Огромное бронзовое дверное кольцо в форме львиной головы висело на двери. Питт поднял кольцо и опустил вниз. Затем он невзначай обернулся и бросил взгляд на убранство дворика еще раз. Окружающая обстановка напомнила ему мавзолей. Единственно, чего не хватало для полной картины траура, подумал он, это нескольких разбросанных вокруг венков и тихого звучания органной музыки.
Дверь бесшумно отворилась. Питт заглянул через порог и, никого не увидев, на какое-то мгновение заколебался. Однако мгновение превратилось в минуту, затем в другую. Наконец, устав от игры в прятки, расправив плечи и сжав кулаки, Питт шагнул через порог в богато отделанную гостиную.
Гобелены, изображавшие античные сцены сражений, висели по сторонам на каждой стене, искусно вышитые армии маршировали в унисон навстречу битве. Высокий свод венчал комнату, и из его полукруглого купола лился мягкий желтоватый свет. Оглянувшись вокруг. Питт обнаружил, что он все еще один, поэтому он сел на одну из двух резных мраморных скамеек, которые украшали середину комнаты, и разрешил себе закурить сигарету. Время шло, и скоро он начал тщетно разыскивать пепельницу.
В этот момент совершенно бесшумно, без какого-либо предварительного предупреждения, гобелен отодвинулся в сторону и в комнату вошел пожилой коренастый мужчина в сопровождении огромной собаки белой масти.
Питт, немного шокированный неожиданным появлением, посмотрел с опаской на огромного немецкого дога, и затем взглянул в лицо старого хозяина собаки. Злые неулыбчивые черты, так знакомые по старым телевизионным лентам, были запечатлены на типично немецком круглом лице, их дополняли бритая голова и хитро прищуренные глазки, шеи совсем не было видно. Мрачность портрета завершали плотно сжатые тонкие губы, точно их хозяин страдал от запора. Тело тоже соответствовало злодейскому образу: оно было плотным, крепким, без малейшего признака или намека на дряблость. Для полноты законченного образа не хватало лишь кнута и начищенных до блеска сапог. При внешнем знакомстве в какое-то мгновение у Питта промелькнула мысль: "Человек, которого ты ненавидел, Эрик фон Штрохейм, снова вернулся к жизни и стоит перед тобой, готовый к исполнению сцены из «Грида».
— Добрый вечер, — произнес старик подозрительным гортанным тоном. — Вы, как я полагаю, тот самый джентльмен, которого моя племянница пригласила на обед?
Питт поднялся, покосившись глазом на грозную собаку.
— Да, сэр. Майор Питт Дирк к вашим услугам.
Брови старика удивительно взлетели, собрав кожу лба в глубокие морщины:
— Моя племянница сумела убедить меня, что вы, возможно, лишь в звании сержанта, и что вашей обязанностью является уборка мусора с территории базы.
— Вы должны извинить меня за мой чисто американский юмор, — сказал Питт, наслаждаясь замешательством и произведенным впечатлением. — Я надеюсь, моя небольшая ложь не причинила вам никакого неудобства.
— Нет, что вы, небольшое огорчение, возможно, но никак не неудобство. — Старый немец протянул руку, внимательно изучая Питта. — Большая честь познакомиться с вами, майор. Я — Бруно фон Тилль.
Питт пожал протянутую в знак приветствия руку:
— Это для меня большая честь, сэр.
Фон Тилль поднял край гобелена, показывая дорогу:
— Пожалуйста, сюда, майор. Вы должны выпить со мной, пока мы будем дожидаться, когда Тери закончит одеваться.
Питт последовал за хозяином и его белой собакой по темному коридору, который привел их к просторному кабинету. Полукруглый потолок казался очень высоким, что-то около девяти метров, его поддерживало несколько ионических колонн. Мебель, классическая по своей простоте, была редко расставлена и создавала впечатление изысканного изящества и внушительности. Поднос был уже заставлен необычными греческими блюдами, а в одной из стенных ниш располагался полностью оборудованный бар. Единственным элементом украшения, который не вписывался в общий фон, как отметил про себя Питт, была модель немецкой подводной лодки, стоявшая на полке над баром.
Фон Тилль пригласил Питта сесть и предложил:
— Что вы предпочитаете, майор?
— Неплохо было бы начать с шотландского виски, — отозвался Питт, откинувшись на спинку кресла. — Ваша вилла производит удивительное впечатление. У нее должна быть необычайная история.
— Да, первоначально она была сооружена римлянами в 138 году до нашей эры как храм Минервы, их богини мудрости. Я приобрел оставшиеся руины вскоре после первой мировой войны и восстановил их в том виде, какой вы наблюдаете сегодня. — Он протянул стакан Питту. — Может, мы произнесем какой-нибудь тост?
— За кого или за что мы выпьем?
Фон Тилль улыбнулся.
— Я предоставляю эту честь вам, майор. Прекрасные женщины… богатство… долгая жизнь. Возможно, за президента вашей страны. Выбор ваш.
Питт глубоко вздохнул.
— В таком случае, я предлагаю тост за мужество и летное мастерство Курта Хейберта, Македонского Ястреба.
Лицо фон Тилля резко побледнело. Он медленно опустился в кресло и отпил глоток из своего стакана:
— Вы очень необычный человек, майор. Сначала вы отрекомендовались сборщиком мусора. Затем вы посещаете мою виллу и избиваете моего шофера, далее вы продолжаете шокировать меня еще больше, предложив тост за моего старого летного друга, Курта. Как бы там ни было, но и ваш искусно разыгранный спектакль, направленный на то, чтобы соблазнить мою племянницу этим утром на берегу моря, был придуман замечательно. Я благодарю вас за это мастерство и поздравляю. Сегодня, впервые за девять лет, я увидел, как Тери радостно пела и смеялась, счастье переполняло ее. Боюсь, что вы заставите меня смотреть сквозь пальцы на ваши распутные шалости…
Теперь пришла очередь удивляться Питту, но вместо этого он вдруг запрокинул голову и громко расхохотался.
— Мои извинения по каждому пункту ваших замечаний, за исключением того, что мне пришлось проучить вашего извращенца-шофера. Вилли заслужил это.
— Вам не следует обвинять бедного Вилли. Он всего лишь выполнял мой приказ следить за Тери и охранять ее. Она моя единственная родственница, и я хочу, чтобы никто не причинил ей вреда.
— Кто может причинить ей зло?
Фон Тилль поднялся и подошел к открытому окну на террасе. Пристально глядя на темное море, он произнес:
— Больше полувека я усердно работал и внес значительный вклад в создание одной организации. На этом пути я, естественно, приобрел и нескольких врагов. Я никогда не знаю точно, что каждый из них задумал сделать, чтобы отомстить мне.
Питт изучающе посмотрел на фон Тилля:
— Именно поэтому вы и носите маузер в кобуре под мышкой?
Фон Тилль обернулся и машинально потрогал белый праздничный пиджак под левой рукой, в том месте, где он немного топорщился:
— Любопытно, могу я узнать, как вы догадались, что это маузер?
— Всего лишь предположение, — сказал Питт. — Тип человека и ваши вкусы соответствуют больше маузеру.
Фон Тилль пожал плечами:
— Обычно я не ношу оружия, но по тому, как Тери описала вас, у меня возникли подозрения о сомнительной репутации на ваш счет.
— Я должен признаться, что совершил несколько греховных поступков в своей жизни, — ответил Питт с улыбкой, — но могу заверить, что убийство или вымогательство сюда не входят.
Лицо фон Тилля нахмурилось:
— Я не думаю, что вы были бы таким легкомысленным, если бы вы… как говорят американцы… побывали в моей шкуре.
— Ваша шкура начинает казаться очень загадочной, герр фон Тилль, — сказал Питт. — Так чем же вы занимаетесь?
Подозрительность мелькнула в глазах фон Тилля, хотя его губы скривились в фальшивой улыбке:
— Если я скажу, это может испортить вам аппетит. А это, мой дорогой майор, может сильно огорчить Тери. Ведь она полдня провела на кухне, занимаясь приготовлением сегодняшнего обеда. — Он передернул плечами типично европейским манером. — Когда-нибудь в другой раз, возможно, когда я получше узнаю вас.
Питт вертел в руках стакан с последним глотком виски и думал, куда же он попал. Фон Тилль, решил он, довольно крепкий орешек или очень проницательный тип.
— Могу я вам предложить еще выпить? — спросил фон Тилль.
— Не беспокойтесь, я сам справлюсь. — Питт допил виски, подошел к бару и налил себе еще немного. Он посмотрел на фон Тилля:
— Из того, что я прочитал об авиации в первой мировой войне, обстоятельства гибели Курта Хейберта остались невыясненными. Согласно официальным германским сводкам, он был подбит англичанином и разбился где-то в Эгейском море. Однако, в сводках не упоминается имя победившего его противника. Они также ни слова не говорят о том, было ли найдено тело.
Фон Тилль тихо гладил собаку. Казалось, что его глаза погрузились в воспоминания о прошлом на несколько мгновений. Наконец, он произнес:
— Курт вел свою собственную персональную войну против Англии в далеком 1918 году. Он редко дрался с ними хладнокровно и сдержанно. Он управлял машиной очень рискованно и атаковал их самолеты, словно человек, одержимый дьяволом. Когда он находился в воздухе, то ругался, неистовствовал и стучал по краю кабины кулаками, пока не разбивал их в кровь. При взлете он всегда увеличивал обороты двигателя до предела, так что его Альбатрос вспархивал с земли, как испуганная птица. И все же, когда он не бывал на дежурстве и мог на некоторое время забыть, что он на войне, он отличался он многих большим чувством юмора, что мало отвечает вашему американскому понятию о немецком солдате.
Пип медленно покачал головой и произнес с оттенком улыбки на губах:
— Вы должны простить меня, герр фон Тилль, но многим из моих товарищей по оружию приходилось встречаться с немецкими солдатами, большинство из которых были непревзойденными весельчаками.
Старый лысый немец не обратил никакого внимания на ремарку Питта. Ею лицо оставалось серьезным:
— Трагедия Курта произошла от коварного замысла англичан. Они тщательно изучали его тактику и вскоре заметили одну особенность: у него была слабость — атаковать и уничтожать привязанные аэростаты наблюдения. Старый аэростат был отремонтирован ими, корзина наблюдателя заполнена взрывчаткой, одетый в форму манекен был помещен туда же. Бикфордов шнур спускался на землю, и англичанам оставалось только сидеть и ждать появления Курта. — Фон Тилль присел на мягкую софу. Он смотрел в потолок, но ничего не видел. Его взор был далеко, в том небе 1918 года. — Им не пришлось долго ждать. На следующий день Курт, пролетая над линией фронта, увидел аэростат противника, медленно раскачивавшийся от прибрежного бриза. Его нисколько не удивило то, что с земли не открыли огонь по нему. И наблюдатель, облокотившийся на поручни корзины, как будто заснул, он даже не попытался выпрыгнуть с парашютом, чтобы спастись, прежде чем пулеметы Курта превратили наполненный водородом шар в облако огня.
— У нею даже не возникло мысли, что это могла быть ловушка? — спросил Питт.
— Представьте себе, нет, — отозвался фон Тилль. — Аэростат был там и представлял собой врага. Почти автоматически Курт бросился в атаку. Он приблизился к аэростату, и ею пулеметы начали пробивать тонкую оболочку газовою шара. Вдруг шар взорвался с огромной силой, все вокруг было охвачено пламенем и дымом. Англичане взорвали аэростат при приближении Курта.
— Хейберт разбился на вражеской территории? — задумчиво уточнил Питт.
— Курт не разбился после взрыва, — ответил фон Тилль, снова возвращаясь мыслями в настоящее. — Его Альбатрос проскочил сквозь этот ад, правда, верный самолет, выручавший его в стольких воздушных сражениях, был сильно поврежден, да и сам Курт был серьезно ранен. С пробитыми и разорванными в клочья матерчатыми крыльями, поврежденным рулем высоты и окровавленным пилотом в кабине аэроплан пролетел над побережьем Македонии и исчез из вида в море. Македонского ястреба и его легендарного желтого Альбатроса с тех пор больше никогда не видели.
— По крайней мере, до вчерашнего дня, — Питт глубоко вздохнул и ждал ответной реакции.
Веки у фон Тилля слегка дрогнули, но выражение лица не изменилось. Казалось, он взвешивал слова Питта.
Питт моментально вернулся к прежней теме разговора.
— Вы с Хейбертом часто летали вместе?
— Да, мы много раз вылетали на задания вместе. И всегда пользовались двухместным бомбардировщиком, сбрасывали зажигательные бомбы на британский аэродром, который располагался прямо здесь, на Тасосе. Курт управлял самолетом, а я был наблюдателем и бомбардировщиком.
— А где базировалась ваша эскадрилья?
— Мы с Куртом служили в одном гарнизоне, в Ясте. Но взлетали с аэродрома в Ксанти, в Македонии.
Питт прикурил сигарету. Затем он взглянул на старческую, но прямую фигуру фон Тилля:
— Благодарю вас за столь выразительное и подробное описание гибели Хейберта. Но, простите, вы ничего не упустили?
— Курт был очень преданным другом, — с грустью произнес фон Тилль. — Такие вещи легко не забываются… Я даже помню точную дату и время этого события. Это случилось в девять вечера 15 июля 1918 года.
— Однако, кажется странным, что больше никто толком не знает полной истории, — произнес Питт, его взгляд оставался спокойным и целеустремленным. — Архивы в Берлине и в Британском Музее Авиации не содержат абсолютно никакой информации относительно гибели Хейберта. Все книги по этой теме, которые мне довелось просмотреть, говорят о нем как о пропавшем без вести при невыясненных обстоятельствах, так же как и о других великих асах, таких как Альберт Балл и Георг Гейнемер.
— Господи, — перебил фон Тилль. — В немецких архивах отсутствуют документы, потому что Верховное Имперское командование никогда особенно не интересовалось войной в Македонии. А англичане никогда не опубликуют ни слова о таком неблаговидном поступке со своей стороны. Кроме всего прочего, самолет Курта оставался все еще в воздухе, когда они видели его в последний раз. Англичане могли только предполагать, что их коварный замысел удался.
— Никаких следов человека или останков самолета не было обнаружено?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34