скомбинирование всего запирающего механизма, то есть устройство его в том виде, в котором он мною предложен и через это имеет характерное свое отличие — отсутствие винтов и возможность сборки и разборки без отвертки, что случилось вследствие особого устройства боевой личинки, затвора, экстрактора, ударника и замочной трубки; отсечка, ее устройство и назначение, предложенная мною на пять с половиной месяцев раньше иностранца Нагана; запорка магазинной крышки».
Однако Сергей Иванович, незнакомый с подробностями письма Нагана к Крыжановскому, не знал, что вконец обнаглевший фабрикант, предъявил свои права даже на отсечку-отражатель. Нахальство бельгийца действительно не имело границ, ведь ему еще в марте 1890 года давали под расписку важные винтовочные детали, и он обязался все детали сохранить втайне и вернуть их в Россию. Но Нагану тогда всего казалось мало, ибо в мае того же года он просил через полковника Чичагова выслать ему «в виде любезности» части прибора на его винтовку.
А в сентябре 1890 года бельгиец, пытаясь ввести в заблуждение русское военное ведомство относительно действительного срока поставки опытных винтовок и выдавая желаемое за действительное, писал министру Ванновскому, что выделка их подходит к концу. Открытые притязания Нагана на дальнейшее изготовление уже штатных винтовок, весьма доверительные отношения с русским военным министром оказали существенное влияние на окончательное решение Ванновского исключить имя Мосина из названия нового оружия. Готовя приказ по военному ведомству о состоявшемся утверждении образца «новой пачечной винтовки и патрона к ней», он увидел в первоначальном тексте фразу: «образец, предложенный гвардейской артиллерии капитаном Мосиным». Рассерженный такой вольностью подчиненных, министр вычеркнул эту фразу, написав на полях приказ для писаря: «Исправить!» Как эти действия Ванновского расходятся с теми обещаниями всячески помогать Мосину и даже молиться за него «московским угодникам», которые он давал во время посещения оружейного завода!
Сергей Иванович, твердо решивший отстаивать свои права, в докладной записке пункт за пунктом разбивал домыслы и малообоснованные претензии Нагана. К примеру, комиссия по перевооружению поддержала утверждения Нагана, будто ему принадлежит устройство подавателя на дверце магазина и открывание дверцы вниз. Сергей Иванович убедительно доказывает, что подаватель его собственной конструкции оригинален, ибо отличается от бельгийского тем, что устройство верхней платформы путем комбинирования подавателя с дверцей, дает возможность отнимать весь подающий механизм от магазинной коробки. Однако комиссия, принимая во внимание только то обстоятельство, что идею первым применил Наган, и не обращая внимание на ее дальнейшую интерпретацию Мосиным, поддержала притязания Нагана.
Один пункт нагановского письма был просто смешон. Бельгиец обвинял русского изобретателя в том, что он заимствовал у него способ наполнения магазина путем выталкивания патронов из пачки при помощи пальца. Мосину в пору было брать привилегию на использование большого пальца, оставив Нагану указательный. Но Сергею Ивановичу было не до шуток, так как Наган утверждал, что коль он родил идею относительно использования пальца для наполнения магазина, то ему же принадлежит и устройство пазов в ствольной коробке. Это было форменным бесстыдством, потому что идея патронной пачки и пазов для нее родилась задолго до господина Нагана и хорошо была известна оружейникам всех стран.
Поскольку Наган претендовал едва ли не на всю винтовку, созданную Мосиным, то Сергей Иванович, подходя к вопросу объективно, писал:
«Я имею права не на идею, а на самое устройство и на скомбинирование следующих частей: магазинная коробка в том виде, в котором она устроена в утвержденном ружье, и способ ее скрепления с ложей и ствольной коробкой; помещение антабки; устройство планки на шейке ложи, сделанное мною намного раньше Нагана; скомбинирование ствольной коробки со стволом, ложей и магазином и скомбинирование всей ложи со всеми частями ружья».
Перед тем, как подать записку по принадлежности, Мосин многократно проверял ее, показывал близким друзьям, но не нашел в ней ни одного изъяна. Тульский конструктор действительно изобрел оригинальную, конструктивно законченную винтовку. Но Артиллерийский комитет, крепко взнузданный военным министром через своего ставленника Крыжановского, не поддержал русского оружейника и в его лице честь отечественной науки и техники, он продолжал настаивать на том, что Мосин заимствовал идеи и части винтовки у Нагана, напрочь отметал всякую мысль о возможности использования опыта предшественников русским изобретателем, но позволял делать это иностранцу.
Хуже того, 28 мая 1891 года Артиллерийский комитет уже по собственной инициативе приписал к так называемым «заимствованиям» у Нагана еще одно — обойму! А ведь у Мосина была обойма собственной конструкции, которая прошла испытания, показала себя не хуже нагановской, ее оставалось только довести «до ума» в условиях валового производства. Однако министр Ванновский самолично распорядился использовать обойму Нагана, значит, он, министр, ее и заимствовал.
Но мог ли скромный капитан на равных бороться с генерал-адъютантом? Хорошо еще, что комиссия по перевооружению с полной определенностью признала, что «устранение одновременной подачи двух патронов посредством изолирования второго патрона отсечкой предложено Мосиным на пять с половиной месяцев раньше, чем это сделано впоследствии Наганом»!
Зато Артиллерийский комитет подтвердил, что Мосин заимствовал идею помещения подавателя на дверце магазина, способ наполнения патронов и обойму — не мог комитет не потрафить военному министру.
К частям, выработанным самим Мосиным, были отнесены: планка запирающего механизма, устройство предохранительного взвода, затвор целиком и комбинирование его частей между собой, идея отсечки-отражателя и ее исполнение, защелка магазинной крышки, способ соединения подавателя с крышкой и помещение антабки на шарнирном болту. Кроме того, оружейный отдел отметил, что Мосин изменил магазинную коробку, сделав ее легче и дешевле. Далее чиновники от артиллерии добавили, что все остальные части, не поименованные в приведенном перечне, не принадлежат Мосину, так как выработаны полковником Кабаковым и другими членами комиссии по перевооружению при участии капитана Мосина. Таким образом, главного изобретателя тихой сапой перевели в соавторы!
С решением Артиллерийского комитета Сергей Иванович не смирился, он подготовил новую записку, в которой еще более настойчиво протестовал против несправедливости. Изобретатель с горечью писал:
«Я, правда, привилегий не имею, но никак нельзя придавать значение, умаляющее мою работу по устройству и скомбинированию всего ружья. Раз если уж оружейный отдел признал, что запирающий механизм построен мною, то само собой следует, что и ствольная коробка, которая есть как бы футляр для запирающего механизма, может быть построена только мною. То же самое я должен сказать и о наружных очертаниях и о всех прорезях этой коробки. Так как отсечка-отражатель и магазин по отдельности признаны построенными мною, то, следовательно, и соединение их с коробкой произведено мною. Проектируя ствольную коробку и магазин, я должен был иметь в виду и устройство ложи, то есть должен был придать такое очертание коробке и магазину, чтобы, врезая их в ложу, не ослабить ее излишними вырезами. А потому постройка ложи и скомбинирование ее с частями ружья принадлежит мне, а также в ней длина и изгиб приклада даны мной. Комиссия по выработке образца признала мою ложу за самую удобную для вскидки ружья при скорой стрельбе. Я считаю, что достаточно всего изложенного, чтобы составить убеждение, что раз главные части построены мною, то и скомбинирование всего ружья принадлежит мне!»
Аргументов у Сергея Ивановича было так много, и они были столь убедительными и неотразимыми, что его пребывание в Петербурге становилось весьма неприятным для Ванновского и Крыжановского. Вот тогда-то помощник начальника Главного артиллерийского управления и отдал капитану Мосину категорический приказ вернуться к месту своего постоянного служения…
Изобретателя грубо вытолкали из столицы, не дав ему дождаться решения вопроса о привилегиях. Сергей Иванович, до крайности взвинченный бесцеремонностью генерала Крыжановского, подал рапорт о выдаче ему одного экземпляра ружья для представления на соискание Большой Михайловской премии и выписок о признании за ним прав на его части винтовки и выехал в Тулу. Кончался май 1891 года.
И все же настойчивая борьба Сергея Ивановича привела хоть и к частичному, но успеху: 2 июля 1891 года исполнительная комиссия признала, что главные существенные части винтовки образца 1891 года выработаны исключительно капитаном Мосиным, и предоставила ему привилегии «для устранения возможности воспользоваться какому-либо лицу изобретением этого офицера». Военный министр вынужден был утвердить решение комиссии, но добавил в своей резолюции, что для русского правительства запрещения не будет существовать ни в России, ни за границей. Ванновский знал Мосина еще хуже, чем американский атташе Г. Аллен — Сергей Иванович никогда не действовал и не собирался действовать во вред России; он отказался от привилегий, ибо не намеревался продавать свое изобретение за рубеж, не стремился к обогащению в ущерб Отечеству!
Тем временем военный министр долго и тщательно готовил всеподданнейший доклад императору и при этом заметно волновался, так как необходимо было безукоризненно обосновать правомочность выплаты фабриканту Нагану 200 тысяч рублей вознаграждения. Ванновский почти наверняка знал, что император не испытывает неприязни к иностранцу, но очень уж была велика сумма гонорара за конструкцию, не принятую на вооружение. Петру Семеновичу еще памятно было то заседание Распорядительной комиссии 5 декабря 1890 года, когда он сообщил ее членам, что бельгиец получит по контракту столь солидную премию. Большинство сочло, что Наган должен удовлетвориться 75 тысячами. А иные из членов комиссии тогда откровенно недоумевали, почему это заранее, еще до испытания министр отдает явное предпочтение винтовке Нагана?
Пришлось Петру Семеновичу давать особо доверительное задание капитану Холодовскому. Этот сообразительный капитан многое поведал министру. Наган, к примеру, трижды встречался с русским военным агентом Чичаговым в Брюсселе и всякий раз поднимал вопрос о вознаграждении. Чичагов, хорошо знавший истинную цену обеих винтовок, настаивал на том, что бельгийцу не может быть выплачено больше 50 тысяч. Настырный фабрикант упорно твердил о 200 тысячах и при этом заявлял, что даже при использовании второстепенных деталей, ему принадлежащих, он согласится на премию, не меньшую, чем 75 тысяч. И при этом он скромнейше лгал, будто прибыль получит самую минимальную.
Полковник же Чичагов, бывший по мнению министра прямолинейным солдафоном, не понимавшим всех тонкостей дела, доносил потом из Брюсселя, что «для Нагана главное получить, если его система будет принята, запрошенную сумму. При этом он готов поступиться авторским самолюбием и не настаивать на том, чтобы ружье носило его имя. Он сам предложил дать новой системе наименование „комиссионного ружья образца 1890 года“. А денежный вопрос фабрикант ставит на первый план».
Отсюда выходит, что именно бельгиец подбросил военному министру дурно пахнувшую, но полезную в задуманном ими деле идейку относительно названия ружья. Замысел был коварный, ибо в случае его осуществления фабрикант имел бы право утверждать, что в основу образца положена именно его конструкция. Наган был хитер, как Уллис! Но не в меру болтлив — он напрасно говорил Чичагову о своей полной уверенности, будто министр оценит по достоинству его предложение и убедится, что нельзя ограничиваться вознаграждением в 50 тысяч. От этого Ванновский еще ниже пал в глазах потомков.
Император принял Ванновского 7 июля 1891 года, и тот посвятил его в подробности контракта с Наганом.
Министр счел необходимым также уточнить, что в случае принятия системы Нагана, пришлось бы менять некоторые части по системе Мосина. Не принимая же системы Нагана в целом, было признано целесообразным взять у него самое существенное, а именно — обойму, ничтоже сумняшеся заявил Ванновский. Александр III выразил сомнение в целесообразности выплаты 200 тысяч за такую малость, как обойма. Тогда Ванновский заявил, что если Нагану будет выплачено вознаграждение по контракту, то он откажется от своих претензий на винтовку вообще, и у России будет возможность заказать полмиллиона штук во Франции, ибо потеряют силу привилегии, полученные Наганом в этой стране.
Император оставил доклад у себя для более детального ознакомления и размышления, а на следующий день подписал рескрипт: «Выдать оружейному мастеру Леону Нагану 200 тысяч рублей за предложенное им для нашей армии ружье». Вот так, ни много ни мало, а за предложенное русской армии, но не принятое на вооружение ружье!
Наган, боявшийся, как бы государь не одумался, буквально забросал Артиллерийское управление телеграммами с требованием срочно перевести деньги на его имя. А когда сумма была депонирована в Петербургском учетном банке, бельгиец, только что уступивший России все права на винтовку, обратился к русскому правительству с просьбой разрешить поставку ее Греции, Сербии, Болгарии и далекой Бразилии. Тут уж даже видавший виды Ванновский поразился такой бесцеремонности и дал давнему другу отказ.
Негоциант из Льежа, довольный удачно провернутой операцией в России, поспешил послать благодарственное письмо своим благодетелям. Он писал 8 июля Банковскому:
«Я не могу более медлить в выражении вам моей глубочайшей признательности за оказание мне чести принятия магазинного ружья моей системы для перевооружения в России, а также за великодушное присуждение мне премии».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22