https://wodolei.ru/catalog/sushiteli/iz-nerzhavejki/
р., прож. в г.Москве.
Все вышеперечисленные проходили службу в Чечне и принимали непосредственное участие в военных действиях в составе специальной диверсионно-разведывательной группы, которую возглавлял Пастухов С.С. Операции группы отличались чрезвычайно высокой результативностью, что было неоднократно отмечено командованием. Все члены группы имеют медали и ордена РФ, а Пастухов С.С. награжден также американским орденом «Бронзовый орел» за освобождение захваченных боевиками сотрудников Си-эн-эн Арнольда Блейка и Гарри Гринблата.
Весной 1996 года все члены группы во главе с Пастуховым приказом зам министра обороны РФ были разжалованы и уволены из армии «за невыполнение боевого приказа». По неизвестным причинам какая-либо информация о случившемся полностью отсутствует.
Летом 1996 года в силу сложившейся ситуации Оперативный отдел УПСМ привлек Пастухова и членов его бывшей команды к участию в мероприятии, требующем высокой профессиональной подготовки и полной непричастности исполнителей к спецслужбам.
Поставленные перед ними задачи были выполнены весьма успешно. Это побудило нас и позже иногда прибегать к их услугам…"
Вот оно. Вот этот Центр. Всплыл.
Всплыл!
УПСМ. "У" — управление, скорее всего. Управление чего? Чем? Не ГРУ — структуру военной разведки Тимашук знал. Не ФСБ и не СВР. Федеральная служба контрразведки? Там не оперативный отдел, там управление. Главное управление охраны? Сомнительно. Служба безопасности президента? Тоже вряд ли.
УПСМ. Ладно, выяснится. Теперь выяснится.
"Но в настоящее время мы не поддерживаем с ними никаких отношений.
Все они являются профессионалами чрезвычайно высокого класса, в совершенстве владеют всеми видами огнестрельного и холодного оружия, боевой и гражданской техникой, исключительно эффективными приемами рукопашного боя, обладают навыками оперативной работы и т. д. Однако внутреннее духовное перерождение, происшедшее после увольнения из армии во всех фигурантах, а особенно в Пастухове, вынудило нас принять решение полностью отказаться от любых форм сотрудничества с вышеперечисленными лицами…"
Тимашук удивился. Как это отказались от сотрудничества из-за духовного перерождения? С каких это пор спецслужбы отказываются от сотрудничества из-за духовного перерождения? Духовное перерождение — это предательство. И отказ от сотрудничества имеет только одну форму. Известно какую. А они живы.
«Первой причиной является их непомерно возросшая алчность. Даже за участие в операциях, не связанных с риском для жизни, они требуют не меньше 50 тысяч ам. долларов на каждого, причем наличными и вперед…»
…Ух ты. Неслабо. Вот откуда у них «мерсы» и «мазератти». Ай да наемники. За такие бабки можно работать. Но получается, что это УПСМ платило? Наличными и вперед? Серьезная контора. Но и для нее оказалось накладно. Теперь понятно, что это за духовное перерождение.
«Второе. При выполнении поставленной перед ними задачи они проявляют далеко не всегда оправданную обстоятельствами жесткость, а порой и вовсе выходят за рамки закона…»
И снова какая-то ерунда. Спецслужбы на то и существуют, чтобы работать там, где нельзя действовать в рамках закона.
«Третье. Беспрекословно подчиняясь своему командиру Пастухову, они слишком часто игнорируют указания руководителей операции, достигая цели методами, которые им самим кажутся более оптимальными…»
Ну это на что-то похоже. Первый серьезный аргумент. Та самая неуправляемость.
Из-за которой из «консерватории» отчисляли таких, как Пастухов.
"Четвертое. Несмотря на то что уже в течение довольно длительного времени Оперативный отдел УПСМ не привлекает их к сотрудничеству и, следовательно, никаких гонораров не выплачивает, все фигуранты, судя по всему, не испытывают недостатка в финансовых средствах, хотя только один из них, Пастухов, работает в построенном им столярном цехе. Возможно, они выполняют конфиденциальные поручения частных лиц или коммерческих структур, но нельзя исключать и их связи с крупным криминалитетом — связи если не существующей сейчас, то вполне вероятной в будущем.
Мне не было разъяснено, чем конкретно был продиктован запрос ССБ, поэтому я лишен возможности дать более подробные комментарии.
Начальник Оперативного отдела УПСМ
Полковник Голубков".
Тимашук нахмурился. Внимательно перечитал докладную. Еще больше нахмурился.
Липа какая-то. Туфта. Так докладные не пишут. Связь с криминалом. Она или есть, или ее нет. Вероятна в будущем — не разговор. Какая-то странная беллетристика.
«Операции группы отличались чрезвычайно высокой результативностью».
«Являются профессионалами чрезвычайно высокого класса».
«В совершенстве владеют».
«Исключительно эффективными».
И это пишет полковник спецслужбы? Начальник оперативного отдела этого УПСМ?
Полная туфта.
Но Центр — не туфта. УПСМ — это и есть Центр. Очень нешуточная контора. И главное — государственная. В этом нет ни малейших сомнений.
Что же происходит? Что за силы сошлись грозовыми тучами над затерянным в забайкальских пространствах аэродромом? И в кого долбанут молнии?
* * *
Раздался зуммер телефона спецсвязи. Лейтенант протянул Тимашуку трубку:
— Товарищ подполковник, Москва. Вас. — Почему не звонишь? — недовольно спросил Г.
— Изучаю факс.
— Изучил?
— Так точно. Разрешите доложить соображения?
— Рядом есть люди?
— Есть.
— Пусть выйдут.
Тимашук жестом показал полковнику Тулину и связисту на дверь. Оба поспешно вышли.
— Излагай, — бросил Г.
— По-моему, это туфта.
— Почему так решил?
— Так докладные не пишут. Это не докладная, а рекламный проспект. Она в самом деле из ФСБ?
— Да.
— Значит, этот полковник Голубков полный мудак.
— Это ты мудак, — довольно мирно возразил Г. — А он далеко не мудак. Ты сначала правильно сказал, а потом все испортил. Эта докладная — подводка. Их выводили на одного террориста. И было это совсем недавно.
— Я знаю на кого, — сказал Тимашук, радуясь возможности исправить свой маленький, но досадный промах. — Пилигрим. Он же Взрывник.
— От кого узнал?
— От них.
— Что еще узнал?
Тимашук помедлил с ответом. У него было что доложить. Хотя бы про пять «черных акул». Одно это дорогого стоило. Но он сдержался. Дураку половины работы не показывают. В армии — особенно. И хотя генерал Г. был очень даже не дурак, подполковник Тимашук рассудил, что правильней будет воздержаться от раздробления информации. Пирог должен быть целым. Тогда и видно, что это пирог, а не куча крошек.
— Про Центр — ничего, — отрапортовал он. И добавил, чтобы не выглядеть в глазах Г. совсем уж никчемным:
— Пока.
— Слушай внимательно, — помолчав, проговорил Г. — В этой туфте нам важно только одно. То, что твои головорезы работали на УПСМ. Уверен, что работают и сейчас.
Часть, из которой их отправляли, — база нового антитеррористического центра.
Командир там — генерал-майор Дьяков. В Чечне он был полковником, командовал спецназом. Они служили под его началом. А друг Дьякова — полковник Голубков. Тот самый. Начальник оперативного отдела УПСМ. Понял?
— Так точно.
— Есть и еще подтверждения. Косвенные. Дай доказательства. Мне нужны доказательства. Прямые, а не косвенные.
Тимашук приободрился. На это он мог ответить.
— Будет видеозапись их показаний, — доложил он. — Устроит?
— Да. Только чтобы все точно. Конкретно. Без вариантов.
— Будет сделано. Разрешите вопрос? Что такое УПСМ?
— Я мог бы тебе сказать. Но не скажу. Это должны сказать они. Это должно быть на пленке. И я должен быть уверен, что они сказали это сами, а не с твоей подачи.
— Понял вас.
— Действуй, подполковник. Сейчас все зависит от тебя.
— Есть действовать, товарищ генерал армии.
— И вот что еще. Связь держи только со мной. Ясно?
— Воздержаться от докладов генерал-лейтенанту Ермакову? — переспросил Тимашук. — Но он мой непосредственный начальник.
— Вот именно — воздержаться. Я твой непосредственный начальник. Ермаков пусть лечится. Бери дело на себя. Жду доклада. Все, конец связи.
Тимашук положил трубку и некоторое время неподвижно сидел перед пультом.
Вот это поворот. Вот это, черт возьми, поворот! Что же произошло между Ермаковым и Г.? Не просто столкновение. Столкновение со всего маху. Лоб в лоб. И у Г. лоб оказался крепче. В чем же Ермаков прокололся? И так по-крупному, что его выводят из игры. В самый разгар дела. Огромного дела, которое могло вынести его на такую высоту, что даже представить страшно. И его, Тимашука, передвигают на освобожденную Ермаковым клетку. Только так можно было понимать слова Г.: «Бери дело на себя». Только так.
* * *
Тимашук разрешил полковнику Тулину и связисту войти, одолжился у лейтенанта сигаретой. Быстро выкурил ее, приказал завтра с утра убрать остатки «Мрии», чтобы подготовить взлетно-посадочную полосу для приема «Руслана», сказал полковнику несколько ободряющих фраз и вышел. На лестнице его окликнул связист:
— Товарищ подполковник, снова Москва. Тимашук вернулся в комнату:
— Слушаю вас, товарищ генерал армии. Но вместо козлиного баритона Г. в трубке раздался хмурый голос Ермакова:
— Ты с кем это разговариваешь?
— Прошу извинить, товарищ генерал-лейтенант. Мне сказали, что он должен звонить.
— Звонил?
— Нет, — ответил Тимашук. И повторил:
— Никак нет.
Это была точка. В его прежней жизни. В его прежних отношениях с Ермаковым. Роли сменились. Логика командной гонки. Не тянешь — уйди. Ничего личного. Команда не может ждать. И важно быстро понять свою новую роль. Чем раньше поймешь, тем больше шансов, что не сомнут, не затопчут.
Генерал-лейтенант Ермаков не понимал. Это чувствовалось по его тону.
— Что у тебя творится? — раздраженно спросил он. — Почему не докладываешь?
— Не о чем. Все стоит. Саперы обещают восстановить ЛЭП через двое суток.
— Допросы?
— Продолжаю.
— Что выяснил?
— Ничего.
— Молчат?
— Не знают. Я свяжусь с вами, как только получу результат, — пообещал Тимашук, чтобы не затягивать этот пустой разговор. — Как вы себя чувствуете, товарищ генерал-лейтенант?
— Ты не о моем самочувствии думай, а о своем! — с угрозой посоветовал Ермаков. — Плохо работаешь, подполковник. Очень плохо. Все провалил.
Зря он это сказал. Ну, сам напросился. Жопа недостреленная. Будет он выговаривать. Лечитесь, товарищ генерал-лейтенант. А мне нужно работать.
— Прошу извинить, товарищ генерал-лейтенант, — сухо ответил Тимашук. — У меня нет времени на разговоры, мне нужно работать.
Не дожидаясь ответа, он повесил трубку. И вдруг понял, что сказал чистую правду.
У него действительно не было времени. В Центре знают, что группа Пастухова захвачена. Этот Центр должен будет что-то предпринять. И очень быстро.
Немедленно. Он должен их опередить. И он их опередит.
* * *
Тимашук вышел на улицу.
Над аэродромом неистовствовала гроза. Вся злоба мира долбила землю молниями, сотрясала ударами грома. Хляби небесные обрушивали потоки воды.
Тимашук завернулся в плащ-палатку и шагнул в ад.
Он спешил.
У него оставалось все меньше времени.
* * *
Сидеть на бетонном полу с прицепленными к трубе руками было не очень-то удобно, но я кое-как примостился. Подсунул колени под локти, чтобы браслетки не так сильно резали руки, привалился плечом и виском к радиатору. Радиатор был холодный, как.
Осторожней надо бы со словами. Так недолго накликать беду. Ексель-моксель. А мы ее уже не накликали?
Надежда превращает в раба, в тварь дрожащую.
Безнадега дает свободу.
* * *
Радиатор был холодный, как труп.
Люминесцентные лампы на закопченном потолке мигали, потрескивали. Из крана в углу бокса на железную раковину звонко капала вода. Стены были пропитаны запахом отработанной соляры, машинного масла, металла. В трубах гудело, слегка вибрировал пол — как корабельная палуба. Где-то рядом работала мощная силовая установка. Резервная дизель-электростанция, больше нечему. Значит, ЛЭП еще не восстановили. Слышались еще какие-то глухие удары, то сильней, то тише. Сколько же времени мы здесь сидим?
У ворот бокса стоял пират, смотрел на меня сверху вниз. С хмурым интересом — как на обезвреженную мину неизвестной конструкции. «Калаш» на груди. Ноги расставлены, руки свободно лежат на «калаше». Изуродованное страшным шрамом лицо. Откуда у него такой шрам? Вряд ли Чечня, не успел бы так зарасти. Самому под сорок. Афган, пожалуй.
В голове у меня было мутновато, но одурь прошла. Я уже понимал, что произошло.
Укол мне Тимашук сделал. Это я вспомнил. А дальше — провал.
«Ангельское пение». Придумали название, суки. Что же я напел? Вид у подполковника Тимашука был не больно-то победительный. Что он узнал от меня такого, чего не знаю я сам? Верней, так: узнал ли он то, что хотел узнать? Вроде бы нет. Это было и хорошо, и плохо. Хорошо потому, что мы были ему нужны. Но это было и плохо. Он не отступится, пока не выжмет из нас все. И пойдет до конца.
Такие всегда идут до конца.
— Какой сегодня день, командир? — спросил я пирата.
Думал, не ответит. Но он ответил:
— Вывести бы вас всех в поле, поставить лицом к стенке и пустить пулю в лоб двумя очередями. Такой самолет сломали! Плохой для тебя день.
Сказал он, конечно, не «плохой», но я понял. Он помолчал и добавил:
— Понедельник.
Это и есть юмор висельников: ничего себе начинается неделя.
— Спасибо, — сказал я. — Хорошо с тобой разговаривать, когда ты молчишь.
— Ты мне договоришься, — пообещал он. — Поставлю и будешь стоять стоя.
— А что там бухает? — поинтересовался я. — Уже бомбят?
Он снова задумался. Словно искал наиболее выразительное определение. Но не нашел. Поэтому ответил просто:
— Гроза.
И как бы в подтверждение его слов возник подполковник Тимашук. Из грозы, из ливня. Сбросил мокрую, громыхнувшую жестью плащ-палатку, приказал пирату:
— Перегудова. И всех остальных. Всех!
Заходил по боксу. Нетерпеливый. Стремительный. Сгусток энергии. Сгусток воли. Я понял: что-то произошло. На меня он даже не посмотрел. Я для него был отработанный материал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
Все вышеперечисленные проходили службу в Чечне и принимали непосредственное участие в военных действиях в составе специальной диверсионно-разведывательной группы, которую возглавлял Пастухов С.С. Операции группы отличались чрезвычайно высокой результативностью, что было неоднократно отмечено командованием. Все члены группы имеют медали и ордена РФ, а Пастухов С.С. награжден также американским орденом «Бронзовый орел» за освобождение захваченных боевиками сотрудников Си-эн-эн Арнольда Блейка и Гарри Гринблата.
Весной 1996 года все члены группы во главе с Пастуховым приказом зам министра обороны РФ были разжалованы и уволены из армии «за невыполнение боевого приказа». По неизвестным причинам какая-либо информация о случившемся полностью отсутствует.
Летом 1996 года в силу сложившейся ситуации Оперативный отдел УПСМ привлек Пастухова и членов его бывшей команды к участию в мероприятии, требующем высокой профессиональной подготовки и полной непричастности исполнителей к спецслужбам.
Поставленные перед ними задачи были выполнены весьма успешно. Это побудило нас и позже иногда прибегать к их услугам…"
Вот оно. Вот этот Центр. Всплыл.
Всплыл!
УПСМ. "У" — управление, скорее всего. Управление чего? Чем? Не ГРУ — структуру военной разведки Тимашук знал. Не ФСБ и не СВР. Федеральная служба контрразведки? Там не оперативный отдел, там управление. Главное управление охраны? Сомнительно. Служба безопасности президента? Тоже вряд ли.
УПСМ. Ладно, выяснится. Теперь выяснится.
"Но в настоящее время мы не поддерживаем с ними никаких отношений.
Все они являются профессионалами чрезвычайно высокого класса, в совершенстве владеют всеми видами огнестрельного и холодного оружия, боевой и гражданской техникой, исключительно эффективными приемами рукопашного боя, обладают навыками оперативной работы и т. д. Однако внутреннее духовное перерождение, происшедшее после увольнения из армии во всех фигурантах, а особенно в Пастухове, вынудило нас принять решение полностью отказаться от любых форм сотрудничества с вышеперечисленными лицами…"
Тимашук удивился. Как это отказались от сотрудничества из-за духовного перерождения? С каких это пор спецслужбы отказываются от сотрудничества из-за духовного перерождения? Духовное перерождение — это предательство. И отказ от сотрудничества имеет только одну форму. Известно какую. А они живы.
«Первой причиной является их непомерно возросшая алчность. Даже за участие в операциях, не связанных с риском для жизни, они требуют не меньше 50 тысяч ам. долларов на каждого, причем наличными и вперед…»
…Ух ты. Неслабо. Вот откуда у них «мерсы» и «мазератти». Ай да наемники. За такие бабки можно работать. Но получается, что это УПСМ платило? Наличными и вперед? Серьезная контора. Но и для нее оказалось накладно. Теперь понятно, что это за духовное перерождение.
«Второе. При выполнении поставленной перед ними задачи они проявляют далеко не всегда оправданную обстоятельствами жесткость, а порой и вовсе выходят за рамки закона…»
И снова какая-то ерунда. Спецслужбы на то и существуют, чтобы работать там, где нельзя действовать в рамках закона.
«Третье. Беспрекословно подчиняясь своему командиру Пастухову, они слишком часто игнорируют указания руководителей операции, достигая цели методами, которые им самим кажутся более оптимальными…»
Ну это на что-то похоже. Первый серьезный аргумент. Та самая неуправляемость.
Из-за которой из «консерватории» отчисляли таких, как Пастухов.
"Четвертое. Несмотря на то что уже в течение довольно длительного времени Оперативный отдел УПСМ не привлекает их к сотрудничеству и, следовательно, никаких гонораров не выплачивает, все фигуранты, судя по всему, не испытывают недостатка в финансовых средствах, хотя только один из них, Пастухов, работает в построенном им столярном цехе. Возможно, они выполняют конфиденциальные поручения частных лиц или коммерческих структур, но нельзя исключать и их связи с крупным криминалитетом — связи если не существующей сейчас, то вполне вероятной в будущем.
Мне не было разъяснено, чем конкретно был продиктован запрос ССБ, поэтому я лишен возможности дать более подробные комментарии.
Начальник Оперативного отдела УПСМ
Полковник Голубков".
Тимашук нахмурился. Внимательно перечитал докладную. Еще больше нахмурился.
Липа какая-то. Туфта. Так докладные не пишут. Связь с криминалом. Она или есть, или ее нет. Вероятна в будущем — не разговор. Какая-то странная беллетристика.
«Операции группы отличались чрезвычайно высокой результативностью».
«Являются профессионалами чрезвычайно высокого класса».
«В совершенстве владеют».
«Исключительно эффективными».
И это пишет полковник спецслужбы? Начальник оперативного отдела этого УПСМ?
Полная туфта.
Но Центр — не туфта. УПСМ — это и есть Центр. Очень нешуточная контора. И главное — государственная. В этом нет ни малейших сомнений.
Что же происходит? Что за силы сошлись грозовыми тучами над затерянным в забайкальских пространствах аэродромом? И в кого долбанут молнии?
* * *
Раздался зуммер телефона спецсвязи. Лейтенант протянул Тимашуку трубку:
— Товарищ подполковник, Москва. Вас. — Почему не звонишь? — недовольно спросил Г.
— Изучаю факс.
— Изучил?
— Так точно. Разрешите доложить соображения?
— Рядом есть люди?
— Есть.
— Пусть выйдут.
Тимашук жестом показал полковнику Тулину и связисту на дверь. Оба поспешно вышли.
— Излагай, — бросил Г.
— По-моему, это туфта.
— Почему так решил?
— Так докладные не пишут. Это не докладная, а рекламный проспект. Она в самом деле из ФСБ?
— Да.
— Значит, этот полковник Голубков полный мудак.
— Это ты мудак, — довольно мирно возразил Г. — А он далеко не мудак. Ты сначала правильно сказал, а потом все испортил. Эта докладная — подводка. Их выводили на одного террориста. И было это совсем недавно.
— Я знаю на кого, — сказал Тимашук, радуясь возможности исправить свой маленький, но досадный промах. — Пилигрим. Он же Взрывник.
— От кого узнал?
— От них.
— Что еще узнал?
Тимашук помедлил с ответом. У него было что доложить. Хотя бы про пять «черных акул». Одно это дорогого стоило. Но он сдержался. Дураку половины работы не показывают. В армии — особенно. И хотя генерал Г. был очень даже не дурак, подполковник Тимашук рассудил, что правильней будет воздержаться от раздробления информации. Пирог должен быть целым. Тогда и видно, что это пирог, а не куча крошек.
— Про Центр — ничего, — отрапортовал он. И добавил, чтобы не выглядеть в глазах Г. совсем уж никчемным:
— Пока.
— Слушай внимательно, — помолчав, проговорил Г. — В этой туфте нам важно только одно. То, что твои головорезы работали на УПСМ. Уверен, что работают и сейчас.
Часть, из которой их отправляли, — база нового антитеррористического центра.
Командир там — генерал-майор Дьяков. В Чечне он был полковником, командовал спецназом. Они служили под его началом. А друг Дьякова — полковник Голубков. Тот самый. Начальник оперативного отдела УПСМ. Понял?
— Так точно.
— Есть и еще подтверждения. Косвенные. Дай доказательства. Мне нужны доказательства. Прямые, а не косвенные.
Тимашук приободрился. На это он мог ответить.
— Будет видеозапись их показаний, — доложил он. — Устроит?
— Да. Только чтобы все точно. Конкретно. Без вариантов.
— Будет сделано. Разрешите вопрос? Что такое УПСМ?
— Я мог бы тебе сказать. Но не скажу. Это должны сказать они. Это должно быть на пленке. И я должен быть уверен, что они сказали это сами, а не с твоей подачи.
— Понял вас.
— Действуй, подполковник. Сейчас все зависит от тебя.
— Есть действовать, товарищ генерал армии.
— И вот что еще. Связь держи только со мной. Ясно?
— Воздержаться от докладов генерал-лейтенанту Ермакову? — переспросил Тимашук. — Но он мой непосредственный начальник.
— Вот именно — воздержаться. Я твой непосредственный начальник. Ермаков пусть лечится. Бери дело на себя. Жду доклада. Все, конец связи.
Тимашук положил трубку и некоторое время неподвижно сидел перед пультом.
Вот это поворот. Вот это, черт возьми, поворот! Что же произошло между Ермаковым и Г.? Не просто столкновение. Столкновение со всего маху. Лоб в лоб. И у Г. лоб оказался крепче. В чем же Ермаков прокололся? И так по-крупному, что его выводят из игры. В самый разгар дела. Огромного дела, которое могло вынести его на такую высоту, что даже представить страшно. И его, Тимашука, передвигают на освобожденную Ермаковым клетку. Только так можно было понимать слова Г.: «Бери дело на себя». Только так.
* * *
Тимашук разрешил полковнику Тулину и связисту войти, одолжился у лейтенанта сигаретой. Быстро выкурил ее, приказал завтра с утра убрать остатки «Мрии», чтобы подготовить взлетно-посадочную полосу для приема «Руслана», сказал полковнику несколько ободряющих фраз и вышел. На лестнице его окликнул связист:
— Товарищ подполковник, снова Москва. Тимашук вернулся в комнату:
— Слушаю вас, товарищ генерал армии. Но вместо козлиного баритона Г. в трубке раздался хмурый голос Ермакова:
— Ты с кем это разговариваешь?
— Прошу извинить, товарищ генерал-лейтенант. Мне сказали, что он должен звонить.
— Звонил?
— Нет, — ответил Тимашук. И повторил:
— Никак нет.
Это была точка. В его прежней жизни. В его прежних отношениях с Ермаковым. Роли сменились. Логика командной гонки. Не тянешь — уйди. Ничего личного. Команда не может ждать. И важно быстро понять свою новую роль. Чем раньше поймешь, тем больше шансов, что не сомнут, не затопчут.
Генерал-лейтенант Ермаков не понимал. Это чувствовалось по его тону.
— Что у тебя творится? — раздраженно спросил он. — Почему не докладываешь?
— Не о чем. Все стоит. Саперы обещают восстановить ЛЭП через двое суток.
— Допросы?
— Продолжаю.
— Что выяснил?
— Ничего.
— Молчат?
— Не знают. Я свяжусь с вами, как только получу результат, — пообещал Тимашук, чтобы не затягивать этот пустой разговор. — Как вы себя чувствуете, товарищ генерал-лейтенант?
— Ты не о моем самочувствии думай, а о своем! — с угрозой посоветовал Ермаков. — Плохо работаешь, подполковник. Очень плохо. Все провалил.
Зря он это сказал. Ну, сам напросился. Жопа недостреленная. Будет он выговаривать. Лечитесь, товарищ генерал-лейтенант. А мне нужно работать.
— Прошу извинить, товарищ генерал-лейтенант, — сухо ответил Тимашук. — У меня нет времени на разговоры, мне нужно работать.
Не дожидаясь ответа, он повесил трубку. И вдруг понял, что сказал чистую правду.
У него действительно не было времени. В Центре знают, что группа Пастухова захвачена. Этот Центр должен будет что-то предпринять. И очень быстро.
Немедленно. Он должен их опередить. И он их опередит.
* * *
Тимашук вышел на улицу.
Над аэродромом неистовствовала гроза. Вся злоба мира долбила землю молниями, сотрясала ударами грома. Хляби небесные обрушивали потоки воды.
Тимашук завернулся в плащ-палатку и шагнул в ад.
Он спешил.
У него оставалось все меньше времени.
* * *
Сидеть на бетонном полу с прицепленными к трубе руками было не очень-то удобно, но я кое-как примостился. Подсунул колени под локти, чтобы браслетки не так сильно резали руки, привалился плечом и виском к радиатору. Радиатор был холодный, как.
Осторожней надо бы со словами. Так недолго накликать беду. Ексель-моксель. А мы ее уже не накликали?
Надежда превращает в раба, в тварь дрожащую.
Безнадега дает свободу.
* * *
Радиатор был холодный, как труп.
Люминесцентные лампы на закопченном потолке мигали, потрескивали. Из крана в углу бокса на железную раковину звонко капала вода. Стены были пропитаны запахом отработанной соляры, машинного масла, металла. В трубах гудело, слегка вибрировал пол — как корабельная палуба. Где-то рядом работала мощная силовая установка. Резервная дизель-электростанция, больше нечему. Значит, ЛЭП еще не восстановили. Слышались еще какие-то глухие удары, то сильней, то тише. Сколько же времени мы здесь сидим?
У ворот бокса стоял пират, смотрел на меня сверху вниз. С хмурым интересом — как на обезвреженную мину неизвестной конструкции. «Калаш» на груди. Ноги расставлены, руки свободно лежат на «калаше». Изуродованное страшным шрамом лицо. Откуда у него такой шрам? Вряд ли Чечня, не успел бы так зарасти. Самому под сорок. Афган, пожалуй.
В голове у меня было мутновато, но одурь прошла. Я уже понимал, что произошло.
Укол мне Тимашук сделал. Это я вспомнил. А дальше — провал.
«Ангельское пение». Придумали название, суки. Что же я напел? Вид у подполковника Тимашука был не больно-то победительный. Что он узнал от меня такого, чего не знаю я сам? Верней, так: узнал ли он то, что хотел узнать? Вроде бы нет. Это было и хорошо, и плохо. Хорошо потому, что мы были ему нужны. Но это было и плохо. Он не отступится, пока не выжмет из нас все. И пойдет до конца.
Такие всегда идут до конца.
— Какой сегодня день, командир? — спросил я пирата.
Думал, не ответит. Но он ответил:
— Вывести бы вас всех в поле, поставить лицом к стенке и пустить пулю в лоб двумя очередями. Такой самолет сломали! Плохой для тебя день.
Сказал он, конечно, не «плохой», но я понял. Он помолчал и добавил:
— Понедельник.
Это и есть юмор висельников: ничего себе начинается неделя.
— Спасибо, — сказал я. — Хорошо с тобой разговаривать, когда ты молчишь.
— Ты мне договоришься, — пообещал он. — Поставлю и будешь стоять стоя.
— А что там бухает? — поинтересовался я. — Уже бомбят?
Он снова задумался. Словно искал наиболее выразительное определение. Но не нашел. Поэтому ответил просто:
— Гроза.
И как бы в подтверждение его слов возник подполковник Тимашук. Из грозы, из ливня. Сбросил мокрую, громыхнувшую жестью плащ-палатку, приказал пирату:
— Перегудова. И всех остальных. Всех!
Заходил по боксу. Нетерпеливый. Стремительный. Сгусток энергии. Сгусток воли. Я понял: что-то произошло. На меня он даже не посмотрел. Я для него был отработанный материал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44