тритон мебель для ванной официальный сайт каталог
Эта группа армий включает 6-ю бронетанковую армию (генерал СС Дитрих), 5-ю бронетанковую армию (генерал фон Мантейфель) и 7-ю армию, расположенные в таком порядке с севера на юг. После короткой, но яростной артподготовки (тут же на ум пришли шесть тысяч пушек, о которых говорил мне фюрер) армии должны будут совершить прорыв в нескольких местах, выбранных из тактических соображений.
— А вы, Скорцени, войдете в бой в районе, прикрываемом шестой бронетанковой армией. Вот разработка, которая вас особенно заинтересует: она показывает, какое положение создается — по крайней мере я на это надеюсь — через двадцать четыре часа после начала наступления.
На карте, которую Йодль разложил перед нами, мы увидели, что Верховное Командование рассчитывало к тому времени атаковать на линии Юпен — Вервье — Льеж, а в центре надеялось уже к тому времени создать два плацдарма на другом берегу Мезы. В то же время оно предусматривало, что против северного фланга нашего выступа поведут яростные атаки союзнические резервы.
Прежде чем меня отпустить, генерал Йодль попросил в кратчайший срок представить ему список личного состава и техники, которые мне понадобятся. Он также сообщил мне, что Генеральный штаб направит во все части приказ предоставить в мое распоряжение офицеров и солдат, говорящих по-английски. Этот приказ потом явился великолепнейшим образцом промашки в отношении секретности предстоящих действий — промашки, допущенной высшими чинами немецкой армии.
Несколько дней спустя я получил копию этого приказа. Когда я его прочитал, то чуть не упал в обморок. Подписанный одной из самых больших шишек генштаба, снабженный грифом «Секретно», этот шедевр заключал в себе примерно такие пассажи:
«Всем частям вермахта: определить до.., октября 1944 года всех офицеров и солдат, говорящих по-английски, добровольно готовых к выполнению особого задания… Направить в Фриденталь, под Берлином, для включения в диверсионный отряд подполковника Скорцени».
Я испытал настоящий приступ ярости. Безусловно, союзнические секретные службы пронюхают об этом деле. Кстати, после войны я узнал, что меньше чем через неделю этот текст был уже в руках у американцев. Я так и не понял, почему они не сделали из него выводы и не приняли тогда мер предосторожности.
По моему мнению, операция таким образом оказалась обречена еще до ее рождения. Я немедленно направил в Генеральный штаб решительный протест и в парламентских выражениях предложил отменить мое задание. Разумеется, мой рапорт двигался по команде, от одного чина к другому. И вот мне ответил генерал СС Фегеляйн, породненный, кстати, с Гитлером: дело, конечно, невероятное и необъяснимое, но это только еще одна причина, чтобы не докладывать о нем фюреру. Следовательно, отменить невозможно.
Примерно в те же дни у меня произошел интересный разговор с полковником штаба генерала Винтера. Этот офицер объяснил мне юридическую сторону дела. По его словам, маленькие диверсионные отряды рискуют тем, что в случае поимки с ними будут обращаться как со шпионами и судить соответственно. Что же до основной части моих войск, то человеку, одетому во вражескую форму, международное право запрещает только применять свое оружие. Он мне дал такой совет: пусть мои солдаты под вражескую форму наденут свою, немецкую; когда придет момент переходить собственно к нападению, они снимут английскую и американскую формы. Разумеется, я последовал его рекомендации.
***
Теперь мы могли вплотную заняться подготовкой нашей миссии. Согласно полученным указаниям мои части составят 150-ю бронетанковую бригаду. Основой нашего плана, естественно, станет почасовой график, выработанный Верховным Командованием для главного наступления. Согласно ему, наши войска прорвут фронт уже в первые сутки. На вторые они достигнут Мезы и должны будут ее форсировать. Мы имеем, таким образом, право полагать, что к исходу первых суток остатки союзнических сил окажутся совершенно разбитыми.
Установив это, мы приходим к мнению: чтобы хоть как-нибудь подготовиться, нам придется прибегнуть к импровизации. Поскольку наступление назначено на начало декабря, нам остается всего месяц и несколько дней — срок явно недостаточный, чтобы сформировать и подготовить новую воинскую часть, в особенности для особого задания. Это почти невозможно, и мы прекрасно отдаем себе в этом отчет. Но раз я уже привлек внимание фюрера к этому факту, то совесть моя чиста.
Чтобы учесть все непредвиденные обстоятельства, мы назначаем себе три главные цели: мосты, пересекающие Мезу и Анжисе, Амэ и Юи. Следовательно, зону действия 6-й армии мы как бы разрезаем на три полосы, которые будут сужаться, и каждая сойдется в точку на одном из этих мостов. По этому плану мы формируем три отряда, которым даем поэтические имена X, У и Z.
Вообще говоря, считается, что мы — бронетанковая бригада, но на самом деле это напыщенное название просто блеф. Мы это скоро узнаем. Едва мы направили в техническую службу нашу первую заявку на оснащение, как нам ответили, что трофейные танки из расчета на целый полк нам выделить вряд ли смогут.
Возможно, их хватит на батальон, но это еще надо посмотреть… Неважное начало!
И тем не менее наши запросы настолько скромны, насколько это возможно. Чтобы сэкономить на личном составе, мы отказались от вспомогательных служб, так что, согласно моим предложениям, наша бригада будет состоять из следующих подразделений:
2 бронетанковые роты, каждая по 10 танков; 3 разведроты, каждая из которых будет располагать десятью бронеавтомобилями; 3 батальона моторизованной пехоты; 1 рота легкой ПВО; 2 роты «истребителей танков»; 1 отделение гранатометчиков; 1 рота связи; 1 штаб, для бригады очень скромный; 3 батальонных штаба, также в сокращенном составе; 1 рота управления.
Всего — около 3300 человек.
Но есть еще бесконечные списки, включающие вооружение, боеприпасы, транспортные средства, форму, предметы снаряжения. Уже мы сами начинаем пугаться от мысли, что все это придется раздобыть за несколько недель. Ибо, начиная с тяжелого танка и кончая воинской формой, все это должно изыматься из трофеев, захваченных у противника. А наши запасы союзнической материальной части и не могут быть значительными. В течение последних месяцев наши армии только и делали, что отступали, не имея возможности предпринять крупномасштабную наступательную операцию, которая бы позволила нам захватить достаточно трофеев.
Когда 26 октября я представляю генералу Йодлю план формирования нашей «бронетанковой бригады» вместе со списком требуемого оснащения, я еще раз привлекаю его внимание к тому, что из-за недостатка времени мы вынуждены заниматься импровизацией. Я заявляю ему к тому же, что, по моему мнению, наша операция (имеющая кодовое название «Грайф», или «Дракон») окажется успешной только в том случае, если будет проведена в ночь, следующую за началом наступления, чтобы полностью использовать эффект внезапности и растерянность противника. Для этого необходимо, чтобы к вечеру первого дня дивизии первого эшелона вышли на все предусмотренные рубежи, то есть на интересующем нас участке фронта прошли бы гребень небольшого горного массива, именуемого Высокий Фенн; иначе я буду вынужден отказаться от выполнения поставленной мне задачи. К тому же я прошу аэрофотоснимки тех трех мостов, которыми должны будут завладеть мои люди.
Я с легкостью получаю одобрение моего проекта формирования бригады вместе с обещанием, что Генеральный штаб поддержит все мои запросы по материальной части. Я сразу же пользуюсь этим, чтобы попросить «одолжить» мне трех опытных командиров батальона, а также придать мне в дополнение к добровольцам еще и несколько однотипных частей вермахта, которые бы послужили основой для моей спешно создаваемой бригады. И тогда мне присылают троих очень способных подполковников, а немного позже — два батальона парашютистов Люфтваффе, две бронетанковые роты вермахта и роту связи. Эти части пополнят обе роты моих «особых частей» и мой батальон парашютистов.
Остается решить проблему с добровольцами, «говорящими по-английски». Когда примерно через неделю после распространения — и это слово не слишком сильное — знаменитого «секретного приказа» в Фриденталь прибывают первые сто добровольцев, на меня нападает ужасная тоска. Мне хочется послать все к дьяволу. «Преподаватели» пытаются распределить этих добровольцев на три категории согласно уровню их знаний английского. И вот категория ј 1, включающая солдат, говорящих бегло и без акцента по-английски или, еще лучше, на американском сленге, никак не хочет разрастаться. Нам нужны в этой категории сотни людей, а мы в день едва находим одного или двух, которых можно туда зачислить.
Впрочем, я должен признаться, что и сам в английском не слишком силен. Какая жалость, что именно уроки английского я выбирал в школе, чтобы бузить! И однако теперь я пытаюсь наверстать упущенное и учусь вставлять время от времени хорошо закрученную фразу. И вот однажды знакомлюсь с молодым офицером-авиатором, который хочет быть зачислен в категорию ј 1. Я совершенно естественно задаю ему вопрос:
— Give me your story about your last duty, please (Расскажите мне, пожалуйста, о вашей службе в последней должности).
Бедный парень смущается, колеблется, а затем бросается напролом:
— Yes, Heir Oberstleutnant, I «became» my last order before five manths … Затем новые колебания, и вот он поспешно добавляет по-немецки:
— Если позволите, я объясню вам это на своем родном языке…
Ну вот! И такими придется довольствоваться! Нельзя же покрыть добровольца, который явно исполнен энтузиазма. Но такими подвигами, безусловно, не обманешь никакого американца, даже глухого!
Когда по истечении двух недель отбор добровольцев завершился, то результат оказался ужасен: в первой категории набралась всего-навсего дюжина людей, в основном бывших моряков, которые, впрочем, составляют и большую часть второй категории. Эта вторая, состоящая из людей, которые говорят более или менее бегло, насчитывает 30 — 40 человек. Третья категория (солдаты, которые могут «объясниться» на английском) — уже более многочисленна — примерно 150 человек. Категория ј4 состоит из парней, которые не до конца забыли то, чему их учили в школе, — их примерно двести. Остальные же знают только, как сказать «да» и «нет». Поэтому я вынужден создавать бригаду глухонемых, ибо, зачислив 120 лучших «лингвистов» в роту управления, я исчерпал их запас. Итак, нам придется присоединиться к обратившимся в бегство американским колоннам и при этом не разжимать зубов, как если бы глобальная катастрофа лишила нас дара речи. Чтобы хоть немного выправить эту плачевную ситуацию, мы посылаем людей из второй категории в школу переводчиков и в лагерь американских военнопленных. Но поскольку эти «курсы» длятся всего лишь неделю, то польза от них минимальна.
Что же до основной части моих солдат — людей, которые по-английски не понимают ни единого слова — то мы им просто вдалбливаем в голову несколько крепких ругательств Джи-Ай, вместе со значениями «Yes», «No», «O.K.». В дополнение к этому в течение всего дня мы им повторяем основные команды, используемые в американской армии. Вот и все, чем мы можем замаскировать нашу бригаду с точки зрения лингвистики.
Но все это бы еще ничего. Положение с нашим оснащением еще более катастрофично. Мы очень скоро понимаем, что никогда не получим американских танков в достаточном количестве. Наконец в день наступления мы становимся счастливыми обладателями двух танков «Шерманн». Вы не ослышались — двух танков, один из которых к тому же откажет, едва пройдя несколько километров.
Чтобы заменить недостающие американские танки, инспекция бронетанковых войск выделяет нам двенадцать немецких «Пантер». Мы их маскируем как можем, устанавливая вокруг пушек и башен листы железа, чтобы по крайней мере силуэтом они напоминали «Шерманн». Результат совершенно неудовлетворительный: наши танки не обманут никого, за исключением, может быть, совсем юных новобранцев, да и то лишь издали и в сумерках.
Впрочем, нам присылают десять американских и английских бронеавтомобилей. Мы ломаем голову, как использовать английские, — и это проблема неразрешимая, поскольку мы будем сражаться на участке, удерживаемом американцами. В конце концов сами английские машины освобождают нас от этой заботы — с первых же испытаний они безнадежно ломаются. У нас остаются четыре американские машины, и это вынуждает довершить наше оснащение германскими бронеавтомобилями.
Технические службы присылают нам также штук тридцать «джипов». Я же уверен, что наши войска на Западном фронте обладают значительным количеством этих машин. К несчастью, «владельцы» этих вездеходов испытывают непреодолимое отвращение к мысли о том, чтобы с ними расстаться. Поэтому они просто игнорируют приказ сдать машины. В конце концов мы утешаемся мыслью, что сумеем их себе найти на фронте в день наступления. Это та же неясная и обманчивая надежда, что повлияла и на решения нашего Верховного Командования при разработке этого наступления: наверху посчитали, что противник вынужден будет оставить огромные запасы бензина. Опасная иллюзия, которая оказалась роковой!
Что же до грузовиков, то нам дают пятнадцать американских машин и германские «форды», которые мы приказываем перекрасить в зеленый цвет. А в отношении вооружения дело обстоит совсем плохо. У нас ровно пятьдесят процентов необходимых нам американских винтовок плюс несколько противотанковых орудий и гранатометов, для которых у нас, однако, нет боеприпасов. Однажды мы все-таки получаем несколько вагонов американских боеприпасов, но на следующий день они взрываются. За исключением роты управления, все части получат, таким образом, немецкое оружие.
Но все это были ягодки, а цветочки начались, когда дело дошло до воинской формы. Между тем, это важнейший пункт, непременное условие, ибо неуставная форма сразу же привлечет внимание военной полиции.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
— А вы, Скорцени, войдете в бой в районе, прикрываемом шестой бронетанковой армией. Вот разработка, которая вас особенно заинтересует: она показывает, какое положение создается — по крайней мере я на это надеюсь — через двадцать четыре часа после начала наступления.
На карте, которую Йодль разложил перед нами, мы увидели, что Верховное Командование рассчитывало к тому времени атаковать на линии Юпен — Вервье — Льеж, а в центре надеялось уже к тому времени создать два плацдарма на другом берегу Мезы. В то же время оно предусматривало, что против северного фланга нашего выступа поведут яростные атаки союзнические резервы.
Прежде чем меня отпустить, генерал Йодль попросил в кратчайший срок представить ему список личного состава и техники, которые мне понадобятся. Он также сообщил мне, что Генеральный штаб направит во все части приказ предоставить в мое распоряжение офицеров и солдат, говорящих по-английски. Этот приказ потом явился великолепнейшим образцом промашки в отношении секретности предстоящих действий — промашки, допущенной высшими чинами немецкой армии.
Несколько дней спустя я получил копию этого приказа. Когда я его прочитал, то чуть не упал в обморок. Подписанный одной из самых больших шишек генштаба, снабженный грифом «Секретно», этот шедевр заключал в себе примерно такие пассажи:
«Всем частям вермахта: определить до.., октября 1944 года всех офицеров и солдат, говорящих по-английски, добровольно готовых к выполнению особого задания… Направить в Фриденталь, под Берлином, для включения в диверсионный отряд подполковника Скорцени».
Я испытал настоящий приступ ярости. Безусловно, союзнические секретные службы пронюхают об этом деле. Кстати, после войны я узнал, что меньше чем через неделю этот текст был уже в руках у американцев. Я так и не понял, почему они не сделали из него выводы и не приняли тогда мер предосторожности.
По моему мнению, операция таким образом оказалась обречена еще до ее рождения. Я немедленно направил в Генеральный штаб решительный протест и в парламентских выражениях предложил отменить мое задание. Разумеется, мой рапорт двигался по команде, от одного чина к другому. И вот мне ответил генерал СС Фегеляйн, породненный, кстати, с Гитлером: дело, конечно, невероятное и необъяснимое, но это только еще одна причина, чтобы не докладывать о нем фюреру. Следовательно, отменить невозможно.
Примерно в те же дни у меня произошел интересный разговор с полковником штаба генерала Винтера. Этот офицер объяснил мне юридическую сторону дела. По его словам, маленькие диверсионные отряды рискуют тем, что в случае поимки с ними будут обращаться как со шпионами и судить соответственно. Что же до основной части моих войск, то человеку, одетому во вражескую форму, международное право запрещает только применять свое оружие. Он мне дал такой совет: пусть мои солдаты под вражескую форму наденут свою, немецкую; когда придет момент переходить собственно к нападению, они снимут английскую и американскую формы. Разумеется, я последовал его рекомендации.
***
Теперь мы могли вплотную заняться подготовкой нашей миссии. Согласно полученным указаниям мои части составят 150-ю бронетанковую бригаду. Основой нашего плана, естественно, станет почасовой график, выработанный Верховным Командованием для главного наступления. Согласно ему, наши войска прорвут фронт уже в первые сутки. На вторые они достигнут Мезы и должны будут ее форсировать. Мы имеем, таким образом, право полагать, что к исходу первых суток остатки союзнических сил окажутся совершенно разбитыми.
Установив это, мы приходим к мнению: чтобы хоть как-нибудь подготовиться, нам придется прибегнуть к импровизации. Поскольку наступление назначено на начало декабря, нам остается всего месяц и несколько дней — срок явно недостаточный, чтобы сформировать и подготовить новую воинскую часть, в особенности для особого задания. Это почти невозможно, и мы прекрасно отдаем себе в этом отчет. Но раз я уже привлек внимание фюрера к этому факту, то совесть моя чиста.
Чтобы учесть все непредвиденные обстоятельства, мы назначаем себе три главные цели: мосты, пересекающие Мезу и Анжисе, Амэ и Юи. Следовательно, зону действия 6-й армии мы как бы разрезаем на три полосы, которые будут сужаться, и каждая сойдется в точку на одном из этих мостов. По этому плану мы формируем три отряда, которым даем поэтические имена X, У и Z.
Вообще говоря, считается, что мы — бронетанковая бригада, но на самом деле это напыщенное название просто блеф. Мы это скоро узнаем. Едва мы направили в техническую службу нашу первую заявку на оснащение, как нам ответили, что трофейные танки из расчета на целый полк нам выделить вряд ли смогут.
Возможно, их хватит на батальон, но это еще надо посмотреть… Неважное начало!
И тем не менее наши запросы настолько скромны, насколько это возможно. Чтобы сэкономить на личном составе, мы отказались от вспомогательных служб, так что, согласно моим предложениям, наша бригада будет состоять из следующих подразделений:
2 бронетанковые роты, каждая по 10 танков; 3 разведроты, каждая из которых будет располагать десятью бронеавтомобилями; 3 батальона моторизованной пехоты; 1 рота легкой ПВО; 2 роты «истребителей танков»; 1 отделение гранатометчиков; 1 рота связи; 1 штаб, для бригады очень скромный; 3 батальонных штаба, также в сокращенном составе; 1 рота управления.
Всего — около 3300 человек.
Но есть еще бесконечные списки, включающие вооружение, боеприпасы, транспортные средства, форму, предметы снаряжения. Уже мы сами начинаем пугаться от мысли, что все это придется раздобыть за несколько недель. Ибо, начиная с тяжелого танка и кончая воинской формой, все это должно изыматься из трофеев, захваченных у противника. А наши запасы союзнической материальной части и не могут быть значительными. В течение последних месяцев наши армии только и делали, что отступали, не имея возможности предпринять крупномасштабную наступательную операцию, которая бы позволила нам захватить достаточно трофеев.
Когда 26 октября я представляю генералу Йодлю план формирования нашей «бронетанковой бригады» вместе со списком требуемого оснащения, я еще раз привлекаю его внимание к тому, что из-за недостатка времени мы вынуждены заниматься импровизацией. Я заявляю ему к тому же, что, по моему мнению, наша операция (имеющая кодовое название «Грайф», или «Дракон») окажется успешной только в том случае, если будет проведена в ночь, следующую за началом наступления, чтобы полностью использовать эффект внезапности и растерянность противника. Для этого необходимо, чтобы к вечеру первого дня дивизии первого эшелона вышли на все предусмотренные рубежи, то есть на интересующем нас участке фронта прошли бы гребень небольшого горного массива, именуемого Высокий Фенн; иначе я буду вынужден отказаться от выполнения поставленной мне задачи. К тому же я прошу аэрофотоснимки тех трех мостов, которыми должны будут завладеть мои люди.
Я с легкостью получаю одобрение моего проекта формирования бригады вместе с обещанием, что Генеральный штаб поддержит все мои запросы по материальной части. Я сразу же пользуюсь этим, чтобы попросить «одолжить» мне трех опытных командиров батальона, а также придать мне в дополнение к добровольцам еще и несколько однотипных частей вермахта, которые бы послужили основой для моей спешно создаваемой бригады. И тогда мне присылают троих очень способных подполковников, а немного позже — два батальона парашютистов Люфтваффе, две бронетанковые роты вермахта и роту связи. Эти части пополнят обе роты моих «особых частей» и мой батальон парашютистов.
Остается решить проблему с добровольцами, «говорящими по-английски». Когда примерно через неделю после распространения — и это слово не слишком сильное — знаменитого «секретного приказа» в Фриденталь прибывают первые сто добровольцев, на меня нападает ужасная тоска. Мне хочется послать все к дьяволу. «Преподаватели» пытаются распределить этих добровольцев на три категории согласно уровню их знаний английского. И вот категория ј 1, включающая солдат, говорящих бегло и без акцента по-английски или, еще лучше, на американском сленге, никак не хочет разрастаться. Нам нужны в этой категории сотни людей, а мы в день едва находим одного или двух, которых можно туда зачислить.
Впрочем, я должен признаться, что и сам в английском не слишком силен. Какая жалость, что именно уроки английского я выбирал в школе, чтобы бузить! И однако теперь я пытаюсь наверстать упущенное и учусь вставлять время от времени хорошо закрученную фразу. И вот однажды знакомлюсь с молодым офицером-авиатором, который хочет быть зачислен в категорию ј 1. Я совершенно естественно задаю ему вопрос:
— Give me your story about your last duty, please (Расскажите мне, пожалуйста, о вашей службе в последней должности).
Бедный парень смущается, колеблется, а затем бросается напролом:
— Yes, Heir Oberstleutnant, I «became» my last order before five manths … Затем новые колебания, и вот он поспешно добавляет по-немецки:
— Если позволите, я объясню вам это на своем родном языке…
Ну вот! И такими придется довольствоваться! Нельзя же покрыть добровольца, который явно исполнен энтузиазма. Но такими подвигами, безусловно, не обманешь никакого американца, даже глухого!
Когда по истечении двух недель отбор добровольцев завершился, то результат оказался ужасен: в первой категории набралась всего-навсего дюжина людей, в основном бывших моряков, которые, впрочем, составляют и большую часть второй категории. Эта вторая, состоящая из людей, которые говорят более или менее бегло, насчитывает 30 — 40 человек. Третья категория (солдаты, которые могут «объясниться» на английском) — уже более многочисленна — примерно 150 человек. Категория ј4 состоит из парней, которые не до конца забыли то, чему их учили в школе, — их примерно двести. Остальные же знают только, как сказать «да» и «нет». Поэтому я вынужден создавать бригаду глухонемых, ибо, зачислив 120 лучших «лингвистов» в роту управления, я исчерпал их запас. Итак, нам придется присоединиться к обратившимся в бегство американским колоннам и при этом не разжимать зубов, как если бы глобальная катастрофа лишила нас дара речи. Чтобы хоть немного выправить эту плачевную ситуацию, мы посылаем людей из второй категории в школу переводчиков и в лагерь американских военнопленных. Но поскольку эти «курсы» длятся всего лишь неделю, то польза от них минимальна.
Что же до основной части моих солдат — людей, которые по-английски не понимают ни единого слова — то мы им просто вдалбливаем в голову несколько крепких ругательств Джи-Ай, вместе со значениями «Yes», «No», «O.K.». В дополнение к этому в течение всего дня мы им повторяем основные команды, используемые в американской армии. Вот и все, чем мы можем замаскировать нашу бригаду с точки зрения лингвистики.
Но все это бы еще ничего. Положение с нашим оснащением еще более катастрофично. Мы очень скоро понимаем, что никогда не получим американских танков в достаточном количестве. Наконец в день наступления мы становимся счастливыми обладателями двух танков «Шерманн». Вы не ослышались — двух танков, один из которых к тому же откажет, едва пройдя несколько километров.
Чтобы заменить недостающие американские танки, инспекция бронетанковых войск выделяет нам двенадцать немецких «Пантер». Мы их маскируем как можем, устанавливая вокруг пушек и башен листы железа, чтобы по крайней мере силуэтом они напоминали «Шерманн». Результат совершенно неудовлетворительный: наши танки не обманут никого, за исключением, может быть, совсем юных новобранцев, да и то лишь издали и в сумерках.
Впрочем, нам присылают десять американских и английских бронеавтомобилей. Мы ломаем голову, как использовать английские, — и это проблема неразрешимая, поскольку мы будем сражаться на участке, удерживаемом американцами. В конце концов сами английские машины освобождают нас от этой заботы — с первых же испытаний они безнадежно ломаются. У нас остаются четыре американские машины, и это вынуждает довершить наше оснащение германскими бронеавтомобилями.
Технические службы присылают нам также штук тридцать «джипов». Я же уверен, что наши войска на Западном фронте обладают значительным количеством этих машин. К несчастью, «владельцы» этих вездеходов испытывают непреодолимое отвращение к мысли о том, чтобы с ними расстаться. Поэтому они просто игнорируют приказ сдать машины. В конце концов мы утешаемся мыслью, что сумеем их себе найти на фронте в день наступления. Это та же неясная и обманчивая надежда, что повлияла и на решения нашего Верховного Командования при разработке этого наступления: наверху посчитали, что противник вынужден будет оставить огромные запасы бензина. Опасная иллюзия, которая оказалась роковой!
Что же до грузовиков, то нам дают пятнадцать американских машин и германские «форды», которые мы приказываем перекрасить в зеленый цвет. А в отношении вооружения дело обстоит совсем плохо. У нас ровно пятьдесят процентов необходимых нам американских винтовок плюс несколько противотанковых орудий и гранатометов, для которых у нас, однако, нет боеприпасов. Однажды мы все-таки получаем несколько вагонов американских боеприпасов, но на следующий день они взрываются. За исключением роты управления, все части получат, таким образом, немецкое оружие.
Но все это были ягодки, а цветочки начались, когда дело дошло до воинской формы. Между тем, это важнейший пункт, непременное условие, ибо неуставная форма сразу же привлечет внимание военной полиции.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28