Я человек русский, северный, такой резвости не приемлю.— Между прочим, пока от вас никто и не требует ничего такого. Вам просто должно быть понятно, что сейчас, когда Президент в цейтноте, ему многие вопросы придется решать ускоренно. В том числе и кадровые. Где и как, с чьих докладов и подсказок — вопрос другой. Но такие решения будут. И очень скоро. Полетят головы, будьте покойны. Так что надо будет и нам определяться побыстрее.— То есть самим под гильотину ложиться? — хмыкнул Глава. — Вы уж так бы и сказали, Андрей Ильич, что вам дали ЦУ на меня материал подобрать. Дескать, ненадежный кадр. Пора решение принимать.— Если совсем серьезно, то устные инструкции у меня на этот счет имеются. Не знаю, каким еще службам подобные задачи ставили, Теплов вот сидит отмалчивается, но думаю, что не одному мне.Все повернулись в сторону начальника УВД. Тот понял, что надо что-то сказать, а то, глядишь, не правильно поймут… В августе прошлого года он был назначен на этот пост после того, как прежний начальник полковник Найденов скоропостижно скончался от инфаркта. В том, что это была естественная смерть, никто вслух не сомневался. Но в том, что он умер очень вовремя, особенно для Рындина и Иванцова, лично у Теплова никаких сомнений не было. Присутствовал и еще один неприятный момент. Когда Теплов еще был замом Найденова, в одну по-северному светлую ночку сотрудники службы Рындина, предъявив постановление за подписью Иванцова, провели у него на даче быстрый и оперативный обыск. Если происхождение бара, в котором стояло импортного алкоголя на 23 миллиона рублей, Теплов еще сумел бы при желании как-то объяснить, то вот происхождение 600 тысяч долларов в свеженьких новых купюрах, к тому же укрытых в специальных тайниках, объяснялось только одним — деяниями, подпадающими под статью 173 (получение взятки) бессмертного УК РСФСР, действующего даже в отсутствие покойной советской республики. О том, что эти деяния содержат признаки самой серьезной — третьей — части упомянутой статьи, сулившей полковнику не менее восьми лет расставания с волей, Теплов как товарищ с высшим юридическим образованием мог и сам догадаться. Сушить сухари не пришлось. Найденов съездил к Рындину, попил пивка с Иван-цовым, и все как-то не получило развития. После смерти Найденова Теплов ждал ареста со дня на день. Но дождался, как это ни удивительно, назначения на вакантный пост. Правда, этому предшествовала серьезная беседа с участием Рындина и Иванцова.И вот теперь от него, самого молодого в этой компании, требовали не отмалчиваться, а раскрывать служебные тайны. Причем с немалой вероятностью, что кто-то их здесь прослушивает, записывает, фиксирует на видео…— Ну и что, Василий Михайлович, — спросил Глава сурово, — как вас проинструктировали на предмет выявления коррумпированных элементов, компрометирующих административную вертикаль?— Были инструкции неофициальные… — пробормотал Теплов. — Но вся методика — исключительно в рамках законодательства.— Правильно. А то ваша привычка задерживать крутых мафиози, в жизни ни миллиграмма наркотика не употребивших, за якобы хранение десяти-пятнадцати граммов героина, который вы сами же им подбросили при задержании, уже начинает утомлять, — заметил Иванцов. — Хоть бы еще что-нибудь придумали, если не можете нормальным образом работать. У вас ведь в прошлом немало толкового народа было…— Толковые давно на пенсии, Виктор Семенович, — пожаловался Теплов.— …или в криминальных структурах, — нежно добавил Рындин.— Ладно, — пожалел Теплова Глава, — вы, Василий Михайлович, замначальника пробыли совсем недолго, всего два года на этом нынешнем посту, так что пока с вас спрос невелик. Главное — не зажимайте информацию, чтоб не ставить ни нас, ни себя в неловкое положение.— Да я понимаю, понимаю… — пробубнил Теплов. Рындин поморщился и решил, что зря увел разговор в сторону.— Информация информацией, но до нас ведь не все доведут, если примут серьезное решение. Поэтому нам надо как можно скорее определиться по двум направлениям. Первое — продумать вопрос о выборах губернатора, а второе — подготовить проект договора о разграничении полномочий с Федерацией. Разговор об, этом у нас уже был месяца полтора назад. Что-нибудь сделано? Не вижу. Вот от этого и сомнения в полной искренности нашего уважаемого Главы.— Андрей Ильич, — нахмурился Глава, — вы таким начальническим тоном разговаривайте, пожалуйста, у себя в управлении. Я сюда не вами поставлен, у меня свои взаимоотношения с Москвой, и мне определять, какие задачи надо решать форсированно, а какие во вторую очередь. В конце концов у меня ведь не только эти направления в работе. Да, есть соответствующие комиссии, срок выборов определен одновременно с президентскими, уже кандидатов выдвигают. А с проектом договора есть технические осложнения. Согласно действующему законодательству, большая часть промышленных предприятий отнесена к объектам федеральной собственности. Соответственно они и приватизироваться должны по федеральным законам. А у нас предполагается, что все предприятия, расположенные на территории области, подлежат приватизации согласно областному законодательству. Вроде бы в центре особо не возражают, потому что предприятия все равно стоят и покупать их задорого никто не собирается. Вместе с тем они не закрыты, на них народ числится, которому зарплату платить нужно, и каждый месяц от них государство миллиардные убытки несет…— Все это мы знаем, — довольно бесцеремонно перебил Рындин, — только у меня создается впечатление, будто вам просто желательно выждать. Не советую! Недальновидно. Отсидеться не удастся ни в коем случае. Или вас выставят сейчас — «для соблюдения чести мундира» перед выборами, или после. Причем кто бы их ни выиграл, — а пожалуй, уже сейчас ясно, что реальных кандидатов будет только два, — держать вас на этом посту не будет. Если вы проведете выборы, то сможете усидеть — народного избранника не тронь!— А если я пролечу на этих выборах? — прошипел Глава. — Вы мне что, стопроцентную поддержку обеспечите?— Стопроцентной не потребуется. Но пятьдесят один процент сделать сумеем. И кандидатов лишних не будет.— Пропаду я с вами, — вздохнул Глава, — пропаду… Опутали, совсем опутали…— Без нас пропадете вдвое быстрее, — набрался духу Иванцов, краем глаза отметив одобрительное движение головы Рындина. — Во всяком случае, те решения, которые надо принять, сделают вас намного менее уязвимым. СТЕПА & Со О том, насколько прекрасна и удивительна может быть жизнь, многие в постсоветское время стали забывать. Другие, наоборот, только после свержения коммунизма стали замечать, что в этой самой жизни бывают приятные моменты. Потому как после долгих и упорных трудов по строительству рыночной экономики и собственного домашнего хозяйства некоторым крупномасштабно мыслящим и действующим людям иногда хочется спокойно подышать зимним воздухом, ощутить внутреннее расслабление и умиротворение. Отдохнуть, так сказать, от всего интенсивного, импульсивного и агрессивного.Конечно, для такого отдохновения человек этого круга мог бы избрать какие-нибудь Гавайи, Антилы, Багамы, Балеары или Канары. Ну, может, на худой конец, Анталью. А то экзотики ради мог бы, например, из русской зимы в антарктическое лето перебраться — денег хватило бы.Но человек, которого в определенных кругах областной общественности именовали Степой, уже досыта похлебал и тропического, и субтропического, и, к сожалению, приполярного (правда, арктического, а не антарктического) солнца тоже. Само собой, что он не очень любил показываться широкой публике, давать телеинтервью и напоминать международной общественности о своем существовании. Громадное большинство населения вообще не ведало о том, что на территории данной области проживает такой Степа. Ничтожное меньшинство, принадлежавшее к весьма узкому и специфическому кругу лиц, когда-либо и где-либо слышавших о наличии этого конкретного Степы, хотя и знало о его существовании, но никогда его не видело. И надо добавить — совершенно не стремилось увидеть. Потому что такое знакомство могло очень дорого стоить. И в финансовом, и в чисто медицинском смысле слова.Конечно, число людей, общавшихся со Степой, было намного больше. То есть в области и за ее пределами было достаточно много граждан, водивших дружбу с Эдуардом Сергеевичем Тихоновым. Кое-кто из них даже догадывался, что у г-на Тихонова есть неувязки с законом, но предпочитали этого не оглашать. В числе знакомых Тихонова имелись те, кто из других источников был наслышан о Степе как об очень крутом и серьезном человеке, но они и понятия не имели, что общаются именно со Степой, а не со скромным Эдуардом Сергеевичем. К таким господам, как это ни удивительно, относился даже сам Глава обладминистрации.Впрочем, в области имелось человек пятнадцать еще живых людей, которым был, так сказать, оформлен «допуск». То есть этим товарищам дозволялось знать, что Степа и Тихонов есть одна личность, а не две. В их числе, например, были господа Иванцов и Рындин.А вот для господина Соловьева Антона Борисовича, то есть для Ваниного папы, никакого Степы не существовало. Зато с милейшим гражданином Тихоновым он поддерживал прочные деловые контакты, носившие взаимовыгодный характер. Антон Борисович обладал очень полезными для жизни московскими знакомствами и выходами на зарубежных партнеров, а у Эдуарда Сергеевича были столь же необходимые связи на уровне областных структур. Финансовые интересы у обоих деловых людей тоже переплетались тесно, и уровень доверительности в их отношениях был достигнут достаточно высокий.Впрочем, на сей раз причиной их встречи послужили не столько деловые, сколько семейные проблемы господина Соловьева.Три дня назад он примчался в воинскую часть, откуда за сутки до этого убежали Валерка и Ваня. Докладывать сразу командир не решился — рассчитывал, что сумеет отловить беглецов. Известие о ЧП сообщил по телефону прапорщик Середенко, который, узнав о побеге своего подопечного, поначалу чуть не удавился, запаниковав до зубовного лязга. Может, именно это обстоятельство благоприятно отразилось на его физическом состоянии. Гриша отделался лишь небольшой синевой под левым глазом и ссадиной на правой скуле.С командиром части Соловьев-старший говорил тет-а-тет, но очень энергично. Сгоряча, конечно, пообещал, что выкинет полковника по неполному служебному соответствию — мол, в Минобороне полно друзей, — но потом, когда полковник, в свою очередь, озверев, гаркнул, что ему терять нечего, Соловьев немного поостыл. Командир части, употребляя на одну фразу по 75 процентов матюков, очень доходчиво объяснил любвеобильному папаше, что он, полковник, «афганец» и «чеченец», дважды раненный и маленько контуженный. А потому, если он прямо тут, в родном кабинете, грохнет господина предпринимателя прямо в лобешник из табельного оружия, а охрану вместе с двумя джипами и подарочным «мерседесом» размажет по снегу танковыми гусеницами, то скорее всего попадет в дурдом, а не в тюрьму. Но даже если ему и дадут вышку, то останется моральное удовлетворение.Хотя командир части вряд ли имел при себе что-то стреляющее и уж наверняка не сумел бы раньше, чем за час, выгнать из бокса танк, Антон Борисович сбавил тон до умеренного. В конце концов он понимал, что винить надо не задерганного всякими катавасиями офицера, а самого себя за то, что воспитал сына-придурка.Выпив для примирения по двести граммов коньяку из НЗ батьки Соловьева, оба почувствовали, что классовые противоречия стираются и общее рабоче-крестьянское происхождение дает о себе знать.Уже почти в спокойной обстановке бывшие советские люди смогли найти общий язык, прикинуть, куда и в каком направлении мог побежать Ваня. То есть направление-то было известно: на юг, но на чем и как мог уехать младший Соловьев, догадаться было трудно. Мог и пешком уйти.Только на этом этапе полковник наконец поведал, что Ваня убежал не один, а одновременно с Русаковым, застрелившим двух сослуживцев и укравшим два автомата. Само собой, что Антона Борисовича это сообщение не обрадовало и оптимизма по поводу сына не добавило. Он с ходу предположил, что Валерка прихватил приличного мальчика в качестве заложника. Полковник засомневался, потому что, на его взгляд, у Русакова на это интеллекта не хватило бы. Это еще больше расстроило Соловьева, поскольку он хорошо знал: если не хватает интеллекта на взятие заложника, то на убийство может вполне хватить.В части уже вовсю орудовала военная прокуратура, подключились милиция и военная контрразведка. Два дня поисков, в течение которых ни командир части, ни Антон Борисович глаз не смыкали, привели в тупик. То есть в тот самый, где беглецы залезли в вагон. Собачка смогла отработать следы до этого места, за что ей, родимой, честь и слава. Однако вагона там уже не было, в пакгаузе не обнаружили никаких следов, и собачка заявила: «Я — пас». Оставалось надеяться на силы человеческого интеллекта. Человеческий интеллект подсказал, что в тупике мог находиться некий элемент подвижного состава, на котором один или оба беглеца могли куда-то уехать. Подключились правоохранители транспорта. Согласно станционной документации, никаких вагонов, платформ, цистерн или хоппер-дозаторов на момент побега и в последующие сутки в помянутом тупике не находилось и не должно было находиться. К тому же тупик и пакгауз, как это ни удивительно, никто не хотел признавать своим. Начальник магистральной станции, тыча в нос следователям планом своего путевого хозяйства, убедительно доказывал, что все расположенное за пикетным столбиком номер такой-то к его епархии не относится, а начальник заводской железнодорожной станции, опять-таки с планом путевого хозяйства в руках, разъяснял, что его владения начинаются от пикетного столбика с другим номером и он тупик с пакгаузом ведать не ведает.Конечно, нашлись добрые люди, которые после долгих бесед и напоминаний о прошлых грехах позволили уцепиться за кое-какие хвостики.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70