Мой агент сообщил, что сей мореплаватель за деньги маму родную продаст.
– Значит, быть посему. – Рубин налил наливки в рюмку.
До чего же сегодня поганое утро. Леонид Немировский брился перед высоким трюмо. Бритва шла с раздражающим скрипом. Надо подточить, да вот оселок куда-то подевался.
Квартира у него была небольшая, две комнаты. Спальня и гостиная. Обстановка хозяйская, неплохая. Впрочем, капитан Немировский никого у себя не принимал, а женщинам говорил, что привык жить в строгом порядке каюты и на суше не обращает внимания на такие мелочи, как обстановка. Слуг он не держал. Приходила к нему убирать жена дворника, так что утренний чай готовил себе сам. Да и куда завтракать пойдешь, если в кармане последняя десятка, как раз на трубочный табак. Дернула его нелегкая сесть играть с теми двумя. Явные шулера, но как докажешь.
Ну, впрочем, карточный долг он отдаст. Жаль, конечо, вынимать камни из орденской звезды, пожалованной марокканским беем, но что делать. Дошел до края. У него была точная копия этой звезды, так что орден сей, полученный за доставку шхуны с оружием каким-то неведомым племенам, он продаст нынче своему родственничку.
А может, лучше заложить? Да черт с ним, как получится.
Больше продавать нечего. Работы не было, да и не особенно тянуло на море. Правда, можно было подать прошение в Адмиралтейство, получить чин и болтаться на тральщике в Ирбенском проливе. Но это он берег на крайний случай. Немировский пил чай, жевал несвежую булку со старым сыром. Впрочем, это его не угнетало, за свою жизнь он и не в таких переделках бывал.
В дверь позвонили. Аккуратно так, вкрадчиво. Явно не кредиторы, те жали на звонок со злостью, длинно и нагло. Немировский открыл. На пороге стоял прекрасно одетый господин. – Могу я видеть капитана Немировского?
– Можете, – усмехнулся Леонид, – вам повезло, это я. Что вам угодно? – Может быть, вы позволите мне войти?
– Конечно. Прошу. Заходите. Я сейчас. – Когда Немировский вернулся в гостиную, он увидел на столе рюмки, бутылку «Наполеона», аккуратно нарезанный лимон на тарелочке. – Да вы волшебник, – засмеялся он.
– Вы зря себя утруждали, – вкрадчиво сказал Зоммер, – халат вам весьма к лицу. – Морской закон, гостей принимаем в форме. Немировский не удивился ни коньяку, ни лимону. Тертый он был, битый. Это сразу же заметил Зоммер. Перед ним сидел человек лет тридцати с небольшим, в морском кителе с нашивками нарукаве. Курил трубку и молчал. После первой выпитой рюмки Немировский спросил: – А как мне вас величать, милейший?
– Имя мое вам ничего не скажет, зовите Павлом Ивановичем. – А фамилия ваша не Чичиков, случайно?
– А зачем вам моя фамилия, она к нашим делам отношения иметь не будет. – Тогда начинайте. Зоммер расстегнул саквояж, вынул пачку векселей. – Ваши? – Мои. Зоммер достал деньги.
– Здесь шесть тысяч. Пять – долг в Купеческом клубе, тысяча ваша.
– Вы хотите сказать, дорогой Чичиков, что векселя мои вы оплатите. – Уже. – Но у меня нет мертвых душ. – Что вы изволили сказать? – Вы Гоголя читали? – Не приходилось. – Тогда к делу.
– Вы получаете деньги и векселя, плюс капитанскую вакансию…
– Последнее не к спеху. Я могу в любое время наняться на пароход, но пока мне милее суша. – Хорошо… – Поэтому вместо вакансии добавьте мне денег. – Но вы не знаете, что я попрошу. – Какая мне разница, вы же даете деньги. – Ну, капитан…
– Да, милейший Чичиков, такова жестокая проза. Так что вам надо?
– Я хочу знать, где ваш родственник прячет драгоценности. Вы пойдете к нему… – Не надо. – Вы отказываетесь? – Нет, я просто знаю. Вам нужен план квартиры? – Да. – Кладите еще десять тысяч. – Нет. К концу бутылки они столковались на пяти.
Зоммер достал деньги, а Немировский вышел и через десять минут вернулся с планом. Зоммер хотел положить его в карман, но капитан придавил листок бумаги рукой.
– Нет, господин Чичиков, перерисуйте, я не хочу оставлять вам сей документ.
Зоммер посмотрел на него с уважением. Совсем не фраер был этот капитан. Прощаясь, Немировский сказал:
– Милый, Павел Иванович, – он словно клещами сдавил плечо Зоммера, – я в ваши жиганские дела не лезу, но учтите, скрывать вас не собираюсь, ну а если вы что-нибудь скажете, то я вас найду и застрелю. – А как вы меня разыщете?
– Вы, конечно, о Боре Корейце слышали?
Конечно Зоммер слышал о нем, да и кто в уголов ном мире империи не знал одного из крупнейших бандитов, чья шайка кроваво и удачливо грабила золотоискателей.
– Можете не отвечать. По вашим глазам я понял, что человек этот вам знаком. Когда-то я оказал ему некую услугу. Думаю, что и он не откажет мне в пустячной просьбе. Честь имею.
Колька Сафронов по кличке Сабан был больше похож на провинциального трагика, чем на налетчика, и одет был соответственно, с деловым театральным шиком. Он сидел против Рубина, пил ликер. Рюмку держал аккуратно, оттопырив мизинец правой руки, на котором поблескивало кольцо с дешевым камешком.
– Гриша, – Сабан отхлебнул ликера, – я тебе верю. Как отцу родному, верю. Но ты мне скажи, в чем мой навар.
– А вот в чем, Коля. Давай по порядку. Дело мое. Так? – Так. – Подвод мой. Так? – Так. – Обеспечение и разработка моя. Так? – Ну, так. Что ты заладил, честное слово…
– А я к тому говорю, Коля, что всего страха у вас полчаса. Потому драгоценности все мои, валюта тоже, деньги твои. – А много денег-то? – Больше полумиллиона. – Ассигнации… – И ассигнации, и империалы. Они твои. – Щедро, Гриша. – Мое дело. Сколько у тебя людей? – А сколько надо?
– Ты и еще двое, но чтобы морды были не уголовные. Работать будете в форме прапорщиков.
– Прапорщик! – Сабан захохотал. – Ты, Гриш, песню слышал? – Какую? – Да ее нынче вся Москва поет:
Раньше был извозчик я,
Звали все Володею,
А теперь я прапорщик,
Ваше благородие.
– Так эти «Володи», в окопах сидят. А вы из контрразведки. – Вот как, – присвистнул Сабан, – и ксива? – Самая натуральная.
– Так. – Сабан налил себе еще ликера из витой бутылки. – Понимаешь, Гриша, разгон обычный залепить дело плевое. Но тут, понимаешь, контрразведка, туда-сюда. Знать надо.
– Пусть тебя это не волнует. Есть человек, который с вами пойдет. – Наш? – Нет. Офицер натуральный. – Да ты что? – Сабан вскочил.
– Сиди, Коля, этому офицеру в Полковое собрание больше пути нет. На нем такое висит. – Рубин покрутил рукой. – А где он? Рубин встал, подошел к двери: – Евгений Алексеевич, прошу.
В комнату вошел офицер. Был он высок, ладно перетянут ремнями.
Сабан посмотрел на его мрачноватое лицо со шрамом на щеке и ему стало неуютно.
– Знакомьтесь, – сказал Рубин. – Евгений Александрович Копытин, бывший поручик.
Днем Копытин с Сабаном осмотрели двор. Место было удачным. Проходняк. Если что, вполне дворами можно уйти.
Позже Копытин подогнал военную форму на Сабане и его ребятах. Вроде нормально, прапорщики, как прапорщики.
– У проходного двора поставьте вторую машину, – коротко сказал он Рубину, – механик пусть мотор не выключает. Если что… – Хорошо.
В девять часов уже стемнело. Фонари на Мойке светили тускло, на город туман с моря надвигался, по вечернему времени улица была пустоватой. Одинокие прохожие, кутаясь в воротники, спешили по домам.
К дому восемьдесят семь подъехало зеленое военное авто. За рулем прапорщик в коже. Все как надо.
Борис Сергеевич Немировский пил чай, когда раздался звонок в дверь. Горничная пошла открывать. В коридоре послышались мужские голоса и звон шпор. В гостиную вошел высокий поручик. – Господин Немировский?
– Да, это я. – Ювелир встал, запахивая на груди домашнюю бархатную куртку.
– Поручик Семин из отделения контрразведки штаба округа.
Офицер достал удостоверение протянул Немировскому. – Чем могу? – спросил хозяин.
– Со мной прапорщики Алексеев и Галкин, мы имеем предписание на изъятие документов и ценностей, а также денежных сумм, вывезенных вами из Варшавы.
– Позвольте, господин поручик, здесь явное недоразумение. Я…
– Борис Сергеевич, неужели вы думаете, что мне, офицеру, в военное время приятно беспокоить почтенного человека, у которого в Варшаве я покупал кольца для свадьбы. – Вы?..
– Представьте, Борис Сергеевич, покупал у вас. На Маршалковской, 12. – Так в чем же дело? – Вы позволите присесть? – Сделайте милость.
– Вот предписание, ознакомьтесь. Но, ради Бога, между нами, к нам пришло письмо. Время военное. Шпионство стало вещью обыденной… Так что не обессудьте.
– Погодите, господин поручик, я честный коммерсант, получил у градоначальника разрешение на открытие дела…
– Милый Борис Сергеевич, мне самому чрезвычайно неприятно беспокоить вас, но служба. – А что это за письмо, о котором вы говорили?
– Мы не имеем права раскрывать наши источники, но кое-какие выдержки я могу вам показать. – Сделайте милость.
Поручик вынул из кармана кителя сложенную бумагу. – Прошу. Немировский дрожащими руками надел очки.
– Да вы не волнуйтесь, – почти дружески сказал контрразведчик, – позволите курить? – Сделайте милость.
Буквы прыгали перед глазами Немировского, но все же он одолел текст и вернул его поручику.
– Какая мерзость. Ну конкуренция, ну дело, но донос…
И тут Немировский увидел серебряный портсигар, лежащий на столе. Именно такие, с видом Варшавы на крышке, продавались в его магазине. – А портсигар…
– Тоже куплен у вас. Вы просто меня запамятовали, любезный Борис Сергеевич, а мы долго беседовали с вами о знаменитом изумруде «Потемкин».
И Немировский начал припоминать Варшаву, магазин, яркий летний день и любезного офицера в белом кителе. И почему-то именно это воспоминание вернуло ему утраченную уверенность и даже некий покой в душу поселило.
– Господин офицер, я законопослушный гражданин империи. Безусловно, я вспомню все, но позвольте мне телефонировать вашему начальству.
– Я вас понимаю, – поручик наклонил безукоризненный пробор, – извольте. Где у вас аппарат? – В кабинете. – Проводите меня.
Они вышли в коридор, и Немировский увидел двух рослых прапорщиков, вежливо подбросивших руки к козырьку.
Кабинет у него был огромный, обставленный дорогой английской кожаной мебелью, правда, шкафы еще пустовали, книги пачками лежали на полу. – Никак не наведу порядка, – вздохнул Немировский, – все руки не дойдут. Книги моя слабость. Так какой номер вашего департамента, господин поручик? – Попросите 406-94. Немировский поднял трубку: – Барышня, 406-94, пожалуйста.
В трубке что-то щелкнуло и казенный баритон раскатисто ответил:
– Дежурный по отделению контрразведки, штабскапитан Калинин.
– Господин штабс-капитан, моя фамилия Немировский… – Минутку. А потом после паузы: Мойка, 68? – Да. – У вас наш поручик Семин? – Да. – Передайте ему трубку.
Немировский пожал плечами, протянул трубку офицеру.
– Алексей Петрович, – улыбнулся Семин, – моя половина не объявлялась? Если телефонирует, скажите, что я задержусь. Его превосходительство на месте?.. Уехал… А господин полковник?.. Да, господин Немировский хочет с ним поговорить… Можно это устроить? Передаю. – Семин вновь передал трубку Немировскому.
– Господин полковник… Да… Да… Конечно… Конечно… Но… Понимаю… Хорошо. Немировский положил трубку.
– Мы договорились, поручик, все документы вы положите в отдельный мешок. Деньги русские в другой, валюту в третий, а ценности в четвертый. Мешки я опечатаю личной печатью. Там же будет стоять и ваша. И конечно акт. У вас есть мешки? – Галкин. На пороге вытянулся прапорщик. – Четыре мешка и печать. – Слушаюсь.
Потом писали акт. Потом закладывали в мешки документы, опечатывали печатями сначала ящики с деньгами, потом с ценностями, потом клали в мешки и снова ставили сургучные оттиски. Наконец все закончилось.
– Борис Сергеевич, – Семин приложил руку к козырьку, – жду вас в девять под аркой Главного штаба. – Буду. – Честь имею.
И только когда дверь захлопнулась, Копытин снял фуражку и вытер вспотевший лоб.
– Ну ты и орел, – с почтением сказал Сабан, – а если бы не отдал сам, тогда… – Тогда застрелил бы.
Сабан посмотрел на Копытина и понял, что этот человек может все:
Они вышли из подъезда. Туман почти рассеялся, огонь фонарей стал ярче, но Мойка была такой же безлюдной. Видимо, никому особенно не хотелось шляться по улицам в это время.
Сабан с напарником, нагруженные мешками, ушли на несколько шагов вперед. Копытин закурил, оглянулся на дом и усмехнулся.
Все, теперь он уедет в Швецию, купит домик у моря и тихо дождется конца этого бардака, который Почему-то называют войной.
– В чем дело, прапорщик! – раздался у ворот властный голос.
И Копытин различил два офицерских силуэта. Вот же нанесла нелегкая. Он переложил наган из кобуры в карман шинели и зашагал к воротам.
– В чем дело, господа? Мы из… – Он не договорил. Прямо перед ним стоял его бывший командир батальона подполковник Львов. – Поручик Копытин? – Львов лапнул крышку кобуры. – Вы арестованы! Копытин выдернул из кармана наган.
– В машину! – крикнул он Сабану и дважды выстрелил в подполковника.
Но тут что-то горячее ударило его в грудь и запрокинулись фонари, дома, улица. Штабс-капитан Климов дважды выстрелил вслед убегавшим прапорщикам. Один словно споткнулся, но продолжал бежать. Второй выхватил автоматический пистолет и расстрелял всю обойму в сторону Климова. Тяжелые пули зацокали по стене, обдав лицо секущей каменной крошкой. Климов вскинул наган, но машина уже сорвалась с места, и он выпустил оставшиеся четыре пули вслед авто.
Говорить Немировский не мог, он сидел в кабинете, уставившись в одну точку и что-то мычал. Судебный врач Брыкин отпаивал его какими-то каплями из своего бездонного саквояжа.
– Никак, его удар хватил, Иван Иванович? – спросил Литвин.
– Да нет, Бог миловал, это у него нервное, взяли у него мазурики много. – Понял. – Литвин оглядел кабинет.
Ничего. Просто ничего, за что зацепиться, в комнате не было. На письменном столе две использованные сургучные палочки, окурок папиросы. Литвин взял его, достал лупу. Папиросы-то были заказные, на гильзах монограмма «КЛ» золотом нарисована.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50