется на время прервать повествование и, забежав на несколько часов вперед, парадоксальным образом вернуться назад — в Даулинг, чтобы проследить весь путь, который проделал комиссар Гард с того момента, когда он сел в вертолет, и до того момента, когда, уже в подвальчике «И ты, Брут!», примеривал перед зеркалом лысый парик, усы и шкиперскую бородку, говоря при этом своему старому знакомому Жоржу Ньютону:— Ну как, похож?— Вылитый гарсон, господин комиссар, ну просто вылитый! 22. Дневник с комментариями Ночью, после того как закончилась вечеринка в «Бруте», Фред Честер сидел дома у Дэвида Гарда и внимательно изучал дневниковые записи своего друга, отражающие события четырех минувших дней. «Заготовки будущего отчета, — пояснил Гард, — который я намерен передать министру Воннелу, а копию — президенту, хотя и понимаю всю тщетность моих усилий». Время от времени, отрываясь от текста. Честер откладывал блокнот и задавал Гарду вопросы, на которые тот отвечал с показным выражением лени на лице и нескрываемым удовольствием в голосе: так маститый художник, признанный талант, дает пояснения к своим полотнам, одновременно презирая публику за не подкрепленный пониманием восторг и мысленно благодаря ее за суету и ажиотаж на вернисаже.Комиссар был в махровом халате и шлепанцах на босу ногу. Несколько разомлевший после ванной, он полулежал на диване, мелкими глотками блаженно отхлебывая любимый стерфорд прямо из четырехгранной бутылки и поглядывая на экран телевизора, где молодое и нежное создание при выключенном звуке что-то пело, весьма грациозно передвигаясь по сцене и демонстрируя незаурядную пластику. Песня была, судя по бурной реакции зала, шлягерная: молодые люди вскакивали с мест, хлопали в ладоши, свистели, засунув чуть не всю пятерню в рот, и бесновались, но в квартире стояла благопристойная тишина. «Будет тебе издеваться над певицей, — сказал Честер. — Дай звук». — «Ни за что! — возразил Гард. — Так интереснее… Право, содержание этих шлягеров столь убого, что уж лучше не слышать слов вовсе. Я думаю, дорогой Фред, что именно по этой причине иностранные исполнители нравятся нам больше отечественных: они не выглядят такими идиотами, ибо поют на непонятном нам языке. Ты не согласен со мной?» Честер промолчал, внутренне признав правоту друга, и вновь углубился в чтение дневника:«… По прибытии в Даулинг нам удалось вычленить людей Дорона и сесть им на хвост. К восемнадцати сорока пяти наши группы были задействованы, а одна, состоящая из четырех человек и возглавляемая сержантом Мартенсом, оставлена мной в резерве…»— Дэвид, что значит «удалось вычленить»? — спросил Честер.— Вычленить — значит установить. Мы имели их фотографии, сделанные — помнишь? — Таратурой, когда они побывали у Дорона в кабинете. Вспомнил? Ну вот. В городе всего три приличных отеля, я подумал, что генерал поселил их всех вместе, в каком-то одном отеле, чтобы на крайний случай иметь все силы в сборе. И как только мы установили личность одного, по ней вскоре вышли на остальных… Это все, Фред, элементарное дело. Азбука сыскной работы. Читай дальше…«… К двадцати одному часу мы утратили двоих из шести (?) бывших клиентов „Фирмы Приключений“, а именно Филиппа Леруа и Мишеля Асани. Их трупы удалось идентифицировать с помощью привлеченных к работе людей Гауснера и Фреза…»— Филипп Леруа?! В Даулинге?! А как же тот, который был обнаружен с отрезанными кистями рук? Ну, записку от которого получил Ивон Фрез?— Ты прав, записка действительно была от Леруа, он так и подписался. И потом мы обнаружили его в Даулинге. А кто был с отрезанными кистями рук, я до сих пор не знаю…— Как же погиб Леруа?— В автомобильной катастрофе, — сказал Гард. — А Мишель Асани повесился у себя дома в ванной комнате. Конечно, со следами насилия: синяки на руках и на теле. Не хотел, наверное. Странгуляционная борозда была не ярко выражена, мы шли по следам этих типов и были на месте через пять минут, вынули Асани из петли, и он умер у нас на руках из-за необратимых изменений в мозгу и в легких, так и не приходя в сознание… И у него и у Леруа пальцы рук оперированы… Очень все глупо получилось.— Куда уж глупее! — подтвердил Честер. — Идти след в след и опоздать на минуты!— Увы, мы воспользовались твоим предложением, помнишь? Тот шахматист, который хотел обыграть Ласкера, повторяя его ходы. Так вот, ни одной партии он не выиграл, да будет тебе известно. Мы нашли конец заметки, там было сказано почему: потому, что он опаздывал ровно на один ход, которого ему не хватало для выигрыша, но было вполне достаточно для того, чтобы проигрывать. Тебе ясно, Фред? С нами получалось то же самое. Тот, кто отстает на ход, безнадежно проигрывает. Это закон. Надо опережать! И вот их осталось четверо, если не трое…«… Ночью, опередив людей Дорона, мы вышли на Билла Райта, но вновь потеряли его по собственной оплошности. Райт был убит в аптеке, принадлежащей некоему Жаку Бантье, торговцу наркотиками…»— Здесь слишком лаконично, — сказал Честер. — Кем убит? Почему? Тем более, если вам удалось обнаружить его раньше Дорона?— Я недооценил генерала, — ответил Гард. — И переоценил своих временных союзников, людей Фреза и Гауснера. Понимаешь, в группе, работающей против Райта, а если выразиться точнее, то «за» него, были два моих человека и один Гауснера, некий Рафаэль. То ли имя, то ли фамилия, то ли кличка — до сих пор не знаю. Собственно, этот Рафаэль и нашел Райта, и нашел довольно логично: Билл Райт был у них «специалистом» по наркотикам, и Рафаэль предположил, что, даже изменив обличье, он не изменит ремеслу и старым привычкам жить богато и расточительно. Это было попаданием в точку. Рафаэль связался с Христофором Гауснером и получил разрешение выйти на связь с аптекарем Жаком Бантье — он у них, как бы лучше выразится, резидент в Даулинге по наркотикам.— Они рискнули открыть тебе этого человека?! — воскликнул Честер.— В том-то и дело, что рискнули, и я поверил! Клюнул на удочку, развесил уши, никак не подстраховав операцию. Мне бы засомневаться! Впрочем, какое-то чутье, потому что внешних причин и оснований у меня решительно не было, все же заставило меня ввести в группу захвата сержанта Мартенса и к тому же самому возглавить операцию. Причем, если бы не Мартенс, эту историю тебе рассказывал бы сегодня инспектор Таратура со слов «очевидцев», а я вместо вечеринки попал бы в тот гроб, о котором говорил во время тоста, и ты бы шел за мной, делая вид, что не переживешь такую потерю.— Ты перестал реально мыслить, Дэвид, — сказал Фред. — Типичная старческая сентиментальность.— Ничего себе! Хороши сантименты, когда в тебя целят из пистолета, но выстрел друга звучит на мгновение раньше, чем выстрел врага! Другое дело, я несколько преувеличил твое возможное горе, но и это не сентиментальность, а всего лишь комплимент в адрес старого товарища.— Хорошо. Извини. Я слушаю. Итак, вы отправились, по-видимому, к аптекарю?— Да. Это было ночью, уже под утро. Нас было трое: Мартенс, Рафаэль и я.— А Таратура?— У него было другое задание, но об этом позже. Там все написано. — Гард кивнул на блокнот с дневниковой записью.— А что в аптеке?— Этот Жак Бантье оказался человеком неправдоподобной полноты, причем самое удивительное состояло в том, что он был толст не как все нормальные толстяки, а в… высоту! Ты можешь это представить?— Имеет отношение к делу?— Ровно никакого! В отчете Воннелу и президенту Кейсону я об этом, конечно, не помяну ни единым словом, но ведь ты, кажется, литератор… Ладно, черт с тобой, как всем страстным любителям детективов, тебе подавай голый сюжет! На! Мы явились ночью в аптеку, и в ответ на звонок колокольчика при входе Бантье открыл нам дверь. Вид его был, разумеется, недовольный, особенно когда Рафаэль сказал: «Привет от Поля», — по-видимому, их пароль. Короче, аптекарь пропустил нас в небольшую комнату без окон, расположенную позади прилавка, заняв собою чуть ли не одну ее треть, а остальное оставив нам. В глазах его было тем не менее подозрение, но пароль есть пароль. Он сказал: «Груз будет только утром, придется вам подождать до первого завтрака».Тогда Рафаэль ответил, что нас интересует не «груз», а Билл Райт. Тут уж Бантье совсем разозлился, но Рафаэль произнес слова второго пароля, позволяющего, вероятно, перейти на более высокий уровень доверительности. Он сказал: «У хозяина вода в коленке, нужно подлечить». На это Бантье заметил, что ему плевать и на воду в коленке, и на Билла Райта, и на «хозяина», и если угодно, он отдаст все на свете, только чтобы его не будили среди ночи и не мешали спать. С этими словами он вывел нас из комнаты и повел по коридору, что-то ворча себе под нос, пока перед нами не возникла дверь, обитая железными листами, как будто это была дверь в бункер. Бантье постучал условным сигналом, но вместо двери открылся «глазок». «Билл, — сказал аптекарь, — к тебе, по твою душу!» — «Кто и от кого?» — спросил из-за двери мужской голос. Тебя устраивает, как я рассказываю, Фред? Ты этого хотел?— Продолжай, Дэвид.— Бантье ответил: «От „хозяина“, а кто — не знаю, хотя „документы“ в порядке. Сам посмотри». Человек за дверью, а это был Райт, у меня уже слюни текли по подбородку, увидел в «глазок», вероятно, Рафаэля, и сказал: «Это ты, Раф?» — "Я", — ответил Рафаэль. «В чем дело?» — «Хозяин передает, что тебе грозит опасность, и если ты хочешь жить, доверься мне и этим людям, которые пришли со мной». — «Какая опасность?» — спросил Райт, и я виню себя, потому что осторожность гангстера не передалась мне, хотя бы частично, ведь он нутром своим ощущал подвох, я же продолжал хлопать ушами. Билл Райт лучше меня знал мир, в котором ему оставалось жить не более минуты. «Ладно, — сказал он после секундного колебания. — Сейчас оденусь». Через минуту послышался лязг отодвигаемых засовов, и дверь отворилась. Я увидел относительно молодого человека, лет тридцати пяти, с лицом, как бы тебе сказать, «чужим». Понимаешь, к его атлетической фигуре, мощным рукам, сильному голосу шло совсем другое лицо, более мужественное, высеченное, как говорят в таких случаях, топором, а не женственное, какое предстало передо мной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38