На одном подъеме близ Штадткилла дорогу полностью перегородил огромный прицеп Люфтваффе, зацепивший несколько машин. Человек тридцать безуспешно пытаются высвободить эту платформу на колесах. Когда я спрашиваю о ее грузе, то с удивлением узнаю, что это запасные части к «Фау-1». Вероятно, их заслали так далеко вперед в надежде, что уже в первый день наш фронт значительно продвинется к западу; теперь этот приказ уже не имеет смысла, но какой-то дурак забыл его отменить.
Видя, что проклятый прицеп никак не хочет принять нормальное положение, я собираю всех людей из застрявших грузовиков. Вскоре платформу разгружают уже сотни рук; затем мы ее переворачиваем и она плюхается в озеро, расположенное у дороги. В пятнадцать минут дорога освобождена.
Вечером в Мандерсфельде я присутствую на настоящем военном совете. Северная группа наших танков сумела продвинуться только ценой жестоких боев. Теперь эти танки ведут сражение на подступах к Ставло, упорно защищаемому американцами. Конечно, новости с других участков более благоприятны, но еще далеко не хороши. Безусловно, это неожиданное наступление застало противника врасплох, но он цепляется за местность, хотя мы надеялись, что он будет откатываться без боя; что же до поспешного бегства, которое одно и могло позволить операции «Дракон» достичь весомого успеха, то об этом не идет и речи. Мы и думать не можем, чтобы назавтра достичь Мезы, и даже на послезавтра надежды мало. В сражение уже решительно вступают мощные вражеские подкрепления.
В этих условиях я вынужден смириться и отказаться от нашей операции: всякая импровизация будет лишь чистым безумием. Конечно, я принимаю это решение с тяжелым сердцем; но после долгого размышления я вижу, что не имею права поступать иначе. Об этом я сообщаю в штаб 6-й армии, который дает мне добро. С другой стороны, я предупреждаю свои боевые отряды, приказывая им расположиться лагерем на месте и ждать моих указаний. Наконец, я вверяю свою бригаду в распоряжение первого бронетанкового корпуса СС — раз уж мы здесь, то лучше принести хоть какую-то пользу — и прошу, чтобы нам поставили пехотную задачу, соответствующую нашим возможностям.
Между тем, с 18 декабря продвижение группы, в которую мы входим, резко останавливается. В Труапоне, который группа захватывает с 11 утра, мосты взорваны. Пополудни наши войска овладевают еще Ля-Глез и Стомоном. Но уже во всех сообщениях, приходящих с переднего края, содержатся запросы боеприпасов и горючего. Пока не будет того и другого, войска останутся на месте. И несмотря на все наши усилия, грузовики, посланные нам на помощь, до нас не доходят. Теперь о продвижении вперед и помышлять уже не стоит.
На следующий день появляется новая забота. Почти весь северный фланг выступа, созданного нашим наступлением, оказывается, открыт. Там Мальмеди, важное пересечение дорог, и именно через него враг сможет перебросить подкрепления к югу и попытаться отрезать нас от исходных рубежей. Меня спрашивают, не хочу ли я заткнуть эту дыру, атаковав город; как только Мальмеди будет в наших руках, то вражеского удара можно будет не опасаться.
Разумеется, я отвечаю согласием и даю своим трем боевым отрядам приказ собраться в течение дня 20 декабря вокруг деревни Энгельсдорф. Там я представляюсь в штаб первой бронетанковой дивизии СС и хочу выяснить, возможна ли немедленная атака.
Поскольку мы не располагаем ни единым артиллерийским орудием, то решаем напасть на Мальмеди с двух сторон сразу на рассвете 21 декабря. Нашей целью станет цепь холмов к северу от города, где мы и зароемся, чтобы отразить возможные контратаки. На данный момент обе дороги, которые подходят к деревне с севера, защищаются двумя отделениями по девять человек в каждом — по-моему, весьма шаткое прикрытие.
Двадцатого декабря разведывательный отряд, посланный мною в Мальмеди, сообщает, что город удерживается, по всей видимости, лишь очень незначительными силами противника. Начальник этого отряда, старый капитан военно-морского флота, докладывает мне с откровенностью столь же похвальной, сколь и озадачивающей. Он совсем и не собирался переходить линию фронта, но.., заблудился. Внезапно, когда он меньше всего этого ожидал, очутился у самой окраины городка. Несколько прохожих спросили у него, придут ли немцы. Поняв, что он попал в Мальмеди, все еще занятый американцами, он повернул обратно и поспешил вернуться в Энгельсдорф.
— В общем, нам чертовски повезло, — заключает он, пытаясь изобразить улыбку.
Из этого приключения я делаю вывод, что город почти не защищен. Возможно, нам удастся его захватить даже без артподготовки. Во всяком случае, у меня осталось десять танков — все остальные сломались.
Между тем я получаю известия от групп, посланных за линию фронта, чтобы дезорганизовать вражеские тылы. Из девяти групп, получивших такой приказ, только шесть или самое большее восемь сумели по-настоящему пересечь линию огня. Даже сегодня я не могу назвать точную цифру. Впрочем, я хорошо понимаю, что многие из этих молодых солдат побоялись признаться, что им изменило мужество, когда пришлось просачиваться в боевые порядки противника. С другой стороны, я знаю, что два из этих отрядов были взяты в плен. Четыре других впоследствии представили мне такие ясные и точные донесения, что подвергать сомнению их нельзя. Ради любопытства я бы хотел коротко пересказать некоторые из этих эпизодов.
Одной из моих групп удалось уже в первый день наступления пройти сквозь брешь, открытую в союзнических линиях, и продвинуться до Юи, что вблизи берегов Мезы. Там они спокойно устроились на пересечении дорог, чтобы наблюдать за движением вражеских войск. Командир группы, бегло говоривший по-английски, даже дошел в своей смелости до того, что прогуливался по окрестностям, чтобы «ознакомиться с ситуацией».
Несколько часов спустя они увидели, как прибыл бронетанковый полк, и командир его спросил у них дорогу. Не моргнув глазом наш командир дал ему совершенно завиральный ответ. А именно заявил, что эти «немецкие свиньи» только что перерезали несколько дорог. Он сам получил приказ сделать со своей колонной большой крюк. Очень радостные, что их предупредили вовремя, американские танкисты и в самом деле направились по пути, который указал им наш человек.
Возвращаясь обратно, этот отряд перерезал несколько телефонных линий и снимал таблички, развешанные американской интендантской службой. Двадцать четыре часа спустя он вернулся в наши порядки, принеся интересные наблюдения о сумятице, которая в начале наступления царила позади линии фронта у американцев.
Другой из этих маленьких отрядов также перешел за линию фронта и продвинулся до самой Мезы. Согласно его наблюдениям, союзники, можно сказать, ничего не сделали для того, чтобы защитить мосты в этом районе. На обратном пути отряд перегородил три шоссе, ведущие к переднему краю, развесив на деревьях цветные ленты, которые в американской армии означают, что дорога заминирована. Впоследствии мы увидели, что союзнические колонны подкрепления и в самом деле избегали этих дорог, предпочитая делать большой крюк.
Третья группа обнаружила склад боеприпасов. Наши люди спрятались до наступления темноты, а затем взорвали этот склад. Немного позднее они нашли телефонный кабель-коллектор, который сумели перерезать в трех местах.
Но самая замечательная история приключилась еще с одним отрядом, который уже 16 декабря внезапно оказался перед американскими позициями. Две роты Джи-ай устроились там будто на долгую осаду, построили баррикады и установили пулеметы. Наши люди, должно быть, здорово перепугались, особенно когда один американский офицер спросил у них, что известно из последних вестей с фронта.
Взяв себя в руки, командир отряда, одетый в прекрасную форму американского сержанта, рассказал капитану-янки весьма занятную историю. Вероятно, испуг, который читался на лицах наших солдат, американцы приписали последней стычке с «проклятыми немцами». Ибо, по словам командира отряда, немцы уже обошли эту позицию, как справа, так и слева, так что она была практически окружена. Пораженный, американский капитан немедленно дал приказ об отступлении.
В общем, учитывая обстоятельства, успех этих отрядов далеко превзошел мои надежды. Кстати, несколько дней спустя американское радио в Кале говорило о раскрытии огромной сети шпионажа и диверсий в тылу союзников — и эта сеть подчинялась полковнику Скорцени, «похитителю» Муссолини. Американцы даже объявили, что захватили более 250 человек из моей бригады — цифра явно преувеличенная. Позже я узнаю, что союзническая контрразведка, пылая воодушевлением, даже арестовала некоторое количество настоящих, ни в чем не повинных американских солдат и офицеров.
Забавных историй, которые мне после войны рассказывали некоторые американские офицеры, могло бы набраться на целый том. Например, капитан X, обнаружил в одном французском городе сундучок немецкого офицера, откуда взял пару сапог. Поскольку чисто случайно они подошли ему по размеру, то он и носил их каждый день. Но военная полиция, бросившаяся ловить шпионов, обнаружила это и сделала вывод, что капитан X, был, — несомненно, должен был быть — немецким шпионом. В результате несчастного арестовали и немного помяли. Он уверял меня, что никогда не забудет ту неделю, что провел в весьма неуютной военной тюрьме.
А два молодых лейтенанта США, прибывшие во Францию в декабре 1944 года, были однажды приглашены к одному командиру части, уже привыкшей к жестоким фронтовым условиям. Любезные и вежливые, эти два молодых офицера, естественно, посчитали, что должны как-то выразить свое восхищение едой, которая, однако, состояла из одних консервов. Эта похвала вкупе с их незапятнанной, новенькой формой сразу же навели на них огромное подозрение, да такое, что срочно была вызвана военная полиция, которая вытащила их из кресел и препроводила в тюрьму. Ибо ветераны, испытывавшие к консервам невероятное отвращение, никак не могли поверить, что настоящий американец мог найти для такой пакости слова похвалы.
И это еще не все. Считая, что я способен на самые страшные злодеяния и на самые дерзкие замыслы, американская контрразведка сочла необходимым принять исключительные меры предосторожности для безопасности союзнического верховного главнокомандования. Так, генерал Эйзенхауэр очутился на несколько дней в заточении в собственной ставке. Ему пришлось разместиться в домике, охраняемом несколькими кордонами военной полиции. Вскоре генералу это надоело, и он попытался всеми способами отделаться от этого надзора. Контрразведке удалось даже найти двойника генерала.
Это был штабной офицер, чье сходство с Эйзенхауэром было действительно поразительным. Каждый день ложный главнокомандующий, одетый в генеральскую форму, должен был садиться в машину своего командира и отправляться в Париж, чтобы привлечь к себе внимание «немецких шпионов».
Точно так же в течение всего арденнского наступления маршал Монтгомери рисковал, что военная полиция его арестует и примется допрашивать. Дело в том, что какой-то милый фантазер распустил слух, что один из членов «банды Скорцени» занимается шпионажем, переодевшись в форму британского маршала. Поэтому военная полиция тщательно изучала внешний вид и поведение всякого британского генерала, передвигавшегося по Бельгии.
***
После этого небольшого отступления давайте, с вашего согласия, вернемся в Мальмеди. Пополудни 20 декабря в Энгельсдорф прибыли два из моих отрядов. Третий находился слишком далеко и вовремя прибыть не смог. Решительно мы были не слишком многочисленны и не стали путаться под ногами друг у друга.
Я решил нанести удар на рассвете 21 декабря. Первый отряд пойдет в атаку с юго-востока, а второй, под командованием Фолькерсама, с юго-запада. Они должны попытаться прорвать первые линии обороны противника и продвинуться до самого центра города. В случае если они столкнутся с сильным сопротивлением, то оставят часть людей перед американскими позициями и попытаются основными силами занять холмы к северу от Мальмеди.
Ровно в пять часов колонны пошли в атаку. Несколько минут спустя первый отряд остановила яростная канонада, и он вышел из боя, отступив на исходные позиции. А что же касается второй колонны, то вскоре я уже спрашивал себя, что с ней могло случиться. Уже больше часа от нее не было никаких вестей. Едва полностью рассвело, я отправился пешком к линии огня. С вершины холма мне открылся прекрасный вид на огромную кривую, которую описывает дорога к западу от Мальмеди; сам город был скрыт в складке местности. И вот на этом отрезке дороги я различил в подзорную трубу шесть наших танков «Пантера», которые вели беспощадную — и безнадежную — битву с явно превосходящими бронетанковыми силами противника. Дьявол!
Именно эти «Пантеры» должны были прикрывать левый фланг нашей атаки!
По всей видимости, Фолькерсам, пылкий и упорный, все еще не отказался от мысли овладеть городом.
Вскоре, однако, на наши позиции возвращаются первые солдаты. Они сообщают мне, что наткнулись на прочные и хорошо защищенные укрепления, взять которые не представляется возможным без артиллерийской поддержки. Наши танки ведут отчаянный бой, чтобы по крайней мере прикрыть отступление. Я перегруппировываю своих людей за холмом, чтобы подготовиться отразить возможную контратаку противника. Но Фолькерсама я по-прежнему не вижу.
Наши бронеавтомобили уже привезли последних раненых. Мое беспокойство непрестанно растет: неужели я потерял в этом глупом деле своего близкого друга и верного помощника? Наконец появляется и он и начинает взбираться по лугу, ведущему к вершине холма. Я замечаю, что он тяжело опирается на руку нашего врача. Добравшись до меня, он очень осторожно садится на влажную землю. Со слабой улыбкой объясняет, что получил осколок в самую мясистую часть тела.
Под защитой нескольких базук мы устраиваем короткое совещание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28