Квадратная комната с кирпичными стенами. Стол. На столе бок о бок два компьютерных монитора. Рядом другие мониторы, экраны светятся.
Перед мониторами сидела спиной к нему молодая женщина, и волосы ее были облаком золотых нитей.
Римо замер.
Кто бы она ни была, его присутствие было ей безразлично. Из-за огромной спинки кресла были видны ее руки. Одна была протянута к клавиатуре у правого монитора, другая профессионально щелкала по клавишам около левого.
Два монитора работали одновременно.
И Римо видел экран каждого из них.
Левая рука печатала по-французски.
Правая рука печатала что-то совершенно другое кириллицей, по-русски. Две руки, управляемые одним мозгом, работали на двух языках. У Римо зашевелились волосы на предплечьях.
И тут он заметил на столе огромный глиняный предмет, склонившийся над сидящей фигурой, как паук, плетущий паутину. Глина была похожа на статую Кали, но рук у нее было очень много, и все уродливой формы. Тонкие, как ручонки младенца, большие, как у взрослого мужчины. Были беспалые, были сжатые в гневный кулак. Статуя смотрела вниз с перекошенным и полным злобы лицом.
У Римо будто граната разорвалась под ложечкой.
— Фрейя, это ты?
Он не успел договорить, как пальцы обеих рук застыли, отдернулись от клавиш, и медленно, очень медленно золотоволосая фигура повернулась вместе с креслом к нему лицом.
Глаза Римо видели корону волос, потом профиль, когда он появился в повороте. Когда лицо повернулось полностью, на него взглянули глубокие карие глаза, которых он не видел так давно, что это казалось десятилетиями. У него перехватило дыхание.
— Фрейя?
Она улыбнулась. Улыбка была солнечной, как ее волосы.
— Здравствуй, папа. Ты нашел меня.
Упав на одно колено, Римо повторил:
— Фрейя?
И две ее руки встретили его руку. Пальцы их охватили друг друга. Римо ощутил их тепло. Потом они сжались, как скользкие и твердые костяные когти, и от бедер ее взметнулась вторая пара рук, набросившая ему на шею желтый шелковый шарф.
— Ты убил мою мать! — завизжала она. И шарф сдавил его шею с неодолимой силой...
Глава 41
Харолд В. Смит получил доклад, что задержание «Арен сор» прошло без инцидентов, как раз тогда, когда просматривал интернетовский узел одной российской компании, предлагавшей на международном рынке устройство, названное Акустический Концентратор Рыбы (АКР).
Безуспешно пролистав всю Паутину по темам «рыба» и «рыбные промыслы», Смит с досады ввел в окно поиска слово «торпеда» — и тут оно и выплыло, как по волшебству.
Созданный на базе старой советской противолодочной торпеды и работающий на ультразвуке АКР был построен, чтобы направлять движение рыбы примерно тридцати семи видов туда или оттуда, куда пожелает оператор. Устройство, управляемое по радио, было оснащено телеметрией для дистанционного контроля и управления.
Это простое открытие на девяносто процентов объяснило Смиту смысл действий «Арен сор» и «Фьер Д'Этр де Гренуйе». Канадцы уводили промысловую рыбу из международных вод в свои. Уничтожение судов от «Санто Фадо» до «Инго Панго» имело целью скрыть свои действия и запугать потенциальных охотников до той же рыбы. А вину предполагалось свалить на Квебек.
Все «как» и «почему» прояснились. И осталось лишь несколько «кто».
Глава 42
Мастер Синанджу чувствовал, как прижимает грудную клетку к бьющемуся сердцу, и силой воли заставлял его утихнуть.
Это было трудно, потому что сердце колотилось. При всей уверенности Чиуна в своем ученике Римо оно колотилось.
Тиски стен ниши сдавили и сердце, и легкие, не давая им функционировать.
Но Римо показал мастеру Синанджу способ, и Чиуна, Верховного мастера Синанджу, столь примитивное препятствие остановить не могло. Тем более что Римо, западному человеку с огромной грудной клеткой, было куда труднее.
Но дело было не в том, чтобы задержать дыхание и сжать ребра. Очень тонок был шелк его кимоно. Порвать его — значило лишиться драгоценной одежды. Это было бы непристойно. И мастер Синанджу проникал в отверстие очень осторожно, зная, что там, на другой стороне, его уже ничто не остановит.
Из сырого коридора донесся крик. Высокий и резкий. Но искаженные эхом слова трудно было разобрать.
Это был не голос Римо. Женский голос, сварливый, мерзкий и злой.
Уже почти прошедший Чиун уперся сандалиями в пол. Позвоночник его выпрямился, эластичные хрящи сжались.
И выпрямившись так, он проскользнул внутрь, сохраняя выдержку и достоинство.
Оказавшись на другой стороне, он одним вдохом зарядил легкие кислородом. Один вдох — больше не нужно было, и потом легким шагом он прошел по каменному проходу и свернул, когда дошел до поворота.
Под ногами он ощущал какие-то странные удары и беспокойство, но не обращал внимания. Пол был из сплошного камня.
За последним поворотом его карим глазам открылась комната с кирпичными стенами, освещенная янтарным сиянием двух рядом стоящих мониторов.
Там, выпрямив спину, стоял Римо. Лицо его было обращено к сидящему перед ним.
Мастер Синанджу сделал судорожный вдох, увидев вьющиеся тонкие руки с бананово-желтыми ногтями.
И еще он увидел шарф из желтого шелка, прижатый к затылку Римо.
— Нет! — крикнул он, бросаясь вперед.
Его длинные ногти скользнули вверх, под шелк, и шелк с треском и шипением распался.
Римо качнулся назад. Чиун сгреб его обеими руками за футболку и оттолкнул с дороги. Странно, но он не ощутил сопротивления. Казалось, Римо лишился воли.
— Ты не получишь моего сына! — сказал Чиун, делая осторожный шаг вперед.
И голос, одновременно и зрелый, и юный, ответил ему:
— Ты опоздал. Он уже мой.
И хоть ее черты были искажены и сведены гримасой оскала, мастер Синанджу видел, что лицо перед ним — и еще четыре колышущиеся руки, две из которых держали концы разорванного шарфа...
Это лицо он хорошо знал.
Она стала старше. Но эти карие глаза нельзя не узнать.
Фрейя, дочь Римо и Джильды из Лаклууна.
А за ней — огромное глиняное чудовище, принявшее форму Кали Пожирательницы.
Каждая частица энергии требовала нанести смертельный удар. Но убить демона Кали значило забрать жизнь единственной дочери Римо.
Сверкающие ногти скрылись в рукавах кимоно, и лицо мастера Синанджу стало суровым.
— Поздравляю, нечистая. Ты выбрала хозяйку, которую я не смею убить.
— Изыди, старик! — сказал голос. Это был голос Фрейи, но в нем звучало эхо векового зла.
Глаза Чиуна метнулись к Римо, стоявшему в стороне. Темные глаза его застыли, лицо дергалось от противоречивых чувств. Он видел и не видел одновременно.
Чиун обратился к аватаре Кали:
— Я не могу убить тебя, это правда. Но это не означает, что я не могу обуздать тебя или выгнать из той невинной души, которой ты овладела.
Фрейя встала. Четыре ее руки протянулись в стороны, как стрелки сумасшедших часов. Чиун видел перед собой юную женщину. Более не ребенок, но еще не совсем женщина.
— Уходи, пока еще можешь стоять на ногах, — прошипела она.
Отступив на шаг, сказал с нажимом:
— Я уйду. Но сын мой пойдет со мной.
— Уходи, но отец мой останется здесь, ибо я знала, что он придет, не знала лишь, что так скоро.
— Я не уйду без Римо, — настаивал Чиун.
— Ты должен был бы спросить у моего отца, хочет он этого или нет, — предложила Фрейя-Кали, и глаза и губы ее так же сочились ядом, как ее слова.
Чиун повернулся.
Римо стоял в тени, и глаза его сверкали во впадинах лица черепа. Выражение лица невозможно было прочесть.
— Сын мой. Говори со мной...
Прозвучали слова, обернутые заполнившей мир болью:
— Чиун. Это Фрейя.
— Нет. Не Фрейя говорит с тобой, но дух Кали.
— Чушь! — Римо сорвался в гнев. — Не верю! Только не Фрейя. Никто не сделает такого с моей дочерью!
— Поверь, ибо это правда.
Римо ступил два трудных шага вперед. Руки его беспомощно и просительно взметнулись, а глаза отвернулись, чтобы не видеть четырехрукое существо.
— Чиун, я ничего не понимаю. Помоги мне.
— Я здесь ничего не могу сделать, — грустно проронил мастер Синанджу. — Я не могу убить это существо с двумя душами, из которых одна невинна, а другая — воплощенное зло. Ибо убиение зла принесет смерть невинной. Она твоей крови, и она всего лишь ребенок. Мы должны отступить.
Римо упрямо сжал кулаки.
— Я никуда не уйду. Без моей дочери — никуда.
И холодно повелел голос Фрейи-Кали:
— Ты останешься, плоть моей заемной плоти. Другой должен уйти.
Чиун посмотрел на Римо лишенным эмоций взглядом.
— Сын мой, перед тобой чрезвычайно трудный выбор. Пойти со мной — значит обрести безопасность. Остаться — опасность страшнее, чем ты можешь себе вообразить.
Темные глаза Римо метнулись к четырехрукому созданию, облаченному в желтый шелк.
— Она не тронет меня. Это моя дочь.
— Она — существо с четырьмя руками и демонической похотью. Она видит в тебе всего лишь давнего любовника. Она ищет близости с тобой. Для танца Тандавы.
— Не знаю я, о чем ты говоришь, — запальчиво произнес Римо.
— Тандава — это танец, который положит конец Вселенной и всем ее обитателям. Тебе. Мне. И твоей дочери-заложнице.
— Ерунда. Послушай, хватит пудрить мне мозги. Я должен остаться. Должен здесь разобраться.
— Римо... — начал было Чиун.
— Ты получил свой ответ, — раздалось шипение Кали из щели накрашенных желтых губ. — Теперь уноси свою жалкую жизнь и позабудь все, что ты видел и слышал. Ибо ты не смеешь коснуться моей невинной плоти, а я могу уничтожить тебя одним взглядом.
Чиун колебался. Повернувшись к Римо, он поклонился, очень осторожно.
— Я ухожу.
Римо колебался.
— Может быть, это и есть единственный выход, — неуверенно произнес он. — Может быть, мы сможем это распутать.
В голосе Чиуна прозвучал почти страх.
— Не поддавайся ее чарам, сын мой. Самое главное, не поддавайся ее чарам.
— Ради Бога, Чиун! Она же моя дочь.
— Она твой враг Она опутала тебя такими цепями, что даже мне их не разбить.
И с этими печальными словами мастер Синанджу, пятясь, вышел из комнаты, не повернувшись к врагу спиной и не сводя глаз с гипнотически колышущихся рук.
Оказавшись в коридоре, он пошел быстро. Подойдя к нише, он приготовился, как и раньше, и проскользнул обратно в главный зал. Второй раз это было легче. Шелк не цеплялся.
Не раньше чем его сандалии коснулись черных сверкающих плит, они, как будто по волшебству, стали прозрачными.
И мастер Синанджу увидел, почему оттуда слышались постоянное журчание и бормотание воды.
Снизу на него с тусклым, голодным огнем ожидания глядели чьи-то глаза.
И будто от удара невидимого молота внезапно ставший прозрачным пол разлетелся на мелкие осколки, и мастер Синанджу погрузился в самые горькие воды за всю свою долгую жизнь...
Глава 43
Сэнди Хекман с помощью карманного французского словаря вела беседу с капитаном «Арен сор».
Наконец она не выдержала.
— Либо вы черт знает как ломаете французский язык, либо вы вообще не франко-канадец.
— Та шо ты пристала! — неожиданно сказал капитан.
— Ньюфи? Так вы ньюфаундлендер!
— Ну все равно ничего не скажу, — сказал капитан. — Шо началось, то ни фига уже не остановишь.
— В таком случае можете считать себя военнопленным.
— Могу считать себя заложником экологических фарисеев.
— И этим тоже, если хочешь, — подвела итог Сэнди и пошла командовать обыском судна.
На верхней палубе оказалась фабрика по разделке рыбы, где пойманную рыбу превращали в филе и блоки для замораживания, которые пойдут потом на рыбные палочки. Сэнди вспомнила, что истощение трески и пикши в Северной Атлантике началось в пятидесятых с открытием рынка замороженных рыбных палочек — рынка, где очень скоро захватили господство канадцы.
Дойдя до нижних палуб, она напрочь забыла о рыбных палочках.
На двери висела табличка «Торпедный отсек» на английском и французском языках. Внутри оказались торпеды двух типов — с боеголовками и с приборами для загона рыбы. Там же были работающие на сжатом воздухе торпедные аппараты для запуска и приема торпед.
Торпедный экипаж в неподдельном удивлении уставился на гостей, потом хмуро сдался под прицелом винтовок М-16.
Капитана приволокли в торпедную и предложили на выбор — выложить все начистоту или чтоб его выложили на рыбный конвейер, где потрошат в буквальном смысле.
Капитан предпочел потрошение на допросе.
— Мы их зовем «рыбьи гончие» — они нам загоняют рыбу, куда мы хотим, — сказал он, показывая рукой на три торпеды в гнездах.
— Так это квебекская операция? — допытывалась Сэнди.
— Та шо я, на лягушатника похож?
— Не совсем, — признала Сэнди. — Кто вам отдает приказы?
— Та комендор.
— "Командор", вы хотите сказать?
— Та я так и говорю — комендор.
— Военно-морской флот Канады?
— Та нет. Министр рыбного хозяйства Гилберт Хьюгтон — классный парень. Собрал нас, рыбаков безработных, и вернул нам наше право от рождения — рыбачить. Та вот это ж мы тут и делали — рыбачили.
— А потопленные траулеры и погибшие команды?
У капитана сделался виноватый вид, как у ловца омаров, которого поймали с чужой ловушкой в руках.
— Та мы ж с этим скрамом только выполняли приказ.
— Скрам? Это что, рыба такая?
— Та не, скрам — это по-вашему «поцапаться». Мы ж с янковыми рыбаками еще до конфедерации начали цапаться.
— Ладно, расскажете комиссии ООН или кто вас за это дело будет вешать.
— Я прошу политического убежища!
— С какой стати?
— Та вы шо, женщина, оглохли? Вернуться в море рыбачить поскорее. Потому шо мне все равно, на кого рыбачить — на федералов или на фарисеев. Пока могу рыбачить. Это ж все, шо я умею.
— Вы, рыбаки, не успокоитесь, пока последнюю сардинку на небо не отправите.
— Та и тогда ж не успокоимся, — торжественно заявил капитан «Арен сор».
Глава 44
Звук разлетевшегося стекла проник в комнату, где Римо стоял и смотрел на свою дочь тусклыми вопрошающими глазами.
Много времени прошло, почти десять лет, осознал Римо с удивлением. Дитя, которое он видел так недолго, изменилось. Почти исчезла детская пухлость. От того невинного личика, которое он помнил, остались лишь блестящие глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31