делать приспособления к изготовлению на заводах однозарядных винтовок комиссии по перевооружению, но с ложей, запирающим механизмом и замочною коробкою капитана Мосина, а равно и с теми детальными изменениями, которые могут потребоваться. Замочная доска должна быть с пазами для вкладывания обоймы, но без продольной щели для магазинной коробки“.
Опять половинчатое решение, в котором сквозит явное неверие в возможности своего, русского конструктора. Исполнительная комиссия принимает разумное решение, а Распорядительная его отвергает, хотя и призвана ускорить сроки перевооружения и сэкономить, насколько возможно, народные деньги.
Пока в высоких кабинетах заседали комиссии и генералы корректно спорили друг с другом, С. И. Мосин продолжал совершенствовать магазинку. В течение августа он дважды отправлял в Петербург измененные образцы, отшлифовывая детали конструкции и одновременно следя за ходом изготовления опытной партии винтовок. К тому же почти весь август, с 4-го по 27-е число, он находился в Ораниенбауме, участвуя в испытательных стрельбах.
А тут еще прибавили хлопот военный министр, он решил проинспектировать тульский завод, о чем его руководство было уведомлено телеграммой. Ванновский прибыл в Тулу 10 сентября в 13 часов, сразу же поехал на завод, осмотрел его и нашел в отличном состоянии. Министр поинтересовался ходом изготовления магазинных ружей Мосина и получил заверения, что все они будут собраны к 1 октября. Ванновский переговорил с Мосиным, заверил его в своей полной поддержке и обещал всякую помощь. Он даже сказал, что, приехав из Тулы в Москву, будет молиться святым угодникам о ниспослании успехов в столь важном и нужном деле.
Вскоре после отъезда министра, а точнее 13 сентября, Сергей Иванович на правах автора и председателя заводской приемной комиссии принял первую партию своих винтовок из 12 стволов. Первыми поздравили изобретателя с новорожденными его ближайшие помощники-мастеровые. На следующий день Мосин написал письмо генералу Н. И. Чагину:
«Ваше превосходительство, милостивый государь Николай Иванович! Завтра, 15 числа, я отправляю пять ружей в Ораниенбаум. Ружья эти давно уже были готовы, но только вчера я поставил новые замочные трубки, которые сделаны согласно вашего требования. В этих пяти ружьях сделаны все изменения, которые вы требовали. И также будет сделано, конечно, и в остальных. Одно только требование ваше я не исполнил, не заменил верхней пружины подавателя, которую вы нашли слабой. Оказывается, чтобы ее заменить, надо будет изменить и сам подаватель. Чтобы не задерживать изготовление 300 ружей к сроку, части для которых уже готовы все, я решил в этих 300 ружьях изменений не делать, так было мною доложено и военному министру, который был у нас 10 числа. Но чтобы вы были покойны, что система ружья позволяет эти изменения сделать, я приготовляю одно ружье с этими изменениями, и когда оно будет готово, то я его вышлю к вам в Ораниенбаум. Три однозарядные ружья, которые вы приказали выслать вам, и пять пачечных завод еще не приготовил, до сих пор еще нету предписаний о них, а также нету и предписания от генерала Крыжановского о том, чтобы завод исполнил все мои требования, о которых вы просили Крыжановского в моем присутствии. Предписание такое в настоящее время лишнее, так как военный министр приказал заводу ни в чем не отказывать для моего успеха на конкурсных испытаниях в войсках.
Вчера мною приняты 12 ружей, и теперь завод предлагает сдавать каждый день по 25 ружей. Обойм для патронов у меня нету. И если Вы найдете возможным, то прикажите выслать на завод хотя бы те укороченные обоймы, которые при мне были опробованы на Ораниенбаумском стрельбище. Получив эти обоймы, я буду иметь возможность брать на стрельбы солдат из местных войск. Заказанные мною на заводе обоймы еще нескоро будут готовы — завод обещал военному министру сдать все триста ружей к 1 октября и успех этой сдачи исключительно будет зависеть только от завода…» Сергей Иванович работал с крайним напряжением сил, он сильно переживал различного рода неполадки и задержки в ходе работ по изготовлению своих винтовок, нервничал. Это заметно из его письма Крыжановскому, отправленного в один день с посланием к Чагину:
«В присутствии военного министра ружья действовали отлично, выпущено было до трехсот патронов. Военный министр был со мной очень ласков, несколько разна заводе при всех высказался, что мой успех будет его успехом…»
Все вроде бы хорошо. Но далее Сергей Иванович жалуется, едва сдерживаясь от резких высказываний: «Патронов у нас осталось мало, если патроны не будут аккуратно присылаться, то я должен буду остановить испытания и этим задержу сдачу ружей. Я вынужден был показывать стрельбу военному министру с пятью несчастными обоймами, имевшимися у нас, которые при этом иногда плохо действовали. Все затруднения, которые были при сборке первых ружей, мною выяснены, и требования мои, как председателя приемной комиссии, к заводу все определены. Теперь успех сдачи ружей зависит исключительно от завода и, следовательно, если ружья не будут сданы к сроку, то я с себя, как с изобретателя и председателя приемной комиссии, ответственность снимаю…»
Из этих писем отчетливо видно, что Мосин полностью поверил заверениям Ванновского. А напрасно…
Мосину пришлось выезжать в Петербург для решения неотложных дел и для присутствия на нескончаемых испытаниях и в сентябре, и в октябре, и в ноябре, и в декабре. И он в основном был осведомлен о том, какие меры предпринимает Л. Наган, чтобы выиграть предстоящие состязания.
Когда Л. Наган узнал о решении Ванновского заказать ему опытную партию винтовок, не дожидаясь предварительных испытаний, то не удивился этому. Он с готовностью согласился изготовить все 300 винтовок в течении пяти месяцев, определив их стоимость в 230 франков со штыком и 225 франков без штыка. Председатель Чагин, перевидавший на своем долгом веку немало всякого рода предпринимателей, заявил, что дешевле будет и штыки, и прицелы делать на русских заводах, а Нагану надо дать лекала на патронник, дульную часть и основание мушки, и пусть он все делает в соответствии с русскими требованиями. Предложение старого оружейника было резонным, и комиссия приняла его. Чагин настоял также на том, чтобы в Бельгию был командирован представитель ГАУ для осмотра и приема пяти опытных винтовок Нагана. С последним предложением не стал спорить и Ванновский, но проныре Нагану каким-то неведомым образом все же удалось заполучить от артиллерийского ведомства «..,в качестве моделей для магазинных ружей его системы следующие детали, которые он обязался сохранить в строгой тайне и возвратить с окончательно изготовленными ружьями: боевая личинка, отделяемая от затвора, три ружейных ствола без прицелов, нарезных, с казенниками, рукоять затвора, инструмент для нарезки стволов» и, как указано в его расписке о получении деталей, прочее.
Вполне вероятно, что в числе «прочего» могла оказаться и отсечка-отражатель, изобретенная Мосиным, так как никакого постановления о сохранении в тайне изобретений Мосина не было и в помине. Только 24 января 1891 года, когда вовсю шли конкурсные стрельбы и с винтовкой в деталях познакомились сотни людей, Исполнительная комиссия издала приказ, категорически запрещающий доступ посторонних лиц к осмотру и ознакомлению с трехлинейной винтовкой до тех пор, пока она окончательно не будет принята на вооружение.
Наган же, пользуясь попустительством своих высоких покровителей, совершенно распоясался и в мае месяце через русского военного агента в Брюсселе полковника Чичагова «попросил в виде любезности выслать ему для комплекта 300 ружей некоторые детали: затыльники, шомпола, антабки, винты и прочее». И он получил все требуемое! В сентябре, желая во что бы то ни стало подтолкнуть военное министерство к заключению контракта на поставку опытной партии винтовок, бельгиец писал Ванновскому:
«Ныне я имею возможность заявить вашему превосходительству, что труды наши пришли к желанному концу, и я уверен, что те четыре ружья, которые я везу с собой, при осмотре и испытаниях вполне удовлетворят вашу комиссию. Считаю необходимым упомянуть, что в случае, если бы мы имели счастье видеть нашу систему принятой на вооружение вашим превосходительством, то время, потраченное нами на обзаведение новой механической частью, не будет для нас потеряно, так как все уже будет готово для дальнейшего производства оружия».
Коммерсант слегка поплакался, но весьма прозрачно намекнул на то, что он готов не только опытную партию сделать, но и взяться за крупный заказ на винтовки собственной конструкции. Далеко целился фабрикант из Льежа! Он, видимо, прознал, что Артиллерийское управление перед тем, как подписать с Наганом контракт, отправило своего представителя, капитана Н. Юрлова, в Европу для выяснения, получал ли Наган привилегии на свою винтовку, и если да, то в каких странах. Вскоре Юрлов доложил, что такие привилегии Наган получил во Франции, а это означало, что в случае размещения нашего заказа на французских заводах, бельгиец сорвет приличный куш.
Л. Нагану удалось-таки заключить выгодный контракт с артиллерийским управлением через генерала П. А. Крыжановского. 11 октября 1890 года Крыжановский подписал, а Ванновский утвердил документ, состоящий из следующих пунктов:
1.Каждое ружье должно было стоить не дороже 225 франков. В сумме это составило 67500 франков,или около 30000 рублей.
С. И. Мосин, бывший не только изобретателем, но и инженером-практиком, подсчитал, что все его опытные ружья обошлись казне в 18000 рублей. Таким образом, уже на стадии изготовления опытной партии всякому зрячему было видно, чья система дороже.
2.Наган обязался поставить ружья на испытания в следующие сроки: 30 штук к 30 ноября 1890 года,70 штук к 30 декабря того же года и всю партию к 30 марта 1891 года.
Таким образом, Л. Нагану было отпущено ни много ни мало, а девять месяцев на все работы. Мосин же первоначально был ограничен двумя месяцами, и только задержки производственного характера позволили ему сдать винтовки к 1 октября, то есть через пять месяцев после решения Комиссии по перевооружению. Нагану по каждому сроку давалась отсрочка в 15 дней, контракт считался нарушенным в трех случаях: если к 15 декабря не будут сданы первые 30 ружей, если к 14 января не будут сданы следующие 70 ружей и если к 28 марта не будут сданы все оставшиеся. Пункт 9 контракта прямо гласил:
«Во всех поименованных случаях нарушение сроков дает русскому правительству право отказаться от дальнейшего изготовления ружей на заводе г. Нагана и затем воспользоваться по своему усмотрению системой ружей».
На деле же этот пункт ничего не значил, ибо Нагану прощались все опоздания, какими бы смехотворными не были предлоги. В начале октября Чичагов доносил, что Наган запаздывает со сдачей пяти винтовок на дополнительные испытания; 23 ноября Л. П. Софиано от имени военного министерства запрашивал Нагана, когда же он начнет сдавать ружья на войсковые испытания, на что 5 декабря бельгиец ответил, что он готов бы это сделать, да мешают холода, а из-за них он может отправить ружья некрашеными и небронзированными. И таких отсрочек было много, тянулись они до начала 1891 года.
Между тем в контракте был пункт, чрезвычайно заманчивый для Нагана. Он формулировался так:
«Русское правительство со своей стороны обязуется, если ружья Леона Нагана будут приняты на вооружение русских войск, уплатить ему, Нагану, в виде премии двести тысяч рублей кредитных, после чего права пользования системой ружей Леона Нагана переходят к русскому правительству».
Таких денег никогда еще русское правительство не платило иностранным поставщикам новых систем оружия, и Нагану надо было, казалось, скрупулезно выполнять условия контракта, но он совершенно безбоязненно шел на его нарушения, крепко веря в своих покровителей и в силу денег. Льежский фабрикант, не уверенный в конструктивных возможностях своей системы, решил использовать все, оставшееся у него время, на то, чтобы тщательно отделать несколько десятков винтовок, свести к минимуму возможные задержки из-за несовершенства механизма и за счет чистоты и точности работ выиграть схватку с русским конструктором.
Контракт, заключенный Крыжановским, привлек пристальное внимание Главной распорядительной комиссии, далеко не все ее члены его одобрили. На заседании 5 декабря 1890 года опрометчивое обещание выплатить бельгийцу 200 тысяч рублей вызвало длительные прения. Многие члены Комиссии указывали на то, что даже в случае принятия нагановской винтовки на вооружение, в нее пришлось бы внести многие детали и узлы из системы Мосина. В этом случае выплата Нагану такой громадной премии вызывала еще более серьезные возражения. Члены комиссии предлагали начать новые переговоры с Наганом относительно выплаты ему только 75 тысяч. Однако министр Ванновский, объясняя все высшими интересами государства, остался непреклонен.
Для приема нагановских винтовок в Льеж был командирован капитан Холодовский. Он вернулся в самом начале января 1891 года и попросил у военного министра аудиенции для доклада о результатах командировки. Министр назначил доверительную беседу у себя на квартире в субботу 12 января в 5 часов пополудни. Значит, Ванновский хотел сохранить в тайне содержание беседы?..
Время летело, словно пуля, выпущенная из современного ружья, мздоимливый министр и его ближайший сообщник искали свою выгоду. Наган, пронырливый коммерсант и способный конструктор, пытался любыми путями сосватать нашей армии свое красиво одетое, ухоженное, но не совсем здоровое дитя, а капитан Мосин, которому уже в пору было носить полковничьи погоны, продолжал кропотливо доводить до совершенства винтовку, давно ожидаемую русским солдатом. Осенью 1890 года Сергей Иванович разработал новую обойму с пластинчатой пружиной. В самом начале декабря Комиссия испытала ее, признала «заслуживающей особенного внимания» и высказала мнение, что ее следует хорошенько испытать, особенно в сравнении с обоймами Нагана и Захарова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22