Она сделала все наоборот.
Она свою дочку, родную дочку, заставила работать, научила домашнему хозяйству, сделала ее спортивной, тренированной, подготовила, словом, к жизни, к жизненным трудностям. А падчерицу она уложила в постель, накрыла шелковым одеялом, кормила ее восемь раз в день, не давала пылинке на нее упасть. В конце концов, когда пришел принц, он обнаружил спортивную, в джинсах, в кедах родную дочку, молодую, стройную, красивую, которая все умела, у которой все в руках горело, и эту так называемую Золушку, раскормленную, как домашняя индюшка, которая уже рукой пошевелить не могла, которая лежала в постели, у которой глаза заплыли. Тщетно было бы спрашивать, на ком женился принц. По-моему, это и так ясно. Потому что ноги у Золушки распухли, и никакая хрустальная туфелька уже на нее не налезала. Спортом надо было заниматься.
То же самое происходит с Россией. Казалось, природа нас одарила щедро. У кого еще есть такое дикое, неумеренное, на троих, на четверых, на пятерых количество природных ресурсов, рек, полезных ископаемых? У кого такие бескрайние равнины? У кого такое количество древесины? У кого такое количество питьевой воды? На самом деле здесь история поступила с нами как мачеха. Она дала нам всего так много, что лишила охоты и способностей добывать что-нибудь своими руками.
Япония, которой история в принципе ничего не дала, кроме нескольких скал в океане, на которых по идее и расти-то ничего не могло, и вообще ни грамма, никаких полезных ископаемых, или Израиль, которому даже пресную воду не отпустили, чуть ли айсберги не приходится ввозить, оказались в положении той самой родной дочери, которую умная мачеха заставила работать. А нам всего дали столько, что это нам впрок не пошло. К сожалению, наши стартовые условия абсолютно никуда не годились.
Смотрите, коммунитарный тип развития, коммунитарное мышление, коммунитарный менталитет, т. е. общинный менталитет, был задан не только исторически, но и географически. На самых ранних стадиях, когда о славянах вообще еще не имели права говорить (нет никаких славян, есть пока еще только протославяне), коммунитарный тип уже прослеживается.
Еще никто не начал считать эти века. Еще идет XV век до нашей эры, еще там кто-то горшки учится обжигать, а уже все ясно.
Скажем, рельеф.
Рельеф — это очень важно. Выше нас, севернее, лежит Скандинавия. С совершенно ужасным климатом. С противнейшим рельефом, изрезанным, прихотливым, там фьорды, от одного населенного пункта до другого там не доберешься иначе как на ладье. Ногу поставить некуда. Распахать что-нибудь — ну разве что клумбу разведешь, да и то цветы не вырастут. Так вот что такое этот самый изрезанный рельеф.
Кстати, изрезанный рельеф Аттики, т. е. будущей Эллады, обеспечил одну очень необходимую для индивидуалистического менталитета вещь. Отсутствие крупных поселений, отсутствие самой возможности жить на общинном уровне. Здесь сама география диктует индивидууму, что он будет жить один, а с соседями видеться по большим праздникам. То же и в Скандинавии.
Невозможно сбиться в стаю, невозможно сбиться в кучу. Нет места. И поэтому такие интересные поселения возникают в Аттике.
Здесь Лакедемон (Спарта) на юге, в Пелопоннесе. Севернее — Афины, потом Фивы, потом Коринф. Сами по себе. На одной горе — Афины, на другой горе — Коринф. Где-то кусочек низменности, и там Фивы оказываются. Лакедемон — вообще на очень много стадий южнее. Крошечные полисы. По нашим стандартам крошечные, ибо невозможно создать крупное централизованное государство. От горы до горы очень неудобная местность.
Японии предначертано, что японцы не будут сеять пшеницу, а будут сеять рис (просто нет места для пшеничных полей). Из этого следует, что не будет у них крупных пекарен, что каждый будет варить рис в собственном горшке, что индивидуалистическая психология, которая потом, конечно, перешла в очень интересные формы, и, заметьте, осталась в кодексе Бусидо, кодексе самурая, будет существовать приоритетно. И это тоже было предопределено.
У нас рельеф абсолютно неизрезанный. Ничто не мешает встретиться, подружиться и вместе зажить единым человечьим общежитьем.
Это очень большое несчастье. Огромное количество низменностей. Но это еще не все. Другое несчастье, пожалуй, даже большее, это то, что мы не знали преград на пути своей экспансии.
У нас не было на западе, на востоке, на севере, на юге сильных соседей, которые просто давали бы по рукам при первой же попытке экспансии. Ну куда могла расширяться древняя Галлия? Куда ей было расширяться, если у нее, простите, на севере были белги, а белги — это был не сахар, (т. е. кельты жили на территории современной Франции, а там дальше у них были белги — тоже кельтская народность), а на востоке, как вы понимаете, германцы. А германцы не отличались очень мягким характером. Кто их обидит, тот дня не проживет. Куда расширишься! Все. На юге — Альпы, на юго-востоке — тоже, а там и вовсе Рим. А потом — лонгобарды, потом — готы. Пиренейский полуостров. Туда расшириться хотите? Не выйдет. Там иберы, баски. С этими и вовсе договориться невозможно. Ну а на западе, как вы понимаете, море. Ла-Манш. Это сейчас такой узенький пролив, через который можно пустить туннели и паромы, а тогда — непреодолимая дистанция. Огромное расстояние до Альбиона. Ну, а там тоже кое-кто живет, там свои кельты, на севере — пикты.
Я уж не говорю про древних шотландцев, про скоттов, у которых был такой характер, что с ними англичане-то управились только к XIX веку. Все, значит, вот тебе твой надел. Это все, что тебе отпущено природой. Ты должен его обиходить, ты должен его удобрять. Ты должен тут снимать урожай.
У тебя не будет никогда ничего другого. Тебе больше некуда идти, и ты должен выжать из этого исторического кусочка земли, которая у тебя есть, все, что ты можешь.
А у нас огромная одна шестая часть суши. И кто там живет? На севере — слабые финно-угорские племена, от одного до другого племени там три дня пути лесом. Еще и не увидишь никого. Дикие племена Сибири, дикие племена Урала. Юг — это особая статья. Когда мы дошли до юга, там особенно противиться было некому.
А пока было кому, этот костер не затухал, а создавал нам другую проблему.
Итак, у нас в этом отношении сплошное неблагополучие. Нам есть, куда идти. Как справедливо заметил Ключевский, у нас всегда есть возможность бросить ключи на стол и сказать хозяину: — «Я отказываюсь от квартиры. Я ухожу. Пожалуйста, предоплату верните». Была возможность поменять квартиру, а когда Родина — это арендованный дом, тогда, как правило, обиходить ее никому не хочется.
История России, по справедливому замечанию того же Ключевского, — это история экспансии, это история вечной колонизации, вечного расширения, которое фактически не знает границ. И это значит, что земля бросалась в очень скверном состоянии. Никто не пытался развивать интенсивные методы. Никто не пытался что-то придумать.
Зачем? Если вокруг тебя лежат богатейшие черноземы, если можно сегодня здесь подсечным земледелием заняться, завтра — на новом месте. Вокруг земля, есть куда уходить. Вот так и уходили. Между прочим, уходили и в XVII веке, когда была возможность бежать сначала на Волгу, потом — на Дон, то к Разину, то к Емельке Пугачеву. Волю искали не у себя дома. Не было смысла устанавливать какой-то общественный договор с властью. Заставлять власть вести себя цивилизованно.
Проще было бежать от власти, куда глаза глядят, было место. На север в темные леса. В скиты, в Раскол.
Были темные леса, были пустые леса, там тебя не достанет никакая государственная власть. Когда некуда уходить, ты защищаешься от власти, ты сам чертишь границы ее домогательств и ты сам устанавливаешь с ней цивилизованные отношения.
Когда есть куда бежать, проще убежать.
Нам, к сожалению, всегда было куда бежать.
А климат! Только такого климата нам еще и не хватало. Надо сказать, что климат — это еще один камень на нашу общую могилу. Климат резко континентальный. Земледелием можно заниматься летом, осенью, поздней весной. Пять месяцев зима. Зимой делать нечего. Что делает славянин зимой? Зимой он лежит на печи и сочиняет сказки.
Безделье рождает демонов и мифы сознания. Мифы такого рода, что ни у кого в истории человеческих племен, цивилизаций, культур этого нет. Никто не додумался до истории с говорящей щукой, которая по щучьему велению, по чьему-то хотению выполняла какие-то спецзадания, избавляла ее хозяина от необходимости работать самому.
Ведь сказки — это очень глубокие пласты менталитета народа.
В долгие зимние месяцы, когда делать было нечего, рождается определенная структура жизни — авралы. Начинают срочно сеять, срочно пахать. Отсюда потом возникнет наша знаменитая пятилетка в четыре года. Это берет начало в климате. Припадочные пятилетки в четыре года — от авралов. Авралы от того, что нужно было успеть за достаточно короткое лето все посеять и все собрать.
Другой возможности заниматься земледелием не было. Сказал же Есенин, что «грустна наша Родина кроткая в июньскую цветень и сочь, и лето такое короткое, как майская теплая ночь». Умеренный климат, более умеренный климат Британии, климат Франции, благодатный климат Италии, Испании заставлял людей крутиться и суетиться фактически весь год. Весь год они что-то делали. Мы пять месяцев не делали ничего.
И мы привыкли к тому, что производственный план тяп-ляп, кое-как можно выполнить в последнюю неделю месяца. Можно сказать, что социализм, как определенная трудовая культура, или, вернее, отсутствие таковой, вырастает из нашего климата.
Это извинительно, но как вы помните, на стадионе под названием История никто не учитывает стартовые условия. Никому это не интересно, все это можно было преодолеть, но мы это не преодолели, потому что это, к сожалению, была не единственная наша проблема. Пока мы лежали на печи и придумывали сказки про ту печь, которая сама ходит, произошли еще кое-какие события.
История — это и эстафета. Древние цивилизации иногда имеют возможность передать факел. Передать Прометеев огонь, передать огонь разума, передать огонь знания, передать огонь государственности, передать огонь права, огонь какого-то порядка тем, кто придет следом за ними. Здесь у нас такое тотальное невезение, как будто кто-то устроил нам это специально, как будто были лоббисты интересов других стран у престола Всевышнего, а наши интересы лоббировать было абсолютно некому.
Посмотрите, что происходит с Францией. V век до н. э., VI век до н. э. На юге появляются поселения финикиян и греков. Появляется Массалия, современный Марсель.
В VI веке до н. э. это уже достаточно крупный город. Потом во II — III вв. до н. э. прибавляется Арль, римское поселение. И эта тоненькая струйка латыни, определенной строительной культуры, истории — древней истории, отягощенной преступлениями, но отягощенной и мыслями, и знанием — идет на север. Она потихонечку цивилизовывает кельтов. То, что Франция принимает в V — VI вв., если считать набело, христианство, а у нас это, как вы понимаете, был X век, — это тоже сказалось.
Вот пять веков, можете их просчитать на этом стадионе. Опоздание на эти пять веков дает нам опоздание на 10 стадий. Ну а потом, простите, Цезарь, да святится имя его… Ему должны ставить статуи и в Париже, и в Лондоне. Он успел завоевать Галлию. А когда римляне пришли в Галлию, это были уже не примитивные потомки Ромула и Рэма, это были люди, которые впитали в себя лучший цвет и сок греческой цивилизации.
Они уже очень много знали, и все это римское управление, благо быть римской провинцией, римское право, римские лингвистические комплексы, язык, письменность достались галлам. Письменность народа, который имел Вергилия, который перевел греческие трагедии, который имел Плавта, который имел свои басни, который издавал законы уже много веков, усваивается кельтами.
То же самое в Испании, правда, там все сильно потом осложнится мавританским фоном. Но тем не менее, они получили римскую прививку.
А про Италию я уж и не говорю. Италии и идти-то никуда не надо было. Они — наследники римлян. Они их потомки, поэтому совершенно не удивительно то, что начатки либерального капитализма появятся в Генуе и Венеции. Они появятся там, у колыбели человеческой цивилизации.
Не говорю и про Элладу, которую сильно испортило на этом стадионе вмешательство турок (они просто развернули эллинов в другую сторону и заставили бежать не туда, куда вообще совершался весь этот забег). Но начало было хорошее.
А что происходит с нами? С нами происходит историческая трагедия. Самая настоящая пессимистическая трагедия.
Если проанализировать наше соприкосновение с древностью, с античными реминисценциями, со всем тем, что дает человечеству античность, получится очень скверный график. А ведь что такое западная цивилизация, что такое индивидуалистический либеральный менталитет? Откуда это взялось? Это перекресток. На этом перекрестке встретились во время оно, во-первых, кельты. Ментальность кельтов — пылкое поэтическое настроение. Они были фантазеры. Как те, что жили в Британии, так и те, что жили в древней Франции. Одни друиды чего стоят. Они были поэтами, они были романтиками, они были гордецами.
Вот посмотрите, чего стоит один такой диалог! Когда Александр Македонский (заметьте, Александр Македонский, IV век до н. э., уже соприкоснулся с кельтами, т. е. кельты были очень пронырливые, они дошли до Македонии) спросил у них: «Чего вы страшитесь?», — они сказали: «Мы страшимся только падения неба и больше ничего». Александр Македонский умел ценить такую гордыню, он заключил с ними союз и никогда не пытался их завоевать. Гордыня, помноженная на фантазию — это кельтская традиция.
Вторым к перекрестку подходит Рим и дает ясную четкую рациональную традицию Рима! Традиция не культуры, а цивилизации. Традиция государственности. Традиция права. Традиция, которая потом будет выражена Декартом, картезианский подход, если хотите: «Познай самого себя и подвергай все сомнению».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41