— Ну ты даёшь, это же наш кандидат в губернаторы!
— И ещё в новостях работаешь, не стыдно? Гаврилину было абсолютно не стыдно, он знал, что коллеги его любили не за знание фактуры, а за хорошую картинку и ещё — за доброту, потому что, как все пофигисты, Ромка был добр. В общем-то многих в команде службы информации можно было назвать и странными, и чудиками, но ребята любили друг друга такими, какие есть. Ведь понятно, что на городском телевидении только единицы работают из честолюбия, про деньги говорить смешно (журналисты — народ небогатый), головокружительную карьеру здесь сделать сложно. А работают люди из странной и порой фанатичной любви к профессии, мирясь с техническими неполадками, перегрузками и прочими прелестями репортёрского бытия. И потому друг к другу относятся хорошо.
— Ребята, а сообщение когда появилось? — включилась в беседу Шура Потапова, доставая из сумочки пачку «Честерфилда».
— Рано-рано утром, — ответил Шамин. Витя, который вечно был без собственных сигарет и вечно стрелял у товарищей, сначала потянулся за «Честерфилдом», прикурил и только потом обстоятельно рассказал коллегам о пришедшей информации. Она появилась ещё до восьми, и не с официальной сводкой, не из пресс-центра УВД (пресс-центр в такое время ещё спит), а появился курьер из управления и принёс бумагу от самого Берегового, на фирменном бланке, но с личным текстом. Сначала обращение, мол, ребята, помогите, срочно поставьте в ближайший выпуск, а к нему прилагается фотография Саши Снегирёва и текст. Дело, как пояснил Витька, конечно же тёмное, понятно, что здесь политика замешана, понятно, что с целью ограбления, хотя фиг его знает, но момент уж больно удачный выбран. Тут ещё туман по поводу самого Снегирёва — он же, по идее, сам выступить мог, но он не выступил, а у курьера что спросишь. И ещё понятно, что расследование пойдёт сразу параллельно — и органами, и частным образом ну как всегда в таких делах. И награда обещана немаленькая — пятьдесят тысяч баксов.
Естественно, за ребёнка ничего не жалко, тут уже ни о каких баксах думать невозможно. В общем, сейчас начнётся шум, и на поиски мальчика бросятся все кому не день — и любители, и профессионалы.
— Ребята, а может, и нам стоит попробовать? Реплику возникшего Рябова восприняли со смехом: ещё бы, он даже по поводу рождения сына зад от стула не оторвал, отправил Егора за шампанским для редакции. И туда же — сыщик.
— Нет, я серьёзно. Пятьдесят штук баксов — хороший стимул.
— А говорит, что плохой!..
— Бросьте вы…
— Ну да, конечно, чем мы хуже ментов, у нас оснащение ещё даже получше — рация, машин больше.
— И мозги у нас наверняка не слабее.
— Ха! Особенно у Гаврилина…
— Ну вот, чуть что — опять Гаврилин!
— Действительно, чего вы привязались к человеку…
Новостийщики стали с жаром обсуждать возможность поимки преступников или хотя бы вычисления места, где теоретически мог быть спрятан Саша Снегирёв.
— Пятьдесят тысяч — деньги огромные, так, может, попробовать сообща?
Шура участвовала в обсуждении вместе со всеми, не соглашаясь мысленно только с проектом действовать сообща. «Вот было бы здорово все расследовать самой и утереть Лешке нос», — совершенно по-детски мечтала она…
— Шура, прости, тебя можно на секундочку?
Корреспондент по культуре Семкин не принимал участия в общем обсуждении, но это традиционно: он, как правило, всегда молчал, а если что-то и произносил на редакционных сабантуйчиках, например предлагал выпить «рюмку чая», то редкие слова казались правильными и умными. Ещё бы — человек с таким стажем и опытом, старше всех почти в два раза.
Про Семкина знали, что он работал и на Дальнем Востоке, и на Сахалине, и по молодости вроде бы прозой баловался, романы писал, потом развёлся, приехал в северную столицу к другу, да так и остался — работать репортёром на ТВ.
Неплохо, кстати, работал, без сбоев и без проколов. Но все это? знали недостоверно, пользуясь косвенными источникам — кто-то когда-то эту фамилию слышал, знакомая знакомых с ним была в экспедиции. Сам Семкин ни о своём журналистском прошлом, ни о личной жизни никогда не рассказывал.
Так вот, этот странный Семкин отозвал Шуру Потапову на несколько ступенек ниже и предложил ей познакомиться с одним замечательным сыщиком, чтобы вместе поискать мальчика.
— Шура, я знаю, что вас это заинтересует более других наших коллег, поскольку у вас интерес и несколько личный…
— В каком смысле?
— Я имею в виду вашего друга Алексея… Шура слегка покраснела.
— Так вот, мой товарищ, он человек очень серьёзный. Он обладает такой базой данных, которой нет у многих оперативников, поскольку он работает частным образом. Конечно, это человек моих лет, он не супермен, вроде вашего Николаева…
— И когда? Когда вы сможете меня с ним познакомить?
Семкин сосредоточенно посмотрел на окурок в углу лестницы.
— Да хоть сейчас. У меня сегодня тем никаких нет, я утром сдал вчерашнюю премьеру, вы знаете. А вы, если можете, отпроситесь у своего редактора или у Рябова — он передаст редактору, и поедем. Поедем?
* * *
Через пятнадцать минут Потапова и Семкин уже выходили из здания редакции. Шура с Рябовым передала записку своему начальнику, в которой красноречиво описала, как у неё внезапно разболелся живот и ей просто необходимо немедленно покинуть рабочее место.
По дороге к троллейбусной остановке Шура отметила, что теперь этот знакомый путь для неё ясен и отчётлив, она видит не только несущиеся машины и людей, но и понимает, как здорово на улице — редкое для Питера безветрие, приятная сыроватая прохлада, в общем, день замечательный.
Тоска у Потаповой быстро сменилась жаждой кипучей деятельности. Слегка грызла совесть мысль, что она, даже не предупредив, бросила Дору на произвол судьбы и девушке нечем будет заняться в отсутствие наставницы. Но с другой стороны, Дора — девушка взрослая, должна быть самостоятельной. Покрутится около кого-нибудь другого, посидит на выпуске, в монтажке. Ей будет чем заняться…
Глава 5
ЧАСТНЫЕ СЫЩИКИ
(продолжение)
Проехав несколько остановок на троллейбусе, коллеги направились к обычному питерскому дому — жёлтому, обшарпанному, с несколькими проходами и сквозным двором. Лестница пахла котами, около обитой дерматином двери — штук пятнадцать кнопок звонков с прикреплёнными к ним бумажками с фамилиями.
Коммуналка…
Семкин уверенно нажал на звонок, и Шура почти сразу же услышала в коридоре торопливые шаги. Дверь распахнулась.
— Приветствую, друзья, приветствую, — улыбался журналистам круглый, как колобок, хозяин седьмой комнаты, ещё более пожилой, чем Семкин, и наверняка гораздо более общительный.
Юра — так звали детектива — сочетал в себе черты, часто несочетаемые, а потому представляющие забавный коктейль. Речь его была напичкана набором из дворянских и тусовочно-молодёжных словечек, он легко мог бы говорить и с аристократами, и с уголовниками. Юра носил костюм с галстуком, правда, возраст и свежесть их определить было трудно. Юра производил впечатление человека наблюдательного, многозначительного и вместе с тем внезапно разражался приступами болтливости. Он, наконец, держался гоголем и франтом, а обстановка в его комнате была, мягко говоря…
Шура огляделась — высокие потолки и ржавые подтёки на старой побелке, лепнина вокруг тяжёлой хрустальной люстры, совершенно невыразимый ядовито-зелёный диванчик с торчащими нитками и поролоном. Из мебели кроме дивана — тяжёлый письменный стол, тоже весьма почтённого возраста и наверняка много переживший, одна табуретка и три стула. Самый прочный стул предложили даме.
— А я знал, я знал, что ко мне непременно сегодня обратятся. Это как всегда — когда какая-то мелочёвка, один рэкетир другого завалил в пивной, тогда Юрий Владимирович тоже может отдыхать, ему этим заниматься не обязательно, а сегодня солидное дело, я понимаю, и девушка озабочена. А ты, мой друг, поухаживай за девушкой, пожалуйста, сними с неё плащик, у меня и вешалочка есть за дверью, я пока схожу поставлю чай — и мы потолкуем.
Шура обнаружила под диваном ещё один предмет — красный телефон.
Странно, почему он прячет аппарат под диваном? Если бы не необходимость проверить целость чулок, Шура его бы и не заметила.
Пока грелся чайник, старые приятели говорили о вещах, наверняка друг другу интересных, но малопонятных Потаповой. Чтобы не мешать, Шура подошла к окну и стала наблюдать за жизнью двора.
Тихо. Одна облезлая кошка с бантиком на хвосте крутилась волчком возле песочной горы, да мальчишка лет четырех мотал нервы то ли няне, то ли бабушке стоял у неё над душой и канючил. Бабушка пыталась игнорировать нытика, но он был упорен.
Шура вдруг вспомнила, что давным-давно, вот в таком же, как у этого пацана, розовом возрасте, она не могла понять смысл выражения «пойти по карте».
Где-то услышала, не поняла и была абсолютно очарована. Потому что поняла это выражение не в переносном смысле, а буквально — ей казалось, что в мире должна существовать некая карта, по которой если пойти — на самом деле пойти: встать на расстеленную бумагу ногами, закрыть глаза и пошагать, — то мир нарисованный может стать реальным и осязаемым, и то, чего ещё минуту назад не существовало, появится благодаря грамотно начерченному маршруту на волшебной карте.
Девушка оглянулась на сидящих в комнате:
— А вы знаете, какая нам нужна помощь? Юра сделал очень многозначительное лицо.
— Пропал мальчик. Или его похитили. Конечно, похитили, сам по себе мальчик пропасть не мог. Тем более такой. Он сын… — Шура сделала паузу. — Того самого Снегирёва. Кандидата в губернаторы…
Юра наклонил голову и очень важно помолчал. Затем он стал суетливо собираться, как будто и не предлагал только что гостям пить чай, лихорадочно выворачивать рукава и надевать плащ бывшего кофейного цвета, пыхтя, зашнуровывать ботинки.
— Пойдёмте, друзья, пойдёмте скорее, — торопил гостей сыщик.
Троица очень быстро сбежала с лестницы во двор, затем в соседний двор, затем через два дома через дорогу, затем — на остановку троллейбуса…
* * *
Через некоторое время Юра сообщил коллегам, что ему необходимо позвонить. Звонил из автомата, коротко отдавал кому-то приказы.
Странно, думала Шура Потапова, В доме есть телефон, а он звонит черт-те откуда, неужели ради конспирации? Да кому нужен такой телефон?! И тут же мысленно одёрнула себя: много ты понимаешь. Не разбираешься — слушай старших.
— Знаете, сударыня, — вдруг стал хвастаться вспотевший от пробежки Юра, — что главная ценность в нашей, да и в вашей, естественно, тоже профессии — это информация?.. Эксклюзивная информация. База данных, которая принадлежит одному тебе. И она, — он постучал себя согнутым пальцем по лысине, — ни в каких сводках, ни в каких отчётах, ни в каких компьютерах. Она только здесь, и ею обладаю я один. Конечно, я не супермен, на вас, молодых, производят впечатление супермены, которые умеют махать ногами около чужого носа и пускать пыль в глаза, но, поверьте, ни один из них — нынешних, молодых — не имеет такой обширной базы данных обо всех, я повторяю по слогам, обо всех слоях на-ше-го пи-тёр-ского об-щес-тва. Вы меня понимаете?
Говорил он почти те же слова, что и Семкин в редакции. Семкин уважительно слушал друга и кивал. Шура, честно говоря, не совсем прониклась, но тоже уважительно покивала. Жалко, что ли?
До станции метро «Садовая», что в самом центре, троица почему-то добиралась «козьими тропами». Долго петляли, как будто запутывали следы, пробирались дворами, ехали по одной остановке.
У метро Юра подошёл к женщине, торгующей гвоздиками из эмалированного ведра. Поскольку Семкина и Шуру он оставил в сторонке, то разговор с женщиной они слышать не могли. Издалека же эта сцена очень напоминала кадры из фильма «Место встречи изменить нельзя», когда интеллигентный Шарапов играет блатного и встречается с лже-Аней, держа под мышкой журнал «Огонёк».
— Поедем, друзья, домой — ждать звонка. Шурочка, у вас не найдётся пятнадцати рублей — сударыне нужен, так сказать, гонорар, ничего не делается бесплатно, как вы понимаете…
— Ах да, извините, конечно! — Шура торопливо достала из кошелька два червонца. — Нормально? А что она сказала?
— Сейчас, минутку… Так о чем вы? Что она сказала, что сказала…
Милая Шурочка, предоставьте эти недостойные вас мелочи обсуждать мне с самим собой. Вы меня сопровождаете в столь благородном походе, и это уже замечательно, это уже помощь. Какая, вы говорите, нас ждёт всех награда?
* * *
Домой добрались уже обычным путём. Наконец-то попили чай — из гранёных стаканов в подстаканниках, очень похожих на железнодорожные.
Когда позвонили, Юра сказал в трубку малопонятное:
— Папитату. Сейчас будем. Все в сборе?
И снова поехали на Садовую.
Из двора полуразрушенного дома им выбежал навстречу грязный-прегрязный мальчишка в кепке Ильича, махнул рукой и повернул обратно. Троица последовала за ним. Поскольку пришлось спускаться в подвал, Шура немного пожалела, что надела сегодня светлый плащ: во-первых, «гольф» его утром забрызгал грязью, во-вторых, невозможно по этой лестнице спуститься так, чтобы ничего не задеть.
Подвал был тоже самый что ни на есть классический-с капающими трубами, ящиками с пустой пыльной стеклотарой, обрывками полиэтиленовых пакетов, запахом гнили и прочими прелестями бомжового быта.
Мальчика звали экзотично — Папитату, но не потому, что его папой был африканец (кто его папа, не знала даже мама), а потому, что вследствие плохих зубов и трудного детства он говорил так ужасно неразборчиво, что понимать его могли только натренированные. В раннем детстве он играл с мамкой и разными папками в карты, и каждый раз была ставка — пятак. Игры были единственным семейным удовольствием, поэтому, когда взрослые появлялись на пороге, пацан радостно вопил «Па-пи-та-ту!» (то есть по пятаку) и тасовал колоду. Затем идиллия кончилась, мать посадили за кражу в Гостином Дворе бумажника у пьяного финна, комнату отдали многодетным соседям, а Папитату определили в детский дом, из которого он, к огромной радости и облегчению воспитателей, сбежал через два месяца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27