А потом глядишь (за это спасибо телевидению) — самые ударные из них уж с уголовниками без стеснения целуются и обнимаются.— Про кого это ты?— Да, например, про режиссера «Ленкома», про Захарова. Хозяина «Русского золота» Таранцева из американской тюряги выпустили, а режиссер «Ленкома» едва ли не первым его у нас в аэропорту с поклоном встречает и обнимает.— Таранцев в прошлом дважды был судим и отбыл наказание, судимости сняты.Кострецов сощурился.— Видно, Гена, что в органах ты без году неделя. Поверь пока на слово: если человек зону, да еще неоднократно, прошел, «нормальным» он не будет. На всю жизнь — особые ухватки, закомплексованность, грязный цинизм. Но если даже этот Таранцев святым стал, зачем деятелю культуры свою связь с ним подчеркивать?! Есть же неписанные законы, кодексы чести в любой артели, а в цеху людей искусства — особенно. Ответ прост — этот хозяин «Русского золота» и сам золотой. Передачу на телевидении (опять же о культуре!) кто финансировал? Таранцев. Что же получается? При советской власти такие режиссеры ради кормушки языком по вышестоящим задницам работали, а теперь достаточно к груди кому-нибудь прижаться перед телекамерой. Легче стало, хотя и позорнее.— Без денег культуре не прожить.— Неужели русская культура нуждается в таких деньгах? Лучше уж пусть вообще не будет искусства, чем ценой грязи. Мы и так тонем в бульварщине. Вот уже воистину форма определяет содержание.— Это правда. На актерскую зарплату машину не купишь. Да ведь перед властью над толпой, перед большими деньгами любому непросто устоять, — сдержанно произнес лейтенант.— Но эти-то не любые! Ты мне, Топков, на больную мозоль не наступай. Ты про меня все уже узнал?! Знаешь, что я ни у уголовников, ни у полууголовных всяких никогда ни копейки не брал и в сделки с этой шушерой не вступал? Потому и торчу на Чистяках «земляным» опером… Но хотя бы эти Чистые пруды должны быть чистыми!Капитан нахмурился, сложил бумаги на столе, сунул их в папку. Снял куртку со стула и стал ее натягивать.— Сергей, — извиняющимся тоном сказал Гена, — я таким же, как ты, принципиальным хочу быть. Поэтому к тебе в напарники сам попросился. Ты прости, что я такие вопросы задавал. Мне хотелось тебя понять. Я знаю, за что тебя Костью еще зовут. Знаю, как ты этим летом накрыл банду милиционеров с главарем — майором угро.Капитан, помягчав, передумал обрывать разговор и уходить. Он снова закурил уже которую по счету сигарету и проговорил:— Не белая я Кость. Про старинные ордена, историю Отечества плохо знаю. Я вообще ничего про ордена и медали не ведаю. Мне их не дают. Но как и какими жабрами дышит вся эта богема приблатненная — уж как-нибудь просеку. Ну что, про «бриллиантовое дело» досказывать?— Будь добр.— Так бы и гоношились бриллиантщики при помощи всяких «современниковских» барыг, если б в марте 1971 года не повязали на таможне в аэропорту гражданина Глода. Творческий, заметь, таможенник присмотрелся к кольцу на руке этого гражданина. Оно почему-то было повернуто бриллиантом внутрь ладони. Взялись перстень досматривать. Оказалось, что он поддельный и служит футляром для большого бриллианта в два карата! Занялся этим КГБ, и уже в июле взяли восьмерых бриллиантщиков с тем начальником цеха. А в ходе расследования арестовали пару десятков обвиняемых, да сотню человек пустили свидетелями. Нитка от них потянулась в Армению. На том материале художественный фильм потом сняли. Это было самым крупным хищением в семидесятые годы. Изъятыми бриллиантами заинтересовался сам Андропов. Руководители союзного КГБ собрались лично осмотреть эти сокровища. Видишь, чем еще легендарен театр «Современник»?— Внушительно.— Давай удить, Гена. Имей в виду: ближайшие после преступления дни дают наибольший эффект раскрываемости. Я вот еще думаю: с какого бы края агентурно внедриться в круги театральной общественности? В «Современник» — то я пойду опером. Но надо б где-то богемно поболтаться — как своему. Где самая мощная театральная тусовка?Гена подумал и сказал:— Когда-то была в ВТО — Всероссийском театральном обществе, в здании на углу Пушкинской площади и улицы Горького, там и ресторан славился. А после перестройки организовали СТД — Союз «театральных деятелей». Но я ничего не знаю об этой организации.— О! — воскликнул Кострецов, — мне уже понравилось: «театральных деятелей». На Чистяках одних театральных деятелей другие чистят. В таком «союзе» необходимо побывать.
* * * После разговора с Геной Кострецов еще посидел за столом, просматривая список угнанных от театров автомобилей. Потом направился к «Современнику».Капитан прошел через белую колоннаду здания и двинулся по пустынным в этот дневной час коридорам к кабинету администратора театра. Открыв дверь, увидел за столом пожилую, ярко накрашенную дамочку.— Добрый день, — сказал он, показывая удостоверение, — как дела на криминальной сцене?— Это вам лучше знать, — ответила та, не поддержав шутливого тона капитана. — Ваши сотрудники тут круглыми сутками болтаются.Кострецов сел в кресло, обвел взглядом помещение.— Отбой, теперь я в основном этими происшествиями буду заниматься. Надо осмыслить случившееся, подумать.— Разве?! — с надрывом осведомилась дамочка. — Но ведь анекдот о другом гласит.— Какой анекдот?— А сидели двое перед банановым деревом: обычный человек и милиционер. Стали спорить, как лучше бананы достать. Обычный-то говорит: «Надо подумать». А милиционер: «Надо прыгать», — и давай изо всех сил к бананам подскакивать. Кое-какие он ухватил. А обычный подумал и сообразил, что лучше палкой действовать. Нашел ее и сбил себе много бананов. «Видишь, — говорит он милиционеру, — лучше сначала подумать». А милиционер, знай, скачет да кричит: «Не надо думать, надо прыгать!»Капитан от души рассмеялся:— Отпрыгались. Театр так чисто проутюжили, что приходится соображать. А вы, раз такие анекдоты рассказываете, наверное, уже давно думаете. Так не будет ли каких-нибудь подсказок? Советов больше не надо.Дама достала из длинного портсигара тонкую сигарету, закурила и пустила дым вверх еще не потерявшими упругость губами, и так огненными от помады.— Да что ж я могу капитану милиции подсказать? Своих театральных назубок знаю. Но не сами ж они у себя крали.— Особенно неприятна история с орденами генерала Рузского, — заметил Сергей.— О да! — озабоченно подняла выщипанные дуги бровей дама. — Какую ошибку мы сделали, что из его коллекции взяли. Зрителю-то, в принципе, все равно, что за бирюльки на актерах.— Эти бирюльки были самым дорогостоящим в вашем театре.— Да как сказать, — небрежно повела глазками дама. — Генерал все равно продавать эти ордена не собирался. А вот ценности, которые у актеров украли, придется им восстанавливать на последние гроши.— Ну да, — невозмутимо продолжил Кострецов, — например, угнанные иномарки требуется компенсировать немедленно. Был «опель», а теперь, может, БМВ взять. Эта модель во всех отношениях поприметнее.— В каких это — всех?— Например, если снова угонят, легче искать.Дама зло рассмеялась.— Вы, пожалуй, разыщете! А знаете, каким пґотом все это актерам достается?— Знаем, замучили этими объяснениями по телевидению. Так кто из нас мученики искусства?Дамочка раздражилась так, что сквозь пудру на щеках проступила их природная краска.— Вы что, издеваться сюда пришли?! Еще анекдотами про милицию попотчевать? Не вам над людьми искусства трунить! Уж более смехотворной фигуры, чем малограмотный продажный современный милиционер, в нынешнем общественном театре не существует!Кострецов тоже закурил.— Давайте-ка успокоимся. Я-то на вас обижаться не могу, потому что вы от имени людей искусства говорите, а сами к ним отношения не имеете. Вот и пытаетесь оскорблять милицию со своей завхозовской кочки. Тоже имеете право, в «Современнике» и администраторы легендарные. С точки зрения милиции.Совсем сузила глаза дамочка.— Это что еще за намек?!— Да какой уж там намек! — простецки заулыбался Кострецов. — Талантливые, я говорю, администраторы. Вы о всех бывших тут представителях этого переднего фронта искусства знаете?Ему хотелось, чтобы собеседница сама вспомнила «бриллиантового» барыгу.Дамочка вперилась взглядом в безмятежную кострецовскую физиономию.Наконец ее осенило:— А-а, это вы про Неумывайкина…Капитан с удовольствием рассмеялся, услышав произнесенную вслух колоритную фамилию администратора-бриллиантщика.— И про товарища Неумывайкина тоже. А хорошая у вас память. Дело-то было в семидесятых годах.— И все-таки вы еще на что-то намекаете, — уже настороженно произнесла собеседница.Кострецов с усмешкой посмотрел на нее.— Боюсь, вы такая хитрая, что сами себя можете перехитрить. Поэтому говорю прямо. Параллель с Неумывайкиным — не намек на то, что вы подозреваетесь в наводке воровской шайки на грабежи театра. Хотя… ассоциация с таким талантом, как Неумывайкин, на сцене «Современника» вполне допустима.Хотелось, ох, хотелось капитану поставить на место эту дамочку. Но он был отходчив и дружелюбно продолжил:— Я тут спорил со своим помощником о нынешних людях искусства и понял, что действительно не очень их жалую. А вот о тех, кто вынужден обслуживать эту капризную, самовлюбленную публику, честное слово, другого мнения. Поэтому немного растерялся, когда вы взялись их с таким пылом защищать. А они сами, ого как в состоянии себя прикрыть. Тут их мастерство безупречно. Но вам-то каково? Что я, не знаю? Ни в одном другом коллективе нет такого гнусного и запутанного клубка сплетен и интриг, как в театре.Женщина устало махнула рукой, по лицу ее сразу поехали морщины.— Достается, конечно. Такие, как я, всегда второй, даже третий сорт в театре. — Она усмехнулась. — А зрители, выходит, уж последний сорт для господ артистов. — Вас как величать? — вежливо осведомился капитан.— Далила Митрофановна.Опер с трудом сдержал улыбку: «Современнику» везло на колорит.— А я Сергей. Так вот, меня в расследовании артисты совершенно не интересуют. Вы правы, Далила Митрофановна: в кражах вряд ли они замешаны. Важнее присмотреться к околотеатральному люду. Ну например, к завзятым театралам типа генерала Рузского, к тем, кто около артистов крутится. Конечно, небезынтересна и обслуга театра, его сотрудники.— Поэтому вы с меня начали?— Так точно. Вы же сами сказали: всех здесь знаете. Вы такой ас, — напропалую льстил Кострецов, — что даже Неумывайкина помните.Далила Митрофановна вздохнула.— Как его не помнить! Он до сих пор в нашем театре как родной, на все спектакли ходит.Капитан внутренне напрягся.— Неумывайкин?! Сколько лет прошло… Отсидел, давно посторонний человек, а все в «Современник» его тянет.Далила добродушно усмехнулась.— А театральные вроде цирковых. У нас тут второй дом, как семья. И правильно вы подметили: дрязги, склоки — будто среди многочисленной родни. Привычка к клану на всю жизнь. Вот и Неумывайкин Эдуард Анатольич сколько пережил, а тянет его сюда, хотя и здание у нас новое, и многое другое.— Вы, я вижу, терпимо к нему относитесь.— А что такого, капитан Сережа? В совке как жили? Всякий норовил утянуть. Ну и Эдуард Анатольич увлекся. Клиентура у него была шикарная. Это сейчас «Современник» — лишь один из неплохих театров среди двухсот в Москве, а тогда-то мы были особенными, революционерами: молодые Ефремов, Табаков… Связался Эдик бриллианты те распространять, но не воровал же их. Нагляделся на окружающих, захотелось хоть так быть знаменитым.— И стал, — продолжил Кострецов. — Сам Андропов с верхушкой КГБ его «коллекцией» любовался.— Правда?!— Да. Разложили изъятые камушки на столе у помощника Андропова. Пришли ознакомиться: Андропов, Цвигун, Пирожков, Чебриков… Неумывайкин-то все в Москве проживает? — как бы невзначай подбросил капитан интересующий его вопросик.— А где ж еще Эдику быть? Он без московских тусовок, как рыба без воды.Перед уходом Кострецов поговорил с Далилой Митрофановной на отвлекающие темы, чтобы не вздумала она вспугнуть ставшего уже старым, но, наверное, по-прежнему шустрого Эдика Неумывайкина. С этим мастером своего нетеатрального дела капитану надо было непременно повидаться. Глава 2 На следующее утро опер Кость решил прогуляться по своей «земле»: прощупать, чем дышит местный полуподпольный народ.Кражи в самих театрах могли быть пищей для пересудов публики, вхожей в мир кулис. Угоны же автомобилей с оживленных пятачков у театральных подъездов — уже ближе к толковищам в пивных, забегаловках, а также, так сказать, для обмена мнениями на приблатненных Чистяках.Самым давним стукачом капитана был Кеша Черч. Он работал на него частью по соображениям лирическим: оба они родились и выросли на Чистых прудах, учились в одной школе, — но в большей степени из благодарности Кострецову за то, что тот не обращал внимания на Кешины мелкие уголовные грехи.Эту широко известную в округе личность Кострецов сначала безуспешно поискал в любимом месте Черча — пивной в Банковском переулке.«Стало быть, уже похмелился», — подумал Сергей и вышел на угол переулка и Мясницкой улицы.Он перешел на другую сторону Мясницкой к массивному старинному зданию банка. Наверное, это учреждение было здесь с незапамятных времен, раз переулок напротив назвали Банковским. Кострецов заглянул во двор банка и увидел Черча, греющегося на солнышке у одного из домов на лавочке.Капитан подошел, сел рядом. Черч, закинув ногу на ногу в изможденных кроссовках, распахнув на тощей груди линялую куртку, щурился под ласковыми лучами, парно дыша свежим пивом.— К банку присматриваешься?! — шутливо спросил Кострецов. — Трудно такой брать в одиночку.— На банк специалист нужен, — важно произнес Кеша. — А есть ли сейчас такие?! Помнишь последнего классного «медвежатника» на Москве — Паршина? Менты с ног сбились, облаву устроили, а он вот в этом банке ночевал.— Да, — согласился Сергей, — никто и подумать не мог, что прячется ночами Паршин в самом банке на Мясницкой. Выдающегося таланта был жулик… Но я тебя, Кеша, об орлах более низкой квалификации хочу спросить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34