Был он на две головы выше, но слушал согнувшись, положив на стол жилистые руки.— Вот теперь познакомимся, так сказать, очно, — говорил военный. — Я ведь вас, Пётр Дмитриевич, знаю довольно давно — с тех пор, как вы написали нам это заявление, — и вынул листок, вырванный из тетрадки.— Целый год прошёл, — вздохнул собеседник.— Что ж, скоро сказка сказывается — не скоро дело делается, — пошутил майор. — Тем более, что дело, за которое вы готовы взяться, — особое, не на один день. И всей опасности его себе не представляете.— Представляю, чего там…— отозвался гость, и желваки на его лице слегка заиграли. — Я готов на все, я не боюсь…— Нет, дорогой, позвольте, мне знать лучше. Даже опытный разведчик не всегда предугадает развитие событий, в гуще которых он невольно может оказаться. Ну, а вы — тем более. Так что насчёт драки — придётся обождать. Он помолчал и вдруг поднял голову:— Послушайте… Ничего особенного не слышите?За окном шелестел дождь, доносился перестук колёс на станционных стрелках, из соседнего дома слышались «Брызги шампанского».— Ничего особенного.— Вот именно. Все нынче происходит в тишине. В так называемой тишине. А мы обязаны слушать тишину, знать, что за ней скрывается. Чтобы знать, откуда угрожает опасность и какая она, эта опасность. Вы пишете, товарищ Микулец: «Хочу быть полезным в борьбе нашего народа против фашизма, хочу активно действовать…» А ведь действовать можно и нужно по-разному. Слушать, видеть, сопоставлять факты — это тоже действие, причём для нас не менее важное, чем то, которым до этого занимались вы и чем занимаются ваши земляки, распространяя листовки, организуя забастовки…— Я — лесоруб и бокораш Плотогон

, умею рисковать. Да и Карпаты знаю…— Все пригодится, не волнуйтесь… Вот что… через границу переходят сотни закарпатцев, спасающихся от террора фашистов. Если уж нависнет над вами опасность… в общем, старайтесь «одеваться» под таких перебежчиков. Многие просто напуганы, боятся жандармов и полицаев, как огня. И вам нужно быть таким «пугливым». Поняли меня?— Всё ясно…— Ещё раз запомните: я — майор Гусев. Для пропуска на нашей пограничной заставе вам достаточно сказать: «Доставьте к майору Гусеву». Придумали для себя псевдоним?— Охотник. Подойдёт?— Вполне.Майор поднялся из-за стола, поправил очки и как-то по-отцовски взглянул поверх стёкол на высокого парня, стоявшего перед ним:— Что же, хороших вам трофеев, товарищ Охотник. Ни пуха, ни пера…Непроглядной ночью Пётр Микулец, плотогон из Буштины, коммунист, уехавший в 1937 году в Советский Союз, возвратился в родной край. Ему не понадобился проводник: у Микульца были на перевале свои излюбленные тропы.В небольшом посёлке лесорубов и бокарашей люди знали друг о друге все. Уходил сосед в горы — не спрашивали, куда, не интересовались — зачем. Уходит — значит, надо. Куда там надолго отлучился из дому сын старого Микульца — тоже не очень занимало. Может, он подался на заработки в Сольнок, в этот венгерский городок, где перегружали соль из Закарпатья и где можно было, по слухам, заработать. А может, ещё дальше — за Дунай. Пора было парню обзавестись собственным хозяйством, — считали соседи. И, когда как-то утром во дворе Микульцев увидели Петра, разбиравшего старый велосипед, тоже не очень удивились: вернулся — и ладно.Понимали, почему отсиживается дома, не мозолит жандармам глаза. Был раньше забастовщиком, и на демонстрациях его видели не раз. А тут и случайных людей похватали — только за то, что в Хусте читали на стенах листовки, а уж с такими, как Петро, у жандармов особые счёты.В общем, необщительность молодого Микульпа была вполне понятной.С неделю Пётр перегружал лес на речном причале. Работа была сдельная, давала возможность присматриваться к грузчикам, прислушиваться к их разговорам да подыскивать нужных людей. По коротким репликам он понял, что с солдатской службы возвратился Микола Рущак — водили когда-то бокоры по Теребле, надёжным плотогоном был земляк, на крутых поворотах знал, как держать весло…В сумерках сел на велосипед, отправился к Миколе.Тот встретил гостя спокойно, словно ждал его прихода. Выпили сливовицы, вспомнили, как однажды опрокинулся их плот, и спаслись они, благодаря счастливому случаю: на реке застрял здоровенный выверт, под ним и укрылись от брёвен-снарядов…— Ну, давай, выкладывай, Петро, с чем пожаловал? Не про ветровал ведь вспоминать, — сказал вдруг Микола.— Всякие ветровалы бывали…Они переглянулись и засмеялись. Микульцу все больше импонировал сдержанный хозяин. Прекрасно ведь знает, с кем имеет дело, демонстрацию, которую в тридцать шестом году организовали коммунисты, тоже, пожалуй, помнит, и его, Микульца, с флагом, и митинг на перекрёстке, когда он, Микулец, ловко осадил фирмана, обещавшего лесорубам золотые горы. Л молчит, выжидает…— Подбираю смелых людей, Микола. Для большого дела. Опасного дела. — И Микулец начал объяснять.По мере того, как он говорил, красивое тонкое лицо Рущака покрывалось пятнами, глаза его влажно заблестели. Он встал, отвернулся к окну. Микулец сделал паузу. Рущак повернулся, губы его дрожали от волнения:— Петро, дорогой! Ты не понимаешь, как я ждал этой встречи. Думал, ты предложишь что-нибудь обычное — скажем, насчёт листовок. А такое дело! Да ведь я мечтал, понимаешь, мечтал. Да и Юрко, Иван…И Рущак поведал об их «солдатской тройке». Сказал, что «кашевара» надо переправить в Советский Союз, иначе тут чахотка одолеет. Что ищут они связь…— Выходит, нашли мы друг друга не случайно, — заметил Микулец. — Надо теперь думать насчёт группы. Но должен заметить: наша работа тайная, требует полнейшей конспирации, а ты слишком «светишься». Я вот сразу услыхал, что Рущак зачастил в Хуст. А если сопоставить твои хустские поездки с появлением листовок — понимаешь?— Ты меня недооцениваешь, — усмехнулся Рущак. — И я, дружок, не тупым топором тёсан. У меня в Хусте — девушка. Серьёзно. Не веришь? А если скажу, что женюсь на днях, — поверишь? Пока гулял, сватался — и дело с Гичкой делали…— Молодец, — обрадовался Пётр, — положил на лопатки. А знаешь, это здорово, что ты свадьбу надумал гулять… Что за девушка?— Сирота, зовут Христиной. Взял её к себе богатый дядюшка. Он приехал с женой из Америки и напротив станции купил особняк. Хозяева бездетные, старые — вот племянница для них и за служанку.— А особняк большой? — задумчиво спросил Микулец, вынимая из пачки новую сигарету.— Ничего, порядочный. Под железом. Ты это к чему?— Да так, — неопределённо ответил Микулец. — Послушай, а на свадьбе много будет из твоих друзей?— Понимаю, — ответил Микола. — Свадьбу сыграем скромную — откуда взять деньги? Но там ты увидишься с Иваном Канюком. Подходящий момент познакомиться.Стилизованный особняк — с башенками, витражными верандами в Хусте, на улице Сечени, действительно принадлежал довольно состоятельным мещанам. В хозяйстве нужны были здоровые руки. И старики невольно согласились принять в свой дом и мужа служанки. Конечно, они даже не подозревали, что этот простой с виду молодой человек, который день-деньской возится во дворе, будет связан с советской разведкой,, и что комнатка флигеля, отведённая для молодожёнов, станет явочной квартирой разведывательной группы…Как договорились, на свадьбе Микулец присмотрелся к другу Рущака — Ивану Канюку. А через день с ним встретился на его квартире — у Юрия Сюча. Выслушав Микульца, Канюк нетерпеливо зашагал из угла в угол:— Видим же здесь все: готовятся, гады, вместе с немцами напасть на Россию. Для этого и нужно было им захватить Закарпатье. Одними листовками, действительно, не очень поможешь!…Поздно вечером Микулец вышел из дома на улице Млинной, где проживал Сюч, запетлял переулками. Постучался к Рущаку во флигель. Поделился своими впечатлениями:— Что ж, парень подходящий. Правда, горяч больно, ненависти у него к фашистам хватит на двоих. Зато цепкий и сообразительный. Займись им активнее. К вообще, учти — руководить группой непосредственно на месте придётся тебе: я буду приходить к вам из-за перевала только в крайних случаях. С первыми разведданными отправишься через границу сам: надо увидеться с майором, получить инструкции… ЯВОР И ДРУГИЕ Место действия — село Колочава. ВремяЇутро 6 декабря 1939 года.Тёмно-зелёные ели врезаются в белоснежные склоны. Густо поскрипывает снег под ногами редких прохожих. Снизу, из долины, тяжело вздыхая на подъёме, ползёт видавший виды грузовик.У мостика через Тереблю из кузова, заставленного ящиками, легко соскочил молодой человек — в мохнатом серяке Куртке из домотканой шерсти, сермяге.

и коротких мягких сапогах. Запрыгал, согреваясь. Из кабины вылез другой пассажир. Коричневое ворсистое пальто и такая же шляпа в придачу к жёлтым крагам выдавали в нём столичного чиновника либо коммерсанта. Прижимая портфель, он участливо спросил своего попутчика:— Что, замёрз, Микола?— Как сосулька! Хоть на ёлку цепляй…Из-за угла внезапно показался жандармский патруль. Впереди вышагивал тонконогий усач.Прищурился на двух пассажиров: густобровые, смуглые, они чем-то очень похожи друг на друга. Хотя этот, с портфелем, повыше и уже в плечах, да и лицо не такое скуластое, как у его спутника…— Ваши документы!Человек в пальто с готовностью полез в карман и протянул личное удостоверение:— Канюк Иван…— то есть, прошу прощения — Янош, Канюк Янош… А это…— он небрежно кивнул в сторону спутника, — это мой секретарь, Рущак Миклош — из посёлка Буштины.Потом, назвав фамилию Миколиного хозяина-тестя, начал объяснять, что действует от имени старого «американтоша», решившего пустить капиталы на торговлю лесом…Тистгеетэш Фельдфебель (венг.).

внимательно посмотрел документы. Возвращая, заметил:— И праздновать некогда?В тот день римо-католики отмечали праздник святого Николая, а официально — именины Хорти.— Заказчики торопят, — Канюк развёл руками. — Приходится и в праздники не забывать о деле.— А в портфеле все есть для закупок? — подмигнул жандарм.— Иначе нельзя, — с готовностью поддакнул Канюк, извлекая плоскую бутылку сливовицы.Знакомство с жандармами закончилось только под вечер — в буфете. Прислуживала им Анночка, которая тоже работала в подполье. Канюк тайком поговорил с ней и о своём задании:— Товарища надо перевести на ту сторону. Кто бы мог помочь?Анночка, казалось, знала все. Прищурив глаз, ответила:— Кто, как не лесник Василь Яцко? Человек отчаянный, бесстрашный. Да и опытный. На него можно положиться.— Где его найти?— В Синевирской Поляне.…Утром тистгеетэш вспомнил, как отмечали именины регента, и, облизав сухие губы, крикнул в сени:— Пишта!Хмель постепенно испарился из его головы, и фельдфебель стал соображать, что же всё-таки вчера его озадачило. Какие-то странные были эти двое. Да, да, у коммерсанта слишком толстые, узловатые пальцы. Как у лесоруба. Впрочем, все они тут кормятся лесом… Да, но почему же второй — его работник, а держался так независимо? Чем-то они похожи друг на друга. Чем? Пожалуй, глазами: дерзкие, любопытные… Ничего не боятся.Тистгеетэш, лёжа на топчане, приподнимает голову и зовёт погромче:— Пишта, свинская ты рожа!Заспанный жандарм застёгивает мундир и нехотя входит к нему:— Слушаюсь!— Где те… свинские рожи? — других слов фельдфебель теперь не подберёт. — Ну, те, которые вчера нас спаивали… Помнишь?— Они уехали. Так что сливовица приказала плакать, тистгеетэшур.— Дурак! Оба уехали?— Так точно, лично проводил…В то же утро Канюк с Рущаком наняли в Колочаве санную упряжку. Дорога была чудной — отдаваясь эхом в тихом заснеженном бору, радостно заливались на конях колокольчики. К обеду разведчики уже остановились у ворот Яцко.Хозяин не спрашивал удостоверений — попросил зайти в хату. Но за разговором посматривал в глаза изучающе. Казалось, он думает о чём-то своём — и, сообразив что-то, вышел в сени, оттуда — во двор. Там отцепил собаку, пробурчал: «Погуляй, Чуря, погуляй…»Канюк заметил, что Яцко чего-то опасается. По хозяин, войдя в дом, объяснил им сам:— Решил спустить с привязи собаку, чтобы нам не мешали…Разговор, однако, не выходил за рамки лесозаготовок. Канюк достал бумаги. Сделав фиктивный договор, направились погостить и к старосте. Тот заверил бумаги печатью. С тем возвратились к леснику.— Может, снова отвязать собаку? — намекнул Канюк.— У меня нюх лучше…— ответил Яцко с лукавинкой в глазах и. выдержав паузу, добавил смелее:—Я жандармов за три горы чую.Канюк неожиданно взял его за плечи.— У нас, Василь, ещё одна просьба. Убедительная просьба… Вы как лесник можете помочь……Слева, окольцованное поясом смерек, осталось молчаливое «Морское око». Пушистые белые подушки, свисая на ветвях, манили к себе красавицу луну. Но она тихонько плыла в небе.Бесплотными тенями скользили между елей двое. Они вышли к валунам, за которыми открылась полонина. Рущак замедлил шаг. Яцко поднял руку, дотянулся до его плеча — был лесник невысоким, сухощавым, лёгким, как высушенное под колыбу Шалаш.

дерево. Не переводя дыхания, словно и не было в дороге крутого подъёма, тихонько сказал:— Ну, подыши, подыши… И погляди на эту красоту, да только отсюда. Красота полонины — она сейчас для нас самая коварная. Она — как капкан: с той стороны — пост. Когда луна вон за то седло зайдёт — тогда двинемся дальше.— Так темно же станет, — заметил Рущак.— А мне чем темнее, тем лучше. Переждём в колыбе…Осторожно подошли к заброшенному шалашу и залезли внутрь… Но не успел Микола вздремнуть, как лесник заговорил:— Пора! Хорошего ходу ещё на час, не больше. Пойдём верхней дорогой через Кабаний клык — знаешь, небось, такую скалу, если ты лес валил в этих горах. Низом оно быстрее, да не совсем удобно: чистили мы как-то под овечий загончик поляну — заметил: у потока венгерские солдаты складывали кирпич. А вдруг — новый пост?Пошли к той скале. К счастью, снег был неглубокий, мягкий — под ногами слышался только тихий шорох. Теперь Рущак ступал позади. Завидовал в душе леснику:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25